08.06.2009 в 00:55

Пишет  Эстен Джальд:

Автор: [L]Almie.[/L]
Тема № 2: Дети
Пейринг: Занзас/Тсуна
Жанр: нечто с намеком на хумор
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: скорее всего ООС.
Дисклеймер: всё не моё.
Да, и спасибо моему нежно любимому идейному вдохновителю, из разговоров с которым это и выплыло.
И да, извините, что снова опаздываю. =_=

- Какого хрена?!
Менее всего Занзас ожидал увидеть в своей спальне Тсунаеши Саваду. В его спальне могли быть симпатичные итальянские проститутки – самое то в конце рабочего дня полного стрессов. В его спальне мог быть Сквало, совершенно ненужный, но, тем не менее, вполне ожидаемый. В его спальне мог быть даже Тимотео, мало ли что в голову придет этому старому хрычу. Но ни в какой из реальностей, ни в какой из возможных ситуаций в спальне Занзаса не должен находится Тсунаёши Савада.
Хотя реальность явно плевать хотела на единственно верное мнение варийского босса.
Мальчишка как-то потерянно посмотрел на него, быстро спрятал что-то за спину и попытался отступить к окну, как всегда неудачно шмякнувшись на место, постоянно притягивающее неприятности.
- Что ты здесь делаешь?! – рявкнул Занзас, как-то мгновенно оказавшись рядом и подняв Тсуну за ворот рубашки.
- В гости пришел, - ответил Савада на удивление спокойно, но как-то нервно обернулся, что было более чем подозрительно.
Прищурившись, Занзас встряхнул его и дернул из рук какую-то бумажку, при ближайшем рассмотрении оказавшейся фотографией. И тут же резко отпустил воротник Тсуны.
- Где ты это взял?!
- Под подушкой.
Самый страшный свой компромат Занзас хранил под подушкой, вместе с пистолетами. До сих пор идиотов, пытающихся залезть туда без ведома варийского босса не было. Вообще ещё не было людей, которые добровольно или без платы полезли бы в кровать Занзаса, так что более надежное место найти было бы сложно, но нет же. Этот чертов Савада умудряется делать совершенно невозможные вещи. Самый страшный компромат Занзаса – детская фотография, где он, о ужас! – улыбается. И что хуже, он там не один, он там вместе с Тимотео, что делает фотографию ещё более компрометирующей. Почему улыбающиеся отец с сыном что-то компрометируют объяснить Занзас не мог.
- Это так мило, хранить такую фотографию, - с детской непосредственностью и умиленной улыбкой сообщил Савада.
Детская непосредственность очень забавное и милое явление, но, увы, Занзас не способен оценить всей его прелести. Может потому, что терпеть не может детей, а может, ему категорически не нравится такой подход к его великой персоне.
- Не лезь не в своё дело. Или ты думаешь, что, увидев твою милую улыбочку, я тут же начну рассказывать всё, как какому-то вшивому психоаналитику? И почему ты до сих пор здесь?! Ты давно должен был в ужасе скрыться с глаз моих!
Занзас сдерживал себя и чудом не убил наглого мальчишку, но тут до него дошла потрясающая странность. Савада, как и любой другой, получив великое помилование, должен был вихрем вылететь из комнаты, но он остался.
- Ты что, совсем не боишься? И ты так и не ответил, какого хрена тут забыл.
Если бы Тсуна мог, то обязательно объяснил бы, что Реборн с пулями ужасно достал, а задания Реборна это отдельная тема. Ну чего только стоит тренировка ловкости, смелости и сообразительности – сходить в спальню Занзаса и проверить что у него под подушкой?!
Если бы Тсуна хотел, то, несомненно, сказал, что впервые в жизни не боится. Совсем. Но Тсуна лишь пожал плечами и немного смущенно улыбнулся.
Занзас выругался.


Где-то за окном подозрительно захихикал Реборн. План по примирению Вонголы и Варии вступал в силу.

***

Детская непосредственность это такая забавная штука, которая с возрастом, увы, пропадает. Пропадает так же как легкий румянец на щеках, как невинно расширенные глаза и как забавные белые варежки. И с годами Занзас даже сожалел об этом.

---

01.06.2009 в 00:00

Пишет  Эстен Джальд:

Автор: [L]Almie.[/L]
Бета: нет
Тема №1: Кольца
Пейринг : Занзас/Тсуна
Жанр: потерялся в процессе, но видимо хумор
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Амано Акира
Предупреждение : ООС персонажей, канон игнорируется

Занзас искренне и неоднократно проклинал тот день, когда согласился посвящать Тсунаёши Саваду в дела Семьи. И ведь умудрились подловить его именно в тот момент, когда он был ужасно пьян, что обучение какого-то мальчишки показалось не то что бы не проблемой, а даже наоборот - перспектива издеваться над бедным трусоватым недобоссом неистово радовала.
Занзас впервые проклял тот злосчастный вечер десятого октября, когда Савада пришел. Так войти умел только он, неловко споткнувшись о порожек, испуганно взмахнув руками и распластавшись на дорогом ковре. Рассерженно сузив глаза и наведя пистолет на это ничтожество, Занзас проклял тот вечер снова, ведь только тогда он мог согласиться не убивать, не калечить и даже оберегать будущего Десятого Босса.

Случаи с проклятиями повторялись постоянно, необъяснимым образом Савада умудрялся ставить рекорды по доведению варийского босса до состояния всепоглощающей ярости. Начиналось всё с невинных трех минут, но со временем дошло и до пары секунд, но каждый раз он умудрялся придумывать всё новые и новые способы, Занзасу даже в голову ни разу не пришло, что Тсуна делает это не специально.
Хоть с возрастом, то ли Занзас стал лучше себя контролировать, то ли Савада стал более толковым, но особо ничего не менялось. А может, всё было потому, что их обоих устраивали устоявшиеся отношения.
Но всё же…
Упавшая на стол коробочка осталась бы без внимания, если бы не попала на документы. Первым желанием Занзаса было прицельно запустить коробочкой в лоб некоторым неловким идиотам. Вторым желанием было, как и всегда, этого идиота пристрелить. Далее, почти традиционно, был бы поток проклятий на один ужасный осенний день, но неожиданно пришедшее любопытство заставило эту коробочку открыть.
Кольцо.
Безусловно, дорогое, без сомнений красивое и явно обручальное.
- Оно женское, - зачем –то уточнил он.
Савада смотрел внимательно, едва заметно улыбаясь и нервно переминаясь с ноги на ногу.
- Это предложение.
У Занзаса нервно дернулась бровь. Он не убил Тсуну только по одной причине - не знал как лучше, задушить собственными руками, или таки пристрелить.
- Я подумал, что мне пора сделать предложение Кёко и не знаю какое кольцо выбрать. Из всех мне больше всего нравится это, - он выставил на стол ещё пару коробочек, демонстрируя разнообразие обручальных колец. - Но мало ли что понравится ей? Вот я и решил спросить…
Совершенно незаметно Занзас перевел дух, непонятно чего опасавшись в душе. Как-то незаметно пришло понимание, то больше он никогда-никогда не будет праздновать собственное день рождения. И пить будет очень редко. Почти никогда.
- Ты правда считаешь, что мне это интересно? – одним движением Занзас смел кольца со стола, одно из которых таки прицельно попало в лоб будущему Десятому.
Тсуна улыбнулся.

---

19.10.2009 в 20:10

Пишет  Tadanori:

запись сто двадцать четвёртая, полусонная
Цикл драбблов "Письма с фронта"
Автор: я
Бета: главным образом Альнаира-сама
Фэндом: Kateikyoushi Hitman Reborn!
Персонажи: Савада Тсунаёши, Занзас, Сквало Суперби Сквало/Тсуна, Занзас/Тсуна, Тсуна/моск Занзаса
Рейтинг: от PG-13
Жанр: юмор
Тамлайн: пять лет с Арки Колец, пять лет до Арки будущего
Дисклеймер: ни манга, ни аниме Katekyo Hitman REBORN мне не принадлежат
Предупреждения: драбблы написаны в форме писем, которые Тсуна отправляет на деревню дедушке домой. ООС Тсуны вследствие взросления и пагубного влияния окружающих.

Письмо первое

Название: И нареку его...
Автор: Таданоря
Бета: Альнаира
Рейтинг: PG-13 за нецензурную лексику
Персонажи: отдыхающий Савада Тсунаёши
Саммари: Как корабль назовёшь, так он и поплывёт.

Синее море, только море за кормой.
Синее море, и далёк он, путь домой.

«Дорогие мама и папа!
Вот уже неделя как я по совету моего репетитора черт бы его побрал! нахожусь на борту яхты «IX Вонгола», флагмана флота Семьи. Я очень благодарен вам – особенно тебе, папа – за такую заботу. Не сомневаюсь, что солнце, морской воздух и общество Занзаса скажутся на моём физическом и душевном здоровье самым благотворным образом.
Наверное, вам будет интересно узнать, что нашу яхту с лёгкой руки Занзаса переименовали в «Stronzo vecchio», а официальное название скоро забудут даже в порту приписки. В связи с этим у меня была какая-то мысль, но я её забыл. Может, потом вспомню.
А вообще, плавание проходит хорошо. Команда настроена очень благожелательно, и меня даже кормят иногда. Кстати, с нами также плывёт Сквало, и это радует, потому что когда Занзас отвлекается на него, я могу немного передохнуть. Семпаи чтоб они сдохли так заботятся обо мне! Каждое утро, ровно в пять тридцать, Занзас будит меня ведром забортной воды, чтобы я вместе с ним полюбовался рассветом мать его и перемать. Потом – совместная тренировка: Занзас практикуется в стрельбе по-македонски, а я развиваю скорость реакции. После обеда, когда эта сволочь он идёт отдохнуть, со мной занимается Сквало. Сегодня, например, я учился плавать быстрее. Получилось очень хорошо! Когда двигатель самонаводящейся ракеты взорвался от перегрева, Сквало сказал, что я делаю успехи. Завтра меня научат управлять водным мотоциклом, если, конечно, удастся починить гранатомёт, из которого Леви запускал фейерверки на Новый год.
Так что, дорогие мои мама и папа, скучать мне тут не приходится. Я наконец-то в полной мере оценил, какая у нас хорошая, тихая и спокойная семья. Передавайте привет Ламбо – если бы не он, я бы не научился завтракать наперегонки и сейчас умер бы с голоду. Вы не представляете, как я хочу большой леденец на палочке! И мне уже не снятся кошмары про свадьбу с Хару, потому что сразу же после отплытия Занзас пообещал сводить меня в бордель. Как после этого я посмотрю в глаза Кьёко-чан?! Но Занзас сказал, что в случае отказа он меня сам изнасилует, и я сомневаюсь, что это была шутка. Папа, пожалуйста, скажи Девятому, чтобы он повлиял на своего грёбаного ублюдка приёмного сына. И поторопись – до прихода в Амальфи осталось всего три дня!
Да, вспомнил. Девятый говорил, что отдаст «Stronzo vecchio» Варии, а на семейных судоверфях уже готов к спуску на воду новый флагман – «Х Вонгола». Так вот, я хочу, чтобы этот корабль переименовали в «Никчёмного Тсуну» и пусть этот мешок дерьма засунет свои идиотские приколы себе в в этом случае у Занзаса вряд ли будет возможность переиначить название, а то эти клички так привязчивы.
Ну всё, мне пора заканчивать. Уже без пяти восемь, а за ужином планируется мастер-класс по распитию текилы. Сегодня я попытаюсь использовать то средство Бьянки-сан, поэтому не уверен, что останусь в живых.
За сим прощаюсь

Ваш любящий сын
Тсунаёши*

___________________________________________________________________

Письмо второе

Название: На пути разврата
Автор: Таданори
Бета: Альнаира
Персонажи: Тсуна, Занзас, Сквало
Саммари: Ваш мальчик не овладеет как следует дурными привычками, если вы не пошлете его в хорошую школу. (с) Гектор Хью Манро
Предупреждения: является продолжением Первого письма. Ахтунг! Ненормативная лексика, элементы нон-кона и извращенский пейринг Сквало/Тсуна

Верной дорогой идёте, товарищи!

Здравствуйте, дорогие мама и папа!
В первых строках своего письма спешу сообщить, что я жив и – если реакция Вассермана окажется отрицательной – здоров. Дорогой папа! Я весьма ценю то, с каким энтузиазмом ты встал на защиту моей невинности. Конечно, ты хотел как лучше, но получилось совсем хреново как всегда. Хотя твоей вины тут нет, просто крайне неудачное стечение обстоятельств. Но расскажу всё по порядку.
Тем вечером, когда я отправлял вам первое письмо, мне удалось провернуть коварный план немного пошутить над Занзасом. А то что он такой серьёзный? К счастью, он был настолько увлечён метанием вилок в Сквало, что не заметил постороннее вещество в бокале с текилой. Эффект превзошел все мои ожидания – Занзас оказался занят крайне важными делами аж двое суток жаль, что для полного счастья его в унитаз не засосало. Сквало был увлечён решением аналогичных проблем, так что я оказался предоставлен самому себе. Я уже забыл это сладкое слово СВОБОДА. И, главное, я вне всяких подозрений: всё свалили на несвежих мидий. Надеюсь, акулы оценили вкус нашего бывшего главного кока.
Но потом, вместе с действием подарка Бьянки-сан, халява кончилась. И, к сожалению, не просто закончилась… Папа, ты помнишь дурацкую книжку про самураев, которую ты подарил Занзасу на его позапрошлый день рождения? Так вот, сей фолиант бесславно погиб, но перед этим Занзас успел вычитать, что в Японии семпаи в обязательном порядке знакомили младших с прелестями взрослой жизни. В борделе. Его педагогическое рвение можно было охладить лишь очередной заморозкой или двойной дозой снадобья Бьянки-сан. Увы, препарат полностью израсходован, а сам Занзас осторожничает, так что применить точку прорыва нуля стало практически невозможно я уже пробовал. Единственная надежда оставалась на старого зас… то есть Девятого Вонголу, но, думаю, ты уже сам в курсе произошедшего. В общем, Занзас был в своём репертуаре и существенно пополнил лексикон Средиземноморья, обложив главу Семьи в радиоэфире десятиэтажным матом. Не знаю, как окрестные радиолюбители, но у нашего радиста уши в трубочку свернулись. И я сам видел, как капитан записывал в блокнот новые слова и лексические конструкции.
В тот момент посещение гнезда порока встало передо мной во всей апокалипсической неизбежности. Я хотел притвориться больным, но потерпел полное фиаско – Занзас сказал, что потащит меня в этот чёртов бордель даже мертвым. Я знал, что он извращенец, но чтобы настолько!
И вот счастливый проклятый день настал. Моя попытка спрятаться в холодильнике была похерена сведена на нет рыбоублюдком Сквало, который, в отличие от Занзаса, к пониженным температурам относится равнодушно. NB: Заморозить нахрен! Таким образом, я прекратил сопротивление и, влекомый в бездну разврата, отдался течению жизни.
Что было дальше, помню смутно. Эти уроды Сквало и Занзас всю дорогу с воодушевлением обсуждали “заказ”, я же трясся на заднем сиденье и даже о Кьёко-чан не думал. А думал, что при таком половом воспитании я на всю жизнь останусь импотентом. Когда мы приехали, Занзас вытащил меня из машины, доволок до дверей и сдал какой-то тёлке женщине с офигенными сиськами внушительным бюстом. Дальше не помню вообще ничего, кажется, я потерял сознание…
Очнулся я от холода. Странное дело – трусы вроде такие маленькие, но без них ужасно неприятно. Убедившись, что важнейшей детали туалета нет в зоне ближайшей досягаемости, я изучил обстановку более внимательно. Трусы оказались на люстре, хотя вся остальная одежда аккуратно висела на торшере. Достав – с пятой попытки – вожделенную собственность, я был жестоко разочарован. Они были мокрыми! Нет, это не то, что вы подумали. Судя по запаху, это было шампанское. Пришлось одевать как есть, ощущения – незабываемые. NB: Попробовать на Занзасе.
Когда я вышел из той комнаты, я понял, что не знаю, куда идти. Перспектива тащиться пешком до порта, а потом искать нашего «Stronzo vecchio» пугала, но действительность оказалась гораздо хуже. В холле я наткнулся на Занзаса и даже вот кретин! обрадовался ему. Я не сразу заметил рядом с ним Сквало, который почему-то сидел. Сидел, когда Занзас стоит! Так не бывает! А ещё Занзас не орал. Он шипел, как придушенная Бельфегором кошка, которой Леви наступил на хвост. Это было воистину страшно. Как я понял, совмещая приятное с полезным, Сквало отдохнул от всей души. Короче, он нажрался в хлам был настолько не в форме, что стало очевидно – обратно машину поведёт Занзас. Он вообще-то хороший водитель, но в тот момент у него, наверно, были другие планы. Я не успел вовремя съебаться улизнуть и меня заметили…
Папа, не давай маме читать дальше!
Этот ипанутый на всю голову Расстроенный нарушением дисциплины Занзас запихал хихикающего Сквало в багажник, а заодно и меня. Наверно, чтобы Сквало не было скучно, хотя кто поймёт намерения Занзаса? Разве что судебный психиатр.
Папа, эту чёртову поездку в багажнике я запомню на всю жизнь! Мамой клянусь, они заплатят за это!
Два часа до порта – на самом деле дорога занимает пятнадцать минут, но Занзас заблудился Сусанин хренов – Сквало мерзко хихикал и хватал меня за… за… в общем, за всё, до чего мог дотянуться. Я просил его остановиться, но он только пьяно хрюкал. Потом я сказал, что скажу Занзасу, на что он ответил, что сам всё скажет Занзасу и Занзасу наверняка понравится.
Папа, они извращенцы! Для них нет ничего святого! Заберите меня отсюда, пожалуйста!
Когда Занзас наконец-то нашёл порт и открыл багажник, я на четвереньках – потому что ноги затекли – убежал и заперся в своей каюте, откуда и пишу вам это письмо. А Сквало гнусно ржал и развратным голосом звал меня обратно, пока Занзас не съездил ему по морде семпай, я вас почти люблю.
Вот так мы и живём. Но ничего, осталась всего неделя до прибытия на базу, хотя один черт кто знает, что ждёт меня там. Всё равно хуже, чем есть, уже не будет.
С этим остаюсь,
ваш любящий сын

Тсунаёши.

P.S: Жаль, что я так и не понял, что делать с Кьёко-чан, когда... ну, вы понимаете...

_____________________________________________________________

Письмо третье

Название: Репортаж с петлёй на шее
Автор: мну, измученный нцой
Бета: есть такие
Фэндом: Риборн
Персонажи: Тсуна, Занзас, Сквало
Рейтинг: PG
Жанр: эпико-лирическая проза
Размер: драббель
Саммари: "Нас не догонят!"

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих
«Спасение на водах», самоучитель

Дорогие мама и папа!
Я буду счастлив, если до вас дойдёт это письмо, хотя, скорее всего, это последнее, что я пишу в своей грёбаной жизни.
Случилось страшное! Моё предыдущее письмо каким-то образом попало в руки Занзаса. И вместо того, чтобы использовать его по назначению, он его прочитал не знал, что он умеет. Мой дорогой семпай ужасно расстроился, но я сомневаюсь, что причиной его огорчения стал невинноубиенный старший кок. Тем не менее Занзас совсем охуел воспылал жаждой мести и мне пришлось съёбываться нахрен спасаться бегством... К счастью, бежать до мачты было совсем недалеко, а ещё мне очень повезло, что в этот момент я тащил на кухню тяжеленную корзину помидор. Или помидоров? Короче, томатов. Не помню, как забрался на самый верх – раньше все усилия Занзаса загнать меня выше отметки в три метра терпели полное фиаско, а тут я ещё корзину эту дурацкую неподъёмную втащил, и ни один помидор не упал.
Но на этом мои испытания не закончились. Не успел я перевести дыхание и вытащить занозы из задницы, как глянул вниз и увидел пылающие гневом глаза бешеной селёдки Занзаса. К сожалению, к глазам прилагался и сам семпай, а то я бы так не испугался.
И вот тогда я возблагодарил создателя за ниспосланную мне агромадную корзину помидоров. Первый же бросок оказался удачней некуда – переспевший снаряд попал точно между глаз агрессора. О, папа, видел бы ты лицо Занзаса в этот момент! Впрочем, я тоже не видел – оно было заляпано помидором. Возможно, я стою на краю гибели, но я готов заплатить жизнью за эту минуту.
От неожиданности Занзас разжал пальцы и полетел вниз. Воистину, это был прекрасный полёт. Гокудера-кун мог бы подобрать к нему достойное музыкальное сопровождение, а то от мата Занзаса шарахались даже чайки семпай слишком экспрессивно выражал свои эмоции. Мне показалось, что на капитанском мостике мелькнула фигура с блокнотом в руках.
Жаль, что в падении Занзас успел сгруппироваться, и его контакт с палубой не принёс ощутимых результатов. Может, это потому, что между палубой и Занзасом оказался Сквало?
Дальнейшие попытки штурма моей плодоовощной цитадели также закончились позорным бегством противника. Но Занзас на этом не успокоился и перешёл к правильной осаде. И тут я вторично возблагодарил провидение, хотя помидорная диета – отнюдь не мечта гурмана, да и боезапас в корзине подходил к концу. Так что я сижу на мачте, жую мятый помидор и любуюсь чёртовым великолепным закатом, в последних лучах которого пишу вам это письмо. Команда яхты попряталась по углам и до сих пор не покидает своих укрытий. Честно говоря, я их отлично понимаю, у меня самого нет ни малейшего желания столкнуться с Занзасом, который бродит внизу аки лев рыкающий. Изредка доносится голос Сквало, но я не могу разобрать слов. В такие минуты кажется, что кроме нас троих во всей Вселенной никого нет, но я вспоминаю вас и иллюзия рассеивается. Потому что если б не ваша больная фантазия, я не сидел бы в обнимку с этой грёбаной мачтой и не любовался бы на двух маньяков внизу, а смотрел бы полуночный выпуск Плейбоя как все нормальные люди.
Звёзды взошли, и доеден последний помидор. Мой жизненный путь подходит к концу, и впереди маячит голодная смерть.
Что я оставлю после себя, кроме побитой рожи Занзаса? Разве что киснущего в Венедиче Мукуро... но освобождать его что-то не хочется. Пусть сидит, над ним не каплет.
Наверно, напоследок я должен был бы сказать что-то важное и душевное… но тут ко мне залез Сквало с пакетом проклятых всё тех же помидоров. Я мог бы сбить его оставшейся у меня пустой корзинкой, но я был занят оплакиванием своей юной жизни и не заметил патлатого извращенца.
Хорошо, что всё обошлось – Суперби ко мне даже не приставал. Кажется, кто-то не будем показывать пальцем, кто поставил ему фингал под глазом. Впрочем, в сгустившихся сумерках это сложно разглядеть. В общем, Сквало сказал, что умирать мне никак нельзя, потому что Занзасу, видите ли, надо сдать меня под расписку . Утешил, нечего сказать. Оставив мне десять кило... томатов для пропитания и самообороны, хренов благодетель пожелал мне успехов и смотался. А я остался сидеть на мачте, выть на луну и давиться помидорами. Всё-таки сволочь нехороший человек этот Сквало, мог бы и колбасы притащить или, на худой конец, хлеба.
Ну всё, бумага закончилась и уже почти ничего не видно. У меня остался стратегический резерв – бутылка из-под виски. Сейчас это единственный способ подать весть о себе. Искушение запустить в Занзаса этой бутылкой которую он же и вылакал было очень велико, но я сдержался! И всё для того, чтобы сообщить вам, дорогие мои мама и папа, о своём печальном положении.

С прощальным приветом
Ваш несчастный сын
Тсунаёши

P.S. До главной базы Вонголы ещё три дня. Я всё же постараюсь выжить, пусть даже на одних помидорах.
__________________________________________

Письмо четвёртое

Название: Приплыли!
Автор: Таданоря
Бета: Альнаира
Персонажи, Жанр, Размер - те же
Саммари: Пути в Средиземье имеют начало, но не имеют конца (Агроном, сын Агронома, заблудившийся на колхозной плантации конопли)

Если вы видите свет в конце тоннеля, то скорее всего это электричка
Народная примета.

Дорогие папа и мама!
Наконец-то я вновь на твёрдой земле. «Stronzo vecchio» причалил шесть часов назад, так что я уже успел оценить все блага местной цивилизации NB: убить повара, помидоров было слишком много. Словами не передать мою радость, когда я с этой треклятой мачты узрел благословенный порт Бари. На Занзаса близость вонгольской базы оказала благотворное воздействие: с присущим ему великодушием он предложил мне слезть с мачты, пока он меня оттуда не стащил. В обмен на неприкосновенность и тарелку овсянки я пять часов драил гальюн зубной щёткой. Всё равно лучше, чем на мачте, там меня чайки совсем засрали гнусные птицы.
Впрочем, Занзас практически не обращал на меня внимания. Они со Сквало заняты какими-то расчётами, и я очень надеюсь, что им не удастся отчитаться по расходной части плавания. Хотя в эпической битве Занзас vs бухгалтерия я поставлю на Занзаса.
Папа, моя благодарность не знает границ. Благодаря твоим заботам я прекрасно провёл время, укрепил иммунитет и сблизился с членами Семьи особенно со Сквало. Я ему припомню то лапанье в багажнике! Мой дух укрепился очередными бедствиями, и, если так пойдёт и дальше, на следующей учебной экскурсии я войду в сатори и впаду в нирвану, а Занзаса оставлю преемником, чтобы вам засранцам не было скучно.
Надеюсь, вы с мамой тоже хорошо отдохнули? Я долго выбирал туры в агенстве, и этот показался мне наиболее интересным. Ты всегда любил сложные климатические условия, а мама – натуральные продукты. Поэтому, когда я увидел рекламный проспект «Посетите самые большие болота в мире!», то сразу подумал, что для вас это идеальный вариант. Очень рад, что ты, папа, уже проникся культурой аборигенов-нефтянников. Правда, в твоём прошлом письме я понял едва ли треть слов, и то после тщательных консультаций с Занзасом и блокнотом капитана. Кстати, он (Занзас, конечно же, а не блокнот) передаёт тебе своё восхищение и ждёт подробного лингвистического отчёта. А твою кирку я не брал. Её Ламбо взял, когда узнал, что его отправляют на необитаемый остров. Наверное, будет искать клад.
Да, мы только что взломали кабинет stronzo vecchio Девятого. Мы – это Занзас, Сквало и я. Меня, правда, быстро засекли, но Занзас сегодня сильно выпивши в хорошем настроении, поэтому исследование накопившихся за время нашего отсутствия тайн Вонголы мы продолжили в мире и согласии. Но тут среди входящей корреспонденции Занзас увидел счёт на выплату алиментов некой госпоже Бергане и офигел впал в прострацию. И пока Сквало отпаивал своего грёбаного босса найденным в баре кьянти, бормоча что-то про вконец оборзевшего лилипута, которому сколько не плати - всё мало, я оказался предоставлен самому себе. Представьте моё удивление, дорогие мама и папа, когда среди вороха ненужных бумаг обнаружил письмо Реборна. Ура! Он наконец-то свихнулся!
Мой сволочной уважаемый репетитор сообщает, что Леон нашёл свою вторую половину и намерен создать семью. А самого Реборна усыновила одна пожилая кенгуру, поэтому его просьба о политическом убежище в Сиднейском зоопарке будет рассмотрена в кратчайшие сроки. Думаю, идея о том, чтобы лучший киллер в мире занялся корректировкой поведения Занзаса, была не самой удачной. Мне, конечно, будет не хватать моего наставника, но я рад за него – тихая и спокойная жизнь ему теперь гарантирована.
Поскольку вы исследуете эту дикую Россию, где не ступала нога человека, а Реборн осваивает амплуа кенгурёнка, мне пришлось самому озаботиться моим будущим. Конечно, синьор Тимотео не оставит меня вниманием, но, боюсь, он будет занят закидонами проблемами Занзаса. Не хочу отвлекать старого идиота его от установления нормальных отношений с сыном Ха-ха-ха! Поэтому в ближайшее время – никаких приключений! Буду любоваться достопримечательностями, изучать быт и нравы населения и наслаждаться блюдами итальянской кухни, выковыривая оттуда помидоры. И только попробуйте помешать мне радоваться жизни – закусаю до смерти.

ваш сын Тсунаёши

P.S.: Я узнал, что скоро состоится Большая Игра. Что это за фигня такое? Конечно, я помню, как ещё до отплытия мы играли в футбол, используя Ламбо вместо мяча. Ожидается что-то столь же увлекательное? Если да, то я, пожалуй, навещу Реборна в его зоопарке.

цикл закончен!

---

19.09.2010 в 20:04

Пишет  Aristei, Izaya*s cat:

=)
АвторЫ:  Маленький_ Лис и [J]Aristea[/J]
Отказ: отказываемся, хотя лучше бы всех забрать!
Рейтинг: детский
Персонажи: все-все-все (Винни-пуха только нет, он из другого мультика)
Жанр: СТЕБ!!!
Примечание: писалось дло просмотра 23 серии. ( но как оказалось, мы почти в теме) ну и в целом такое развитие собитый нас бы устроило, а то в ожидании 24 серии запасаемся валерианкой.


Рейга задумчиво пялился в потолок, думая о вечном и стараясь не обращать на Юки внимания. Роза в его руках лишилась лепестков и в ближайшее время рисковала остаться без колючек, но даже это не помогало отвлечься. Оставалось только бессильно скрипеть зубами и в который раз задаваться вопросом «Ну нафига я его похитил?!»

ыыы

Внезапно дверь сорвало с петель, и удивленный Юки, как обычно не вовремя открывший рот, подавился на полуслове:

- Ка…

Никогда раньше Рейга так не радовался появлению Такаширо, моментально простив врагу большую часть его проступков. Последние полчаса он провел в тщетных попытках объяснить Юки, что называть его Канатой-сан больше не нужно.

- Такаширо–сама! – Юки удивленно распахнул глаза, неверяще глядя на главу клана. Рейга устало приложил руку ко лбу, отчего кепка сползла ему на нос, и выдал нечто нецензурное.

- Ну как бы да! – хмыкнул Такаширо.

Старые враги обменялись понимающими взглядами.

Где–то вдалеке раздавался грохот, рушились стены, полыхал огонь. В целом атмосфера была довольно тепленькой. Юки разрывался между тремя вопросами: «Они сражаются?», «Лука?» и «Я в порядке?».

- Ты за ним? – Рейга кинул умоляющий взгляд на Такаширо. Тот эффектно тряхнул головой, рассыпав по плечам золотистые волосы, и томно выдал:

- Я вообще-то сражаться!

Рейга заинтересованно приподнял бровь:

- Что, сейчас?

- А что я, книгу зря брал?

В ответ Рейга вытащил из-за пазухи книгу и принялся лениво сдувать синие лепестки с обложки.

«Это же уже не Каната-сан!» - осознал Юки, а вслух сказал:

- Вы будете сражаться?

- Нет! Мы будем яоиться! – огрызнулся Такаширо.

- Я, в принципе, за! – обрадовался Рейга.

- Вообще-то, это был сарказм! – глава клана внимательно посмотрел на врага.

Рейга разочарованно застонал.

- А что такое яой? – Юки продолжал невинно хлопать ресницами.

- Луку спроси! – хором выдали верные враги и ухмыльнулись.

- А где он?

- Как всегда – пафосно демонстрирует свою красоту, силу и обаяние, - завистливо вздохнул Такаширо.

- Тоже хочешь… продемонстрировать?.. – ехидно поинтересовался Рейга и обернулся к Юки. – А ты пока можешь пойти поискать Луку!

- Каната-сан? – и без того большие глаза Юки стали еще больше.

Такаширо злорадно захихикал. Рейга заскрипел зубами.

Прикинув, сколько еще может продолжаться этот дурдом, глава клана ужаснулся и встал в пафосную позу:

- Тебе лучше уйти, Юки! Стражам нужна твоя помощь, они рассчитывают на тебя!

- Выход там! – подсказал Рейга, указывая на выбитую дверь.

В этот самый момент в проеме показался Лука с целой толпой опастов на хвосте. Такаширо и Рейга расстроено вздохнули.

- Снова придется делать вид, что сражаемся, - закатил глаза глава клана.

- А я говорил тебе, что вдвоем прикольнее, а ты – «масштаб не тот, масштаб не тот!»

Такаширо виновато пожал плечами.

- Мог бы и настоять на своем! – попытался съехать он.

- Ну а сейчас-то что делать будем?

- Драться? – наивно предположил Такаширо.

- Щас! И вообще, для этого у нас Лука есть! – Рейга кивнул в сторону опаста.

- Лука? – как нельзя вовремя очнулся Юки.

Опасты дружно подняли табличку «Спасибо, кэп!» на фоне пафосно развевающегося плаща Зесса.

- Нет, это его брат-близнец, разлученный с ним во младенчестве! – съехидничал Рейга.

- Меня здесь кто-то звал? – в проеме показался Луз.

Пыль за его спиной только начала оседать, как на горизонте показались Стражи. Не успевший отойти Луз тут же оказался затоптан. Ворвавшись в комнату, Цвайльт огляделись по сторонам и хором выдали:

- Юки, ты в порядке?

- Лука? – произнес Юки, глядя на растоптанного Луза.

«Нет, это его брат-близнец!» - подняли новую табличку опасты.

Юки испуганно вскинул взгляд:

- Они убили его!

Такаширо и Рейга дружно ухмыльнулись:
- Сволочи!

- Я в порядке! – ответил с пола Луз.
- Я тоже! – на автомате выдал Юки.

Нервы у двух главных Гиу начали потихоньку сдавать.

- Забирайте Юки и уходите! – командным тоном произнес Такаширо.

- Посэмесничать решил? – ехидно поинтересовался Рейга.

- А ты, можно подумать, против! – в тон ему ответил тот.

- Да что ты, что ты! – махнул рукой Рейга и добавил, обращаясь к опастам. – Всем покинуть комнату, я сам тут разберусь!

- Я бы тоже не отказался кое с кем… разобраться! – промурлыкал Каденция, переводя хищный взгляд с Курото на
Юки и обратно. – Неужели Вы откажете мне, Рейга-доно?! – он состроил жалобную мордочку.

- Все приходится повторять по два раза! – возмутился Рейга.

- А ты их напугай, - посоветовал Такаширо. – Покажи, кто тут самый сильный и пафосный!

- Это и так ясно! – встрял Лука, размышляя, стоит ли тратить силы на эффектную демонстрацию, или попросту забрать Юки и бежать.

Умоляющий взгляд Такаширо и злобные искорки в глазах Рейги заставили перейти от слов к делу. Поэтому Лука схватил Юки и растворился в пространстве.

- Про яой ему расскажи, наконец! Мы всем кланом хоть поцелуя ждем! – успел крикнуть ему вслед Такаширо.

- О, ну мне теперь тут точно делать нечего, - решила Эленжди и направилась в сторону выхода. По дороге она наткнулась на все еще лежащего Луза. – А тебя я, пожалуй, прихвачу.

- Ну что за скукота! Ни яоя, ни драк! – обиженно фыркнул Каденция и, подмигнув на всякий случай Курото, тоже исчез.

Стражи дружно огляделись по сторонам, осознали, что явно лишние, и спокойно направились по своим делам.

Такаширо и Рейга остались вдвоем.

- Ну что? Как всегда или сразу к делу? – произнес Рейга, стреляя глазами и намекая, чего бы ему хотелось.

- Я думаю, медлить больше ни к чему! – решил Такаширо, скидывая плащ и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.

- О, Такаширо-сама! – присвистнул Рейга, окидывая его недвусмысленным взглядом. – Ты снова решил показать фансервис?

- Ну, бдсм явно не по моей части! – бросил Такаширо, разглядывая плащ Рейги.

- А это мы сейчас проверим! - ответил тот, снимая плащ и закутывая в него Такаширо.

- Пожалуй, мне идет! – ухмыльнулся глава клана, радуясь реализованному кинку.

- Тебе много чего идет, - Рейга выдержал паузу. – Так же, как и мне!

- Угу. Только волосы зря обрезал. А то был бы еще более кавайным няшкой.

- От няшки слышу! – смущённо огрызнулся Рейга. – Не порть мне имидж!

- Тебе его уже ничто не испортит! – пафосно выдал Такаширо, приближаясь вплотную.

- Ну, если ты так считаешь! – хлопнул ресницами Рейга и взял его за руку. – Идем, я тебе сакуру новую покажу!

- Дерево посадил, да? – издевательски протянул Такаширо. – А я вот и дом построил, и клан вырастил!

- По-твоему, это делает тебя сэме?

- Ну, явно не уке!

-О, это мы сейчас проверим! – Рейга втолкнул Такаширо в спальню и картинно захлопнул дверь.



В это же время в особняке.
- Лука?
- Да, Юки?
- А что такое яой?

---

16.06.2011 в 00:02

Пишет  Ria Yue:

...Орех(и)...
Название: «...Ты снимаешь меня на видео» (со строчкой из песни, снова, просто пришло вдохновение)
Автор:  Ria Yue
Бета:  l a l i h o
Персонажи/Пейринг: Сенширо/Курото, остальные упоминаются
Рейтинг: G
Жанр: повседневность, романс (преслэш, ага), отчасти флафф, отчасти ангнст (его не планировалось много)
Предупреждения: АУ, ООС
От автора: возможно, однажды я напишу другой фанфик, POV Курото, где будет много-много размышлений и ангнста, и будет дан более внятный обоснуй отношений для этой пары. Но сейчас мне хочется облегчить, насколько это возможно, им жизнь. Так что ООС (хотя по своему восприятию канона я описанное поведение героев как таковым не считаю, всё-таки об этой паре стражей нам вообще мало известно). Я хотела, чтобы Курото стал более живым, так что фанфик разбит на три части в некоторой мере и ради достижения этой цели. Три части - три вида Курото. И на все их один Сенширо, некоторое факты биографии которого я выдумала.

«…И ты улыбаешься, как и всегда,
А я хочу знать, о чём думаешь ты…»

Как и любому человеку, Сенширо важно было иметь место, где можно было бы уединиться. Но он не заметил, когда эта маленькая квартира, затерянная в одном из окраинных районов Токио, привлекательных своею отстраненностью и спокойствием, перестала быть только его мастерской. Он получил ключи давно - еще от дедушки. Мастер Гаран сказал тогда: «Твои родители хотели, чтобы квартира перешла к тебе по наследству. В ней они прожили спокойную, полную тихой радости жизнь. Они создали свой маленький мир. Ты волен сам решать, хочешь жить в нем или нет».

Впервые Сенширо открыл дверь этой квартиры только после смерти дедушки. Белые, бархатистые от пыли покрывала на мебели, полосатый свет, проскальзывающий через жалюзи, заклеенные ящики, громоздящиеся у стены, ветхий запах сырости и мокрые следы его ботинок на полу. В тот день шел дождь. Тогда Сенширо пообещал себе, что это последний раз, когда он плачет.

К тому времени, когда Сенширо поступил в университет, старая квартира его родителей стала его домом. Только здесь он чувствовал себя по-особенному спокойно, защищенным. Все до последней черточки было таким знакомым, что Сенширо задумался над тем, не бывал ли он здесь раньше, еще в младенчестве? Конечно, трудно помнить наверняка, но запах бумаги и красок, шум ветра в кронах деревьев за окном, шорох движущегося по холсту карандаша - все было необычно родным, как будто все это когда-то давно уже запечатлелось в сознании. Должно быть, его мама вместо того, чтобы читать на ночь сказки, рисовала, сидя у кроватки маленького Сен-тяна, и вслух описывала то, что появлялось под ее быстрыми неуловимыми пальцами на листе. Засыпая, Сенширо уже не слышал слов, но ощущал, как скрипит карандаш, и от этого звука дрожат в темном лесу деревья, и где-то в темноте тихо воет ночной зверь, и шорох крыльев невиданной птицы растворяется в шепоте ветра, и зеркальная гладь реки дрожит, скрывая движение чьих-то босых ступней. Стоило только закрыть глаза, как старые образы снова вставали перед ними.

Сенширо ничего не стал менять в обстановке квартиры. Мир, созданный его родителями, остался прежним. Сенширо даже не добавил в него нового. Если кто и предпринимал попытки нарушить эту давно устоявшуюся гармонию, атмосферу старого чердака, то только Курото.

Он нечасто заходил сюда. Сенширо не знал точно, почему Курото не любил находиться здесь, но у него было на этот счет несколько догадок, ни одна из которых, разумеется, его не устраивала.

Эти предположения, пусть и совершенно необоснованные, не могли не злить Сенширо. Хотя «злость» не то слово, которое могло бы охарактеризовать чувства Фуруори к Курото. И к его отношениям с Курото. Или, точнее будет сказать, к отсутствию его отношений с Курото.

Когда Хорай приходил, для этого была какая – то причина. Он не делал бесполезных поступков, о которых потом пришлось бы пожалеть, не произносил лишних слов, смысл которых могли понять превратно, не совершал ничего такого, чего от него не ждали.

Курото всегда с трудом давались просьбы о помощи. Он никогда не говорил что-то вроде «я рассчитываю на тебя», или «я доверяю тебе», или «мне спокойнее, когда ты рядом». Вместо этого лишь сердито глядел из-под бровей, скупо выражая свою просьбу простыми словами, смысл которых мог понять кто угодно. Даже с Сенширо он вел себя так, хотя тот не был кем угодно, любым или чужим, а, наоборот – был самым близким для Курото человеком, единственным. По крайней мере, единственным из живых. Каким горьким было осознание того, что мертвым Сенширо проигрывал всухую. Он никогда не смог бы заменить своему напарнику то, что было тому так дорого и что было им утрачено.

Сенширо осознавал: Курото никогда не скажет, что Фуруори, его нынешний напарник, лучше предыдущего, давно погибшего. Как вообще можно было сравнивать?! Как в голову только такая мысль прийти могла?! И… неужели так трудно было сказать: «Знаешь, я ни о чем не жалею». Или - «Я рад, что все обернулось так». Или - «Я благодарен судьбе за встречу с тобой». Или… что-то подобное. Но опыт долгих лет игры в шоги не прошел даром. Хорай слишком хорошо владел собой. А Сенширо эту игру терпеть не мог еще с детства. И только так, словно переставляя фигуры, они могли продолжать общаться.

- Так вот, нам в школе дали задание - взять интервью у человека какой-нибудь профессии, любого рода деятельности и снять на камеру, - недовольно сказал Курото. Говорил он, преимущественно глядя в пол, в окно, или куда-то в угол, где стояли полотна.

- Ааа, - понимающе протянул Сенширо. И улыбнулся. Обязательный атрибут - улыбка. Как там учили в начальных классах? Улыбка - первый шаг к взаимопониманию. Особенно Сенширо в этом плане нравились дети - они всегда улыбались в ответ, что очень радовало его. С Курото почему-то так просто не получалось. Он наверняка мог еще и спросить, что случилось, если Фуруори вдруг перестал бы улыбаться. «Странно, не похоже на тебя. – Ну да, я клоун».

- Репортаж, значит? Здорово! Можно ведь сымпровизировать, проявить свои творческие способности, открыться с другой стороны. Конечно, я с радостью помогу тебе!

Курото ощетинился.

- С чего это мне раскрываться?! Интервью же я у тебя брать буду.

Сенширо только загадочно усмехнулся и подмигнул.

- Постараемся вместе, мистер репортер. Так когда ты придешь, чтобы сделать репортаж?

- Да, в общем-то, у меня камера с собой. Я думал сегодня с этим и разобраться.

«Боже, зачем же быть таким прямолинейным? Ты же почти в лоб сказал, что для тебя это задание - лишь пустая трата времени, а ведь я согласился помочь. Прояви ты хоть каплю интереса».

Сенширо часто размышлял о том, что, если бы он меньше думал, жизнь была бы куда проще. Или если бы он говорил вслух все то, что думал. В этом случае она вряд ли бы стала легче, но вот короче - однозначно.

Фуруори с тоской вздохнул.

- Вот как… - «И к чему этот недоверчивый взгляд?» - Хорошо. Я, собственно, совсем не против. Так… Только бы надо прибраться, как считаешь? – Сенширо с готовностью поднялся и осмотрелся, думая, как что-нибудь куда-нибудь переставить, чтобы это существенно изменило квартиру, и она показалась бы чище и просторней. – Завари себе чай, пока я все в приемлемый вид приведу…

- Нет, не надо.

- Что? – торопясь занять руки хоть чем-нибудь, Сенширо подхватил первую попавшуюся коробку с бумагой и потому ответил резко, не задумываясь. – Прости, ты что-то сказал? – поспешил исправиться он.

- Думаю, лучше оставить все, как есть.

Коробку Сенширо чуть не уронил.

- О, так, наверное, действительно будет лучше. Сохраним естественный вид, - Сенширо засмеялся. – Хотя это берлога. Ну, ладно. Ты здесь главный, твое слово - закон. С чего начнем? Ты продумывал ход интервью?

- Нуу… Я хотел просто задать пару вопросов… - сказал Курото. Проследив за его взглядом, Сенширо все же признал, что один из волшебных пейзажей, написанных его родителями, и правда достоин очень пристального внимания. Сам он не мог сдержаться, чтобы не провести по этому полотну ладонью, но со стороны Курото подобное внимание казалось неестественным, он словно пытался избежать прямого контакта со своим собеседником.

«Вот ты, картина, только подумай, какой ерундой мне приходится заниматься», - передразнил Сенширо. Единственное утешение - «мне не привыкать» - с каждым днем действовало все хуже.

Он вздохнул. Если он снова повторит свое «что», Курото явно не будет в восторге. Пришлось искать альтернативные варианты. Более дипломатичные.

- И?

- Все.

- И все? – Сенширо едва сдержался, чтобы не стукнуть самого себя по лбу.

- А что еще? – Курото, по-видимому, страдал от аналогичного желания. Но он, слава богу, не мог знать, что творится у напарника в голове. В противном случае раздумывать бы над немедленным осуществлением столь желаемого действия так долго не стал бы.

- Ну… так ведь это совсем неинтересно!

- А разве обычно происходит не так? – удивился Курото. Даже обернулся и взгляд задержал на Сенширо, которой застыл рядом с ящиком в неестественной позе. Фуруори выругался. Разумеется, про себя.

«Надеюсь, я ошибаюсь, думая, что так он отзывается о нашем общении».

Сенширо разозлился. Но сдержался. И даже вернул своему наверняка выглядящему нелепо лицу улыбку.

«Один - ноль».

- За такой безответственный подход ты получишь низкую оценку, - решил подойти он с другой стороны, заранее не рассчитывая на успех.

- Да мне без разницы.

Сенширо сжал и разжал пальцы.

«Два - ноль».

- Нет, Курото. Ты меня этим делом заинтриговал, так что давай сделаем все, как надо, чтобы другие обзавидовались. А?

- Пфф, слишком много мороки.

- Предоставь все мне!

Курото недоверчиво посмотрел на Сенширо, прищурился. Не то чтобы проявляемый Фуруори энтузиазм был противоестественен, напротив. Просто сегодня он вел себя особенно странно. Хорай вздохнул.

- Ладно. Только предупреждаю, я буду обращаться к тебе на «вы». Как будто мы не… знакомы, понимаешь?

«А, ну как обычно, - улыбнуться получилось даже искренне. - Три - ноль».

- Я буду снимать и задавать вопросы. В кадре меня быть не должно. Только человек, у которого я беру интервью, его окружение, обстановка, в которой он работает. Таково условие.

Внимательно разглядывая Курото, не обратив внимания на то, что свою реплику тот уже завершил и, наверное, ждал теперь чего-то уже от него, Сенширо подумал о том, что сложившаяся ситуация не кажется ему более столь глупой. Ему в голову пришла масса идей, благодаря которым потраченное время можно было провести не только интересно, но и приятно. Эти обрывочные фразы, спрятанные за длинной челкой взгляды, мнущие рубашку пальцы, и, Сенширо готов был поспорить, слабая краска на щеках…

«Смущается же, смущается, - Сеширо возликовал. - Так вот как ты к этому относишься!»

- Ммм, это понятно. Только с чего мы начнем? – спросил он. Сделав свое маленькое, но очень приятное открытие, Сенширо расслабился, сел на стул, опершись локтями о спинку. Ему всегда нравилось смотреть на Курото из такого положения, ведь когда он смотрел на него снизу вверх, Хораю сложнее было спрятать лицо. Единственным решением тогда оставалось сесть самому, а это означало отсутствие иных путей к отступлению и принятие вызова.
Сегодня Курото не хотел сдаваться сильнее, чем обычно. Собственно, стоять у окна, прижавшись спиной к стене, было не менее удобно. И почему Сенширо такой простой жест, как скрещивание рук на груди, считал высокомерным, когда совершал его Курото? «Насмехается, не иначе». Три секунды Фуруори потратил на то, чтобы побороть в себе желание вместе со стулом подползти к Курото поближе. Заминка в разговоре заняла пять секунд: - Прежде чем начать интервью, ты же должен сделать какое-то вступление, представиться и сказать пару слов о предстоящем репортаже? Разве этого в правилах оформления не оговаривалось?

- Да, - нетерпеливо ответил Курото. - Есть такое. Но с этим я потом разберусь.

- Хмм...

Загадочное «хмыканье» Сенширо Курото решил проигнорировать.

- Хмм, - внешних признаков наличия результата от интригующего мычания Сенширо на лице Хорая не наблюдалось. Сенширо подавил вздох разочарования. - Тогда обсудим общую концепцию. Итак...

- Я прихожу к тебе домой, ты представляешься, демонстрируешь мне свое рабочее место, а после я просто задаю тебе вопросы, а ты на них отвечаешь. Вот и все, - монотонно ответил Курото. Коротко, сухо, по-деловому, пресекая всякую попытку к чему-либо придраться в зародыше.

- А можно взглянуть на список вопросов? Вам их давали или...?

- Сами составляли. И нет, нельзя. На то это и интервью, - сказал, как отрезал. И не поспоришь. Нельзя было, конечно, утверждать с полной уверенностью, но Сенширо знал -возможность того, что сам Курото уже втянулся в эту идею и все продумал, имеет место быть. Наверняка ведь и вопросы придумывал не абы какие, а имеющее непосредственное отношение к Сенширо. И сколько бы Хорай ни изображал из себя равнодушное бревно, к любому делу он привык подходить со всей ответственностью просто потому, что расхлябанность, в мелочах особенно, его раздражала. К примеру, его комната в поместье могла похвастаться идеальной чистотой, заботу о которой Курото не доверял прислуге, делая все самостоятельно. Сенширо удивлялся, как Хорай мог терпеть кавардак, творившийся в мастерской. Он же кому угодно готов был начать читать нотации, навязывая свое мнение, игнорируя всякую возможность существования у других людей иных, отличных от его, взглядов! Сенширо исключением не был. Исключением было это место.

«Я опять отвлекся».

- Ну а вдруг какой-нибудь вопрос вызовет у меня затруднения при ответе?

- Ничего, уверен, ты найдешь выход из положения. А если нет, то мы просто вырежем кусок.

Он сказал «мы». Такая приятная мелочь. Но он сказал «вырежем». И почему-то Сенширо это не обрадовало. Куда уж проще. Самый легкий способ избавиться от проблем.

- На словах-то все просто, - вздохнул Сенширо, не известно что комментируя.

- Это и на деле просто, - нетерпеливо и раздраженно ответил Курото.

- О, смотрю, тебе прямо таки не терпится начать, - усмехнулся Фуруори. Его напарник фыркнул в ответ. Наверное, эта его привычка радовала Сенширо чаще всего и потому была его любимой. Слушал бы и слушал. Он даже любил наблюдать, как ругались Курото и Хоцума. Это был просто фонтан эмоций, Сенширо налюбоваться не мог, хотя немного и завидовал тому, что Рендзе мог заставить Курото вести себя так, как у него самого не получалось. Впрочем, поддержкой служил чуть раздраженный взгляд, с которым следил за потасовкой с противоположной стороны Шусей. В такие моменты их взгляды иногда встречались, и по едва заметной усмешке, с которой Усуи кивал ему, Фуруори мог сделать вывод, что обладатель Божественного зрения полностью с ним солидарен.

- Мне не терпится быстрей закончить, - ответил резко Курото. Он наконец отвел взгляд от неба, лениво проплывающего за окном и посмотрел на Сенширо. - Вот знал же, что с тобой просто ничего быть не может, - внезапно заявил он. Фуруори поразился подобной наглости.

- Это должен был я сказать, - ответил он, поднимаясь. И сделал шаг к Курото. Тот не мог не заметить движения, но не обратил на него внимания, снова обернувшись к окну. Тогда Сенширо подошел ближе и, приняв аналогичную Курото позу по другую сторону от окна, сказал: - Но ведь брать интервью у совершенно незнакомого человека было бы еще сложнее, так ведь?

- Вот еще, - возмущенно ответил Курото, и, к разочарованию Сенширо, фырканья вслед за выраженным словами недовольством не последовало. - Я бы не стал приставать с какими-то дурацкими расспросами к незнакомому человеку. Если бы ты отказался, я бы просто тогда к нашему повару пошел. Или, если на то уж пошло, к тому доктору-извращенцу или к Фуютоки.

Надеяться на отсутствие у расчетливого Курото, профессионального игрока в шоги, дополнительных вариантов действий, было, откровенно говоря, глупо.

«М - да... Четыре - ноль в твою пользу, Курото», - усмехнулся Сенширо.

- Я так понимаю, что у всей вашей параллели такое задание, - вспомнил вдруг Фуруори про остальных стражей. - Юки поехал в приют, брать интервью у воспитателей, так? Думаю, у него получится прекрасное видео. Ведь все в приюте его любят, и дети наверняка захотят помочь, - сказал он. Мысли, связанные с Юки, всегда были нежными. Даже Курото улыбнулся. Вот что значит «Божественный свет». - А Хоцума наверняка уже озадачил Шусея, бывшего ученика вашей школы, закончившего ее с отличием. Как-никак, принц, теперь еще и работающий в полиции, умудряясь работу совмещать с учебой, одинаково хорошо успевая везде, - продолжал вслух рассуждать Сенширо. – Личность Шусея заведомо играет выигрышную роль. А Цукумо?..

- А Цукумо уже взял интервью у школьной буфетчицы. Она в нем души не чает, - охотно подхватил Курото. - Целое представление устроил с булочками-пирожками, еще и своих друзей позвал, они обеспечили ему дивные спецэффекты, - добавил он. Без раздражения, улыбаясь, не злобствуя. Оттаял, наконец, расслабился. Сенширо улыбнулся. Так и хотелось Курото погладить, ежика этого ершистого.

- Курото, - позвал Сенширо.

- М?

- Давай сделаем отличное интервью.

Курото ответил. Кивнул.

* * *

Дверь была простой. Над глазком две позолоченных цифры складывались в число 47. Звонка не было. На секунду в кадре появилась рука Курото, осторожно постучавшая в дверь три раза. Пространство дрогнуло, когда Хорай шагнул назад, дверь распахнулась, и на пороге появился Сенширо.

Стоп – кадр.
Так странно было видеть его лицо в кадре объектива. Казалось, что никогда раньше Курото не видел его так близко. Никогда раньше он не смотрел на него так. И лицо, искренне ему улыбающееся, сияющее, на мгновение показалось ему незнакомым. Кто этот человек? Кому он улыбается?

Курото думал, что ему не будет трудно произнести это вслух, все-таки Сенширо не был для него чужим человеком, но, увидев его в объективе камеры, он растерялся, как будто Фуруори и правда был незнакомцем.

- З-здравствуйте, - захотелось бросить камеру и сбежать.

Стоп – кадр.
Его лицо изменилось лишь на долю секунды. В уголках губ мелькнула тень, и улыбка дрогнула. Едва-едва, совсем чуть-чуть. Но Курото успел заметить это и ощутил жгучее желание извиниться. Он не успел подумать о причинах, но видеть лицо Сенширо спустя мгновение по-прежнему счастливо улыбающимся было странно. Курото испугался.

Он был готов изображать из себя свободного художника, образ, что наверняка понравился бы одноклассникам Курото. Он был готов играть малознакомого Курото человека. Он готов был просто отвечать на вопросы и действовать согласно сценарию. Приветствие – улыбка, приглашение войти – улыбка, изображение растерянного дружелюбия – улыбка, предложение выпить чая – какая-нибудь шуточка, снова улыбка, внимательное выслушивание первого вопроса, потом второго, третьего и последнего. И конец. Курото ушел бы, а Сенширо отправился бы в ванную. Он утопился бы там, потому что невозможно для него было играть в игру, изображать самого себя, не являясь им, почти что не видеть лица Курото за камерой, говорить словно с самим собой. Забавно? Ничуть.

Но он надеялся. На что- то.

- О, вы пришли! Безмерно счастлив видеть вас снова! Заходите-заходите. У меня небольшой бардак, совсем ничего не успеваю – я такой растерянный. А обувь?.. О, как кстати, у меня есть еще одна пара тапочек, воспользуйтесь, пожалуйста, ею. Вот, у двери стоят. Проходите, устаивайтесь. Чувствуйте себя как дома! Я пока заварю чай, вы не против? Вот и славно. У меня где-то был просто дивный чай. Подождите, пожалуйста.

Сенширо продолжал говорить что- то за пределами черной рамки объектива. Слышался плеск воды, шорох чайных листьев, звон чашек. Звуки превратились в фон, от которого Курото старался отвлечься. Через глазок объектива он смотрел на квартиру Сенширо, словно видел ее впервые. Она была, как и ее хозяин. Улыбающаяся грустно и устало. Она производила впечатление захламленной слишком большим количеством предметов. Но это была обманчивое впечатление. Старый диван, столик перед ним, в углу под торшером кресло, за ним дверь, слева еще одна дверь и кухня, два больших окна, закрытые жалюзи, сквозь которые проникал в комнату мягкий оранжевый закатный свет. И бумага, много бумаги, скомканной, помятой, порванной, отброшенной в сторону или сложенной в аккуратные стопки. Холсты, коробки, открытые или заклеенные, пустые рамы, выложенные на полу рисунки, мольберт. Запах краски и бумаги. Приятный запах, кажущийся солнечным, мягким, нежным.

Курото оставил камеру на столе, а сам быстро поднял жалюзи. Свет наполнил комнату. Он вернулся к столу и вновь взял камеру. Картинка изменилась. Полутемная мастерская превратилась в залитый солнечным светом чердак. И почему столь ярким показалось сравнение, Курото не мог понять.

- Надеюсь, я не утомил вас ожиданием. Смотреть здесь особенно не на что – ничего интересного.

Изображение в камере резко сместилось. Сенширо смущенно улыбался, ставя чашку на стул, туда, где стоял стакан с кисточками и палитра. Сам он занял другой стул, перед мольбертом.

- Надеюсь, я смогу ответить на интересующие вас вопросы. Честно признаюсь, интервью - это неожиданно. Даже то, о котором предупреждают заранее. Нельзя быть готовым абсолютно ко всему.

Курото подумал, что, наверное, ему стоило что-то ответить. Что-то… Что? Что бы он сказал незнакомому человеку? А ведь едва получив задание, он уже решил, что брать интервью он будет у Сенширо, и потому совершенно не беспокоился о том, как оно будет проходить. Он не думал, что, возможно, кроме задаваемых вопросов ему придется сказать что-то еще. Да даже если бы и пришлось, его собеседником был бы верный проверенный Сенширо. Курото и не знал, как, оказывается, может измениться все от одной только перемены местоимений.

- Нет, что вы. Ваша мастерская удивительна, - да- да, в том же духе и надо продолжить – что первое в голову взбредет. - В ней ощущается дух творчества. Очень живая комната, многое рассказывает о самом человеке.

Сенширо рассмеялся. Курото не мог понять, искренен был этот смех или наигран. И он почти обиделся, что его реплика так рассмешила Фуруори. Неужели он так нелепо выглядит, делая ему комплимент?

- Надеюсь, такие выводы меня никоим образом не компрометируют, - произнес Сенширо. – И правда, любая квартира - частичка души того, кто в ней живет. Не знаю, на что она похожа. Хоть я создаю образы и переношу их на бумагу, мне трудно бывает нарисовать что-то столь привычное, как моя квартира. Поэтому всегда интересно послушать, что скажут о ней другие.

Стоп – кадр.
И почему ему казалось, что глаза Сенширо смотрели на него насмешливо, выжидающе, а улыбка при этом оставалась грустной, словно бы вымученной? Разве было подобное сочетание вообще возможно? Или он себе выбрал такую роль, решил играть? Значит, все его жесты - ложь, взгляды - ложь, улыбки -ложь, слова - ложь? Какова же тогда правда? Должно же быть что-то, что вывело бы его на чистую воду… И разве обычно он не вел себя так же?.. Что же это?

Курото беззвучно вздохнул. Захотелось перейти к основной части интервью как можно скорее.

- Мечтали ли вы стать художником? – задал он первый вопрос.

- Ммм, наверное, нет. Честно говоря, не знаю. В детстве мне просто нравилось рисовать. Это мне помогало отвлечься от сумрачных мыслей, - явно отведенный в сторону взгляд и едва уловимый вздох – «Намек?» - подумал Курото. – «Ага, он самый. Намек на некоторых отдельных личностей, присутствующих в данный момент в этой комнате», - так же мысленно подтвердил Сенширо. – Когда я рисую, то забываю обо всем. Но я никогда не собирался заниматься этим серьезно. Должно быть, только переехав в эту квартиру, принадлежавшую моим родителям-художникам, я захотел прожить жизнь, создавая, подражая им. Не для других, не для публики, а в первую очередь – для себя. Это нужно мне, потому что только так я могу выразить себя по-настоящему.

«Но как можно понять, глядя на эти картины, кто ты? Твои рисунки абстрактные, я не вижу в них ни сюжета, ни смысла. Я всегда видел их, а ты никогда не прятал. Но многие из них - лишь чернильные пятна на бумаге! Где в них ты? Как тебя увидеть? - эти раздраженные обозленные мысли пронеслись в голове Курото неожиданно для него самого. – Так, спокойно...»

- И у вас не возникало желания попробовать себя в чем-нибудь еще?

- Ну-у, у меня было много честолюбивых мечтаний. Я, к примеру, хотел быть учителем. Но сейчас, сталкиваясь, бывало, с совершенным упрямством или безрассудством, которое так часто проявляют дети, я понимаю, что в их окружении я бы не продержался долго. Хотя друзья и называют меня терпеливым. - «Мне и одного непонятливого ребенка хватает». Курото фыркнул. – Еще я хотел спасать человеческие жизни, будучи врачом. Но я слишком близко к сердцу принимаю неудачи. Мне бывает трудно пережить любую, пусть даже самую малую оплошность. Слишком большая ответственность – сложно для меня… А еще я хотел мир спасать, - смешок. – Но я даже одного человека спасти не могу, что уж говорить о мире.

Стоп – кадр.
Слишком ярким был закатный солнечный свет. Из-за освещения Курото было трудно рассмотреть лицо Сенширо. Именно сейчас, когда так хотелось, он не мог этого сделать. Он увеличил изображение, но ближе к нему от этого Фуруори не стал. А сердце в груди сделало сальто, так что задрожал так тщательно спрятанный на дне души осадок…

- А кого вы считаете достойным примером для подражания?

- Сначала таким человеком был дедушка. Его силой, мужеством, верой я восхищаюсь. Но сейчас я могу сказать, что повстречал много людей, у каждого из которых есть качества, которые меня в них привлекают, и которые не могу иметь я в силу уже сложившегося характера. Так что, примеров для подражания, наверное, много.

- А родители? - Курото не думал спрашивать, вопрос сам по себе непроизвольно вырвался. Но, в самом деле, как же они? Курото всегда с благоговением относился к этому месту, ему нравилось приходить в эту квартиру и просто сидеть, ничего не делая, ничего не говоря, просто наслаждаться атмосферой. Он никогда не сказал бы об этом Сенширо вслух, как и о многих других вещах. Не сказал бы, что ему нравится наблюдать за тем, как Фуруори рисует, как закусывает иногда губу, очерчивая линию одному только ему понятного контура. Курото нравилось смотреть, как Сенширо отмывал руки после рисования, нравился их запах - они пахли бумагой и краской. Руки Курото пахли пеплом и кровью, а еще дождем.

А его родители? Он и вовсе их не помнил, словно никогда не знал, словно их не было. Его семьей было додзе, мастер Гаран, Сенширо. У него была семья, и не было родителей. А что у него еще было? Только месть, горькие воспоминания. А Сенширо, этот дурак, решил отказаться от всего, осознанно оставить все за спиной и никогда не оборачиваться. Что за глупость, нелепость! Как мог он отказываться так просто от того, чего у Курото никогда и не было? И ради чего? Что стоило таких жертв?

Сенширо был удивлен. Наверняка этот эпизод Курото после вырезал бы. Он не хотел спрашивать, не хотел бередить старую рану или лезть Сенширо в душу. Он вдруг спросил о чем-то столь сокровенном, о том, о чем никогда не спрашивал раньше.

«Что случилось?» - именно этот вопрос захотелось задать в первую очередь вместо того, чтобы ответить. Сенширо не мог не беспокоиться о Курото. Чего он от него хотел? Сенширо было плевать на себя и собственные желания, но он хотел, чтобы Курото сейчас фыркнул как раньше.

Стоп – кадр.
Сенширо вздохнул. Он разозлился? Или ему больно?.. Солнце светило слишком ярко – не разобрать. И, кроме того, уже поздно было брать свои слова назад.

- Дело в том, что я их плохо помню. Я даже сомневаюсь в том, знал ли я их когда-либо, - Сенширо попробовал рассмеяться – получилось совсем невесело, но, впрочем, грусти он не чувствовал. – Ни лиц, ни голосов – так, только какие-то отрывки, рассказы дедушки и эта квартира – все, что я знаю. Этого недостаточно для того, чтобы делать какие-либо выводы относительно того, какие чувства я к ним испытываю. Я восхищаюсь ими как художниками, и все.

«Вот как», - подумал Курото.

«Действительно, совсем нерадостно, - подумал Сенширо. И была в этой мысли какая-то насмешка, ирония, отчасти над самим собой. - Мы словно бы ищем смысл. Мне?.. Или тебе?»

- А есть ли у вас картина, которую вы считаете наиболее удачной или которая вам нравится?

- Надо подумать... За все время, что я занимаюсь живописью, ни одна из моих картин не принесла мне пока полного удовлетворения. Знаете, так бывает, когда что-то делаешь: у тебя есть идея, ты пытаешься ее реализовать, входишь во вкус, забываешь обо всем, и в процессе тебе кажется, что все получается просто замечательно, так, как ты и хотел показать. Но после ты смотришь на окончательный результат и думаешь, что ничего не вышло. Так постоянно случается с картинами, которые ты написал вчера и смотришь на них сегодня. И как же злит, когда случайный зритель говорит тебе, что это чудесно, а ты сам в это не веришь и думаешь, что тебе просто льстят. Может, это рок всех людей, что «больны» искусством или, может, это только я столь требователен к себе. Время меняет нас, мы этого даже не замечаем, но на примере моих картин я могу с уверенностью сказать, что каждый день меняется мое отношение к тому, что я сделал. А картины родителей нравились мне и раньше, и сейчас, они не меняются, они все так же прекрасны. Можете взглянуть и убедиться. Многие из них я никогда не прячу в коробки, мне нравится смотреть на них. Однажды я нашел среди их работ одну незавершенную. Двое танцуют на морском побережье ночью. Представляя эту картину, я слышу звук моря, ветер, плещущиеся волны, ощущаю запах моря и сладкий аромат волос девушки, неземную музыку, заставляющую трепетать. В моем воображении эта картина идеальна. Но я считаю, что у меня пока недостаточно навыков, чтобы нарисовать ее. Я слышу звуки, голоса, запах, но трудность в том, что я не могу подобрать нужные цвета, чтобы передать все это. И ведь я больше чем на восемьдесят процентов уверен в том, что, когда я нарисую эту картину, приложив усилия - свои эмоции, чувства - я буду рад закончить ее, но уже на следующий день посмотрю на нее и увижу изъян. А если я попытаюсь его исправить, то испорчу все – проверено, - Сенширо явно увлекся. Говоря, он яростно жестикулировал, тон его голоса менялся. Он улыбался. Курото и не заметил, как сам забыл о камере, просто слушая Сенширо с удовольствием. Кажется, что никогда раньше он не видел его таким. - Есть еще несколько образов, которые бы мне хотелось запечатлеть. Голубое небо, яркое желтое пшеничное поле, и девушка в белом посреди него, - Сенширо говорил, а Курото видел перед глазами образы, яркие, живые. - Безжизненный засохший сад с цветущим миндалем - иллюстрация к сказке, которую я уже давно мечтаю нарисовать, - «Кентервильское приведение», - вспомнил Курото. - А еще - звездное небо. У меня есть одно воспоминание, где звездное небо просто великолепно, и я хочу перенести его на бумагу. А еще я хочу испытать свои силы в портретном жанре. Интересно, что из этого выйдет.

- Все, что вы рассказали мне сейчас, просто потрясающе. Вы и вправду увлечены этим! Наверное, все же это ваше истинное призвание, - Курото не было сложно говорить это. Он в самом деле думал так.

- Спасибо, вы меня смутили, - Сенширо засмеялся.

Стоп - кадр.
Улыбка Сенширо, кажется, впервые за сегодняшний вечер искренняя. Он и вправду выглядел слегка смущенно, так что, глядя на него, Курото и сам смутился, подумав о том, что сморозил глупость. Солнце село. Комната погрузилась в мягкий полумрак, и Сенширо поднялся, чтобы включить свет.

- Спасибо за то, что смогли уделить мне время и ответить на вопросы. Было очень приятно, - Курото поднялся.

- Так мы уже закончили? - разыграл удивление Сенширо. - А я только вошел во вкус. Что ж, тогда я провожу вас до двери.

Курото снимал спину Сенширо, следуя за ним. Всего несколько шагов, но сейчас они были очень важны.

Фуруори остановился и обернулся, протянув руку для рукопожатия.

- Было очень приятно поболтать с вами, правда. Спасибо. Заходите как-нибудь еще, я всегда буду рад видеть вас у себя. И даже лучше, если вы будете без камеры.

Широкая ладонь Сенширо с тонкими пальцами легко легка на ручку двери. Выйдя в коридор, Курото выключил камеру. За его спиной дверь закрылась. Игра закончилась. В следующий раз все будет искренне.

* * *

- Вот, возьми, в благодарность за помощь.

Открыв дверь после первого же стука, Сенширо сначала увидел коробку из кондитерской, а уже после самого Курото, ее протягивающего. Пришел без предупреждения, да еще с подарком. Пусть последний и являлся простым проявлением вежливости, но все же эта не было характерно для Курото. Сенширо вдруг вспомнил, что утренний гороскоп на сегодня обещал ему «приятную неожиданность». По-видимому, это она и была, ста семидесяти сантиметров ростом, взлохмаченная, сердитая, угрюмо разглядывающая пол и протягивающая коробку с пирожными. Фуруори задумался, что, если он сейчас возьмет коробку, неожиданность, сочтя свой долг выполненным, тут же сбежит – какая-то она сегодня особенно нервная. Поэтому Сенширо решил предпринять дополнительные меры.

- И тебе привет. Заходи, не стой на пороге, - сказал он, раскрывая дверь пошире и жестом предлагая Курото войти.

- Ты не занят?

- Ты же знаешь, что для тебя я всегда найду время. И нет, я не занят. Заходи, вместе чаю выпьем.

- Я спросил просто так, - раздраженно пробурчал – ответил Курото, проходя внутрь квартиры.

- Ага, конечно – Сенширо закрыл за Хораем дверь и уже более расслабленно продолжал говорить - уже из кухни. - Ты спросил так, как будто бы боялся, что я могу оказаться не один, - усмехнулся Фуруори. Глупая шутка. Скорее даже ирония на самого себя. Но он предвкушал реакцию Курото - сейчас Хорай начнет оправдываться, ведь отступать уже некуда. Не в его правилах уходить, когда первый шаг уже сделан.

- Вот еще! Ты просто так резко выскочил, вот я и решил, что оторвал тебя от чего-то,- ответил он, устроившись на своем любимом месте на диване.
На кухне Сенширо возился с чайником, бренчал тарелками и чашками. Он не слышал, что Курото говорил. Хорай потихоньку начинал злиться. Благо, это чувство перебивало волнение, с которым он пришел сегодня в дом Сенширо.

- Прости, Курото, ты что-то сказал? - как ни в чем не бывало, спросил Фуруори.

- Я сказал… - «Что мне совершенно безразлично, как и с кем ты проводишь свое личное время! Это не помешает мне прийти к своему напарнику тогда, когда мне этого хочется!» - Не важно.

- Прости, - сказал Сенширо, поставив перед Курото чашку. А еще блюдце с пирожными… Любимыми пирожными Хорая. Ну да, куда уж ему знать о вкусах Сенширо. Хотя тот уже давно любил все то, что любил Курото.

Курото не ответил, только чашку в руки взял и близко-близко поднес ее к губам, не торопясь пить. Только когда Сенширо сел рядом, он сделал первый глоток.

Они пили чай молча в течение пяти минут. Еще десять секунд Сенширо размышлял над тем, должен он первым попытаться начать разговор или нет. В конце концов он пришел к выводу, что, раз нарушителем его спокойствия был Курото, пусть он и отдувается. А ему и так хорошо.

- Ты уже сдал работу? – спросил Фуруори. Дело было не в отсутствие у него силы воли. Просто Курото уже преспокойно принялся за второе пирожное, пока Сенширо боролся с собственными мыслями. И чтобы не сойти с ума, он снова не мог оставаться серьезным.

- Нет. Нам продлили срок сдачи на неделю, - сказал Курото и добавил: - И я еще не уверен, буду ли я сдавать эту работу.

- Почему? По-моему, все замечательно вышло, - удивился Сенширо.

- Да, но я пересмотрел видео и подумал, что оно получилось… очень личным. Потому я и сомневаюсь, стоит ли его показывать.

«А я думаю, стоит мне сейчас прокомментировать твое поведение как очень милое или лучше не рисковать».

- Ты правда так об этом беспокоишься? – Сенширо улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить Курото по голове. На мгновение он остановил движение, но не передумал. Когда его пальцы прикоснулись к волосам напарника, Хорай голову вжал в плечи, но не оттолкнул. – Это все пустяки, не думай об этом.

- Нет, не пустяки! – мгновенно взвился Курото, гневно взглянув на Сенширо. Его рука застыла в нескольких сантиметрах над головой Курото. – Не делай вид, что это мелочи, которые тебя они не волнуют! Я знаю, что это не так! Ты всегда подыгрываешь мне, скрывая то, что ты на самом деле думаешь! Ты всегда ко мне слишком добр! Как бы я себя ни вел, ты никогда не отдаляешься от меня и словно бы совсем не злишься! – Хорай выкрикнул все это, глядя в лицо Сенширо, и резко отвернулся, наклонившись к столу и сжав руками чашку. Он сделал несколько вздохов. – Я уже сдался, - голос Курото зазвучал тихо-тихо, словно бы Хорай вновь боялся сорваться. – Я уже оставил все попытки переубедить тебя, заставить тебя бросить меня. Я сдался слишком легко. Ты не поддаешься, ты упрямо продолжаешь быть рядом, а я боялся, что твое терпение однажды лопнет. И поэтому я сдался прежде, чем это сделал ты. Из эгоизма. Но я тебя все равно не понимаю, - Курото взглянул на Сенширо снова. Фуруори встретил его взгляд прямо и, смущенный, Хорай попытался спрятать лицо, опустив голову, но Сенширо протянул руку, коснувшись его щеки, беззвучно позвав по имени. – Не понимаю, - повторил Курото, глядя в глаза Сенширо. – И не пойму до тех пор, пока ты не станешь со мною честным.

«Как же ему все просто, а», - подумал Сенширо. Курото качнул головой, отстраняясь. Он и не ждал ответа от напарника. Вместо этого он раскрыл свою сумку и начал в ней что-то искать.

- И что это значит? – недоверчиво спросил Сенширо, глядя на камеру и сложенный пополам листок, что всучил ему Курото. - Это часть домашнего задания?

- Не совсем. Ты возьмешь у меня интервью. Это не займет много времени. Я составил вопросы, - Курото кивнул на листок в руке Сенширо, - и подготовил ответы.

«Странно как-то». Он вел себя крайне необычно. Такое Сенширо доводилось видеть только во сне. Но Курото не улыбался, говорил крайне серьезно и вел себя соответственно.

- Ты знаешь, как ей пользоваться? - спросил Хорай.

- Эаа, да, - найдя нужную кнопку, Сенширо кивнул.

- Ну, тогда давай начнем быстрее.

- Пока ты не растерял свою удивительную уверенность? – забывшись, Сенширо произнес вслух то, что не планировал. - То есть, я хотел сказать...

- Да, все так, как ты и сказал. Я тебя очень прошу, быстрее.

- Ладно.

Сенширо сел напротив Курото по другую сторону стола на стул. Он раскрыл листок и прочел первую строчку.

«1. Ваш самый дорогой человек».

Сенширо замер, смотря на листок, уже не видя его, а потом, поднеся камеру к глазам, посмотрел на Курото.

Стоп - кадр...

---

05.06.2011 в 21:27

Пишет  Мировега:

Tsunahiki
Название: Tsunahiki
Автор: metisket
Переводчик: я,  Мировега
Бета:  Tadanori
Фэндом: Реборн
Жанр: ангст, общий
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Тсуна-центрик, Реборн, Гокудера, Ямамото, Дино, Курокава Хана, остальная Вонгола мельком
Дисклаймер: мой только перевод
Ссылка на оригинал: Tsunahiki
Разрешение на перевод: получено
Предупреждение: AU без Шимон, т.к. фик был написан сразу после 282-ой главы.

Когда они вернулись в свое время, жизнь стала странной.
Конечно, жизнь Тсуны была странной с того самого момента, когда Реборн весело улыбнулся и выстрелил ему в голову, так что в этом не было ничего нового. Странности просто вышли на новый уровень.
С другой стороны, его Семья… стала настоящей семьей. После всего, через что они прошли, после всех потерь, которые они вынесли, будучи полностью отрезаны от знакомого им мира, не было ничего удивительного в том, что они начали полагаться друг на друга. И все же Тсуна не ожидал, что это случится так быстро.
Ямамото говорил, что они как будто побывали в интенсивном тренировочном лагере. Гокудера в ответ только закатывал глаза и толкал его локтем в бок, но не так, как он делал это прежде; теперь в его тычках не было враждебности. Конечно, они все ещё соперничали, но с тех пор, как в будущем они вместе дрались за свои жизни, это соперничество стало дружеским – с обеих сторон.
Они семья и потому заботятся друг о друге.
Все они проводят много времени в Такесуши, поскольку знают, что Ямамото не любит на долгое время выпускать отца из поля зрения. Они по очереди дерутся с Хибари, чтобы не дать ему заскучать, и сглаживают углы в общении Гокудеры с Бьянки, хотя эти двое, кажется, тоже достигли какого-то взаимопонимания. Время от времени кто-нибудь из них, чувствуя переизбыток энергии, проводит спарринги с Рёхеем, а Тсуна с Ямамото и Бьянки всегда следят за тем, чтобы Реборну не оставалось слишком много времени на раздумья.
Хару с Кёко, Ламбо, И-пин, Хром, Фуута и Базиль (когда тот рядом) – вся семья заботится о них, причем не только в важных делах, но и в мелочах, без всяких просьб и не задумываясь об этом ни на миг.
Когда Тсуна в последний раз видел Дино, тот улыбнулся и сказал ему:
- Ты теперь настоящий босс, младший брат.
Наверное, это была самая ужасная из всех вещей, которые Дино когда-либо говорил ему.
И все же Тсуна гордился своей семьей, несмотря на постоянно учиняемый ими хаос. Удовлетворение нужд семьи – все это было замечательно и прекрасно, но посмотрите только на эту семью. Их нужды включают в себя динамит, избиения и всеобщие погромы; это не было такой уж проблемой, когда весь будущий мир был на грани уничтожения, но сейчас?.. И, конечно же, предполагалось, что именно Тсуна должен был держать их под контролем. М-да.
Однажды Кёко сказала Тсуне, что он напоминает ей хомяка. Он никогда не забывал об этих словах; честно говоря, некоторое время он был на них зациклен, так как в каком-то роде Кёко была права. Она была настолько права, что иногда это почти пугало. Тсуна легко мог представить себе этого хомяка: пушистый грызун с большими, испуганными глазами, бегущий в колесе и визжащий от ужаса.
Похоже, Реборн считал, что убил хомяка и заменил его каким-то существом пострашнее, но Реборн ошибался. Хомяк был жив, здоров и по-прежнему носился кругами в своем колесе. Можно дать хомяку сумасшедшие глаза и большие окровавленные когти, но в глубине души он по-прежнему останется хомяком; причем хомяком, вызывающим жуть.
Реборн превратил Тсуну в такого жуткого хомяка. Тсуна собирался когда-нибудь сказать ему об этом и посмотреть, что будет дальше; впрочем, он был совершенно уверен в том, что получит пулю вместо ответа.
Но есть ещё одна странная вещь, которая не дает ему покоя. Действительно странная, просто-таки побившая все рекорды странности.
Другие школьники, кажется, не считают его жутким хомяком. Честно говоря, по некоторым причинам… они считают, что он просто жуткий.
Нет, они и правда так считают.
Ему потребовалось время, чтобы понять это, и ещё больше времени, чтобы в это поверить. Но все доказательства оказались против него. Все, что ему нужно теперь сделать, чтобы заставить людей попятиться, – это просто посмотреть на них и подумать: «С меня хватит». Вот и все; после этого они немедленно обращаются в бегство. На самом деле большую часть времени они стараются даже не подходить к нему.
Тсуне кажется, что мир сошел с ума.
Хулиганы-третьеклассники официально боятся Саваду Тсунайеши. В некотором смысле это куда страннее, чем попасть в будущее десять лет спустя; куда страннее, чем быть уверенным (абсолютно, неестественно уверенным) в том, что со временем он примет это как должное, точно так же, как принимает за должное наемных убийц.
Интуиция. Кровь Вонголы. Реборн может называть это как ему угодно, но ничто не в состоянии изменить то, что в черепе Тсуны поселился какой-то чужак. И, что гораздо хуже, этот чужак всезнающ.
Тсуна чертовски уверен в том, что боится своего мозга сильнее, чем другие боятся его самого. В каком-то смысле это его утешает.

*

За несколькими исключениями люди теперь его боятся. В число этих исключений, очевидно, входит его Семья, но не только.
- Савада, – говорит Курокава Хана, загоняя Тсуну в угол прежде, чем Кёко успевает его спасти. Курокава выглядит недовольной, но это ее нормальное состояние; обычно она недовольна всем подряд в целом и Тсуной в частности. – Что с вами всеми, черт возьми, происходит в последнее время?
С тех пор, как они вернулись, прошел месяц. Тсуна знал, что с самого своего возвращения они ведут себя странно, но, в общем-то… они всегда были странными. Курокава была единственной, кто так быстро увидел какую-то неправильность в этой странности.
- Эм? – глубокомысленно отвечает Тсуна. Господи, он и в самом деле хомяк. Что и требовалось доказать.
Курокава опирается на парту, склоняясь над ним, и Тсуна отодвигается назад так далеко, как только может. Гокудера начинает зловеще приподниматься, явно собираясь подойти к ним, и Тсуна посылает ему успокаивающий взгляд. После всего, что с ними случилось, он сомневается, что лучшая подруга Кёко может представлять для него хоть какую-то опасность.
Гокудера возвращается на свое место, все ещё не сводя с них глаз, и Тсуна косится на Ямамото. Ямамото тоже смотрит на них, пусть и не так агрессивно, как Гокудера.
С некоторой тревогой Тсуна понимает, что для Курокавы их обмен взглядами тоже не проходит незамеченным.
- И что насчет этого? – требовательно спрашивает она.
- Насчет чего?
Если ты все равно глуп, думает Тсуна, то, во всяком случае, ты можешь использовать это к собственной пользе.
- Не шути со мной, Савада, – отрезает она, показывая, что его тактика не сработала. – Что происходит? Сначала я думала, что неладное происходит только с Кёко, но потом поняла, что в этом замешаны вы все, не так ли? Ты, Кёко и твоя банда неудачников. Вы все вдруг начали вести себя так, будто, я даже не знаю, пережили стихийное бедствие или ещё что-нибудь в этом роде. Эти двое следуют за тобой как на привязи…
Ого, думает Тсуна, ну и сравнения.
- …а до них был ещё брат Кёко с его – как вы это называете? – «турниром сумо». Я ничего не спрашивала, потому что это не мое дело, но вы начали странно себя вести, а вместе с вами начала странно себя вести моя лучшая подруга. Поэтому я спрошу, и боже тебя упаси мне солгать. Во что, черт подери, вы втянули Кёко?
Тсуна улыбается ей. Она хороший друг.
Спокойный, чужеродный голос в его голове замечает, что она была бы также хорошим членом Семьи, и это правда. Но Тсуна не собирается втягивать ещё одного любимого человека Кёко в тот кошмар, в который превратилась его жизнь.
- Почему ты не спросишь об этом у самой Кёко-чан?
Это справедливый вопрос. Несмотря на то, что он хотел бы совсем другого, личная жизнь Кёко все ещё не его дело и уж точно не его ответственность. В эти дни существует так мало вещей, за которые он не несет ответственность; ему нравится составлять их списки перед сном. Это его личный вариант успокаивающей колыбельной.
- Она ничего мне не скажет, – шипит Курокава не хуже Бьянки в плохом настроении. – И я не буду беспокоить ее этим, поскольку не хочу, чтобы она подумала, будто я ее в чем-то укоряю, и потому она боялась заговорить со мной. Но ты… Меня не волнует, что ты будешь обо мне думать.
- Курокава, я не могу сказать тебе ничего, что от тебя скрывает Кёко-чан. Пойми, я просто не могу.
- Но это из-за тебя она не хочет, чтобы я знала!
- Ты не можешь утверждать этого с уверенностью. Точно так же, как не могу я.
- Я узнаю, Савада, – прищурившись, обещает она. – Ты просто добавил самому себе проблем. Но это же в твоем стиле, не так ли? Ты сам ищешь проблемы на свою задницу. Я видела, ты даже водишься с этим психом Хибари. Разве он не пытался тебя убить?
Тсуна вряд ли в состоянии обижаться на людей, пытавшихся его убить. В конце концов, его пытались убить почти все, кого он знает.
- Ты действительно беспокоишься обо мне? – недоверчиво спрашивает он.
- Кёко расстроится, если ты умрешь, – заявляет Курокава. – Хотя Бог ее знает, почему.
- Хибари-сан не собирается меня убивать, – заверяет ее Тсуна.
И Хибари действительно не собирается; не после всех тех усилий, которые он приложил, чтобы Тсуна выжил. Эти инвестиции пугают Тсуну, но он с ними уже почти смирился.
- Это выражение лица, – говорит Курокава, отстраняясь и обвиняющее глядя на него. – Оно тоже новое, и оно не нравится мне ни на грамм. Я буду следить за тобой, Савада.
Она уходит прочь, и Тсуна напоминает себе, что он больше не может просто побиться головой об парту; такие вещи перестали быть нормальными, к тому же это плохо сказывается на репутации. Но, что куда более важно, такие вещи волнуют Гокудеру.
Он никогда не мечтал о том, чтобы взять на себя ответственность за жизнь легковозбудимого подрывника, по совместительству – математического гения. Не то чтобы он когда-либо четко представлял свое будущее; в любом случае, он не хотел оставаться в одиночестве. Он иногда задумывался об этом, представляя себе несколько ночей, проведенных в номерах отелей безвестным и покинутым; а ещё – смерть после тридцати от какой-нибудь болезни сердца. Нет, лучше даже не думать об этом.
По крайней мере, теперь он точно знает, что его жизнь пойдет по другому сценарию. Но ему сильно повезет, если он доживет до тридцати.
Тсуна стонет и все-таки бьется несколько раз головой об парту. Ему все равно, что об этом подумает Курокава.
Также он пытается не обращать внимания на слегка безумное «Десятый?!», доносящееся из другого конца класса, но это уже намного, намного сложнее.

*

Тсуна всегда был в курсе слухов вокруг себя, даже если это ужасающе сказывалось на его и без того низкой самооценке. Обычно о нем говорили что-то вроде «неудачник Тсуна», «завалил тест по математике», «споткнулся об тротуар и сбил парня с велосипеда, что за бестолочь».
Совсем о другом шепчутся за его спиной теперь.
- Наш маленький Тсуна… он действительно вырос, правда?
- Они следуют за ним везде, как телохранители!
- Ты видел, как он посмотрел на Така-чина? Страшный!
Он слушает. И спокойный голос внутри него говорит: «Позволь им удивляться».
В конце концов, для них самих это лучший из вариантов. Они должны быть осторожны с ним – не потому, что он опасен сам по себе (для них), но потому, что он не тот человек, стоять рядом с которым безопасно.

*

Новая привычка одноклассников бежать от Тсуны, как от чумы, резко уменьшает количество отвлекающих факторов по сравнению с тем, к которому он привык. Вероятно, именно поэтому его оценки постепенно идут вверх. Он никогда не достигнет места Гокудеры в школьном рейтинге, но, по крайней мере, он больше не соревнуется за самый низкий уровень из всех возможных.
Его мама в восторге. Она говорит, что это все влияние Реборна, и это действительно так, но совершенно не в том смысле, который она вкладывает в слова.
Любовь Гокудеры к математике и другим точным наукам внезапно обретает смысл. Тсуна должен признать, что решение задачи, у которой есть ответ, действительно успокаивает. Гарантированный ответ! Только один! И даже если он ошибется, это не убьет никого из тех, кого он любит!
Кажется, школа действительно начинает ему нравиться.
К несчастью, у него появляются другие большие проблемы – Реборн решил, что Тсуна должен выучить итальянский язык. Они с итальянским взаимно не нравятся друг другу; Тсуна уверен, что артикли придумал Сатана (или, возможно, Реборн) специально для того, чтобы уничтожить его морально и физически. Все эти волнения по поводу мафии – лишь впустую потраченные силы, определенно. Он умрет из-за артиклей.
В языках он ещё больший неудачник, чем в чем-либо другом. После всех лет изучения английского языка единственная фраза, которую он твердо помнит, – «мы все здесь сумасшедшие», и это многое может сказать о его психическом состоянии, но совершенно не предвещает ему будущее полиглота.
Реборн предсказуемо не впечатляется ни одним из его аргументов.

*

- Но я не хочу переезжать в Италию!
- Переедешь ты в Италию или нет, половина твоей семьи все равно останется итальянцами.
- Да, но все они разговаривают по-японски.
- Да. Они выучили твой язык. А ты, видимо, тот босс, который ничего не сделает для своей семьи взамен?
- Боже мой, это несправедливо…
- Мафия вообще несправедлива.
- Именно поэтому я не хочу вступать в мафию. Я знаю, что…
На этом месте Тсуне приходится прерваться. Во время спора они успели зайти в дом и подняться по лестнице, так что теперь вышли прямиком к забаррикадированной двери. Вообще-то это Тсунина дверь, хотя в данный момент по ней этого и не скажешь – она закована цепями, с которых свисают кости и черепа; не возникает никаких сомнений, кто за это ответственен. К тому же Тсуна все равно слышит их крики, доносящиеся из комнаты.
У Гокудеры с Бьянки похожие эстетические вкусы; Тсуна задается вопросом, от чего бы он умер, если бы сказал это вслух – от яда или динамита. Возможно, что и от того, и от другого сразу.
- Нужно ли мне что-то сделать? – спрашивает он.
- Конечно же нет, – отвечает Реборн с улыбкой, показывающей, что он считает тупость Тсуны неисправимой. – Их отношения никогда не были хорошими.
Бьянки издает что-то похожее на боевой клич, и Гокудера отзывается потоком обвинений, не прерываемых даже криками. К счастью, все это произносится на итальянском, так что Тсуна имеет только общее представление, о чем они говорят, и не улавливает тонкостей. Вот ещё одна причина, по которой ему не стоит учить этот язык.
Он слышит, что в своем разговоре они используют приблизительно восемь сотен артиклей в минуту. Кругом одни сплошные артикли. Почему?
- Ты сумасшедший, – говорит Реборну Тсуна, и он только убеждается в своем мнении, слыша грохот, доносящийся из его комнаты.
Реборн равнодушно отворачивается:
- Тебе следовало бы беспокоиться, когда они молчат, – говорит он, направляясь прочь; по-видимому, чтобы потребовать еды у многострадальной матери Тсуны.
Тсуна пытается мысленно растолкать чужака, устроившегося у него в мозгу… то есть, пытается растолкать интуицию; и чужак подтверждает, что когда речь идет о его Семье, тишина куда более тревожный признак, чем крики. Тсуна думает, что если уж он все равно должен мириться с чужаком в голове, то он предпочел бы, чтобы тот не выдавал на три четверти общеизвестные сентенции.
Попытки добиться чего-то от своей интуиции оставляют его с одной лишь головной болью и абсолютной уверенностью, что кто-то наверху сильно его ненавидит.
Судя по всему, Гокудера и Бьянки за стеной заключили временное перемирие. Или же, во всяком случае, они хотя бы перестали кричать и разбаррикадировали Тсунину дверь.

*

Несколько месяцев спустя их навещает Дино. Тсуна не имеет ни малейшего понятия, почему Дино проводит столько времени в Японии, но так как он и не хочет ничего знать, то его это не волнует. В любом случае, Реборн счастлив, поскольку это означает появление ещё одного человека, который будет мучить Тсуну итальянским.
(Ямамото все ещё не выучил даже «buongiorno»*, Гокудера ведет себя крайне странно по отношению ко всему итальянскому, а Бьянки, по-видимому, не может быть внимательной к Тсуне даже ради Реборна. Все остальные предпочли хранить благоразумное молчание по этому вопросу.)
Дино открывает дверь мама Тсуны, и тот не может не задуматься, как это все выглядит для нее. Какой-то молодой иностранец с татуировкой и кнутом, в окружении огромных суровых мужчин, носящих солнцезащитные очки даже в помещении, приходит к ней домой, чтобы забрать ее сына. М-да. Конечно, это уже привычная вещь к теперешнему моменту, но о чем она думала в первый раз? Тогда он не обратил на это внимания – был слишком занят, паникуя.
Что ж, хорошо, что ей нравятся загадочные мужчины. Будь она нормальной мамой, ее бы уже давным-давно отправили куда подальше.
- Я слишком глуп для изучения итальянского, – объясняет Дино Тсуна. – Не знаю, почему вам всем так сложно это понять.
- Тсуна, ты не глуп, – говорит Дино со снисходительной улыбкой, от которой Тсуне хочется плакать. – Я видел, как ты дерешься. Ты пользуешься стратегией, как настоящий босс мафии, а это требует мозгов.
- Да, но это… – «…это все чужак в моей голове». Нет, он не собирался говорить этого вслух; даже Дино не стоило об этом знать. – …Но тогда на кону стояла моя жизнь.
- У тебя есть ещё множество других стимулов, младший брат, – с мягкой настойчивостью говорит Дино, даже не подозревая, как он неправ. У хомяков с когтями и чужаками в мозгах нет и не может быть никаких других стимулов. – Твоя жизнь – лишь один из них; к тому же ты никогда не встретишь ничего, что было бы страшнее самого тебя. В этом твоя удача.
Тсуна уже знает, что спорить с мафиози бесполезно, так что он просто пожимает плечами. Он сомневается, что Дино имеет ввиду именно то, о чем говорит; сам Дино не выглядел бы страшным, даже покройся он татуировками с ног до головы.
- Если бы ты выучил итальянский, это бы сделало Гокудере год, – говорит Дино. Он прав, конечно, но Тсуна делает Гокудере год, даже когда просто улыбается ему, и это требует намного меньше усилий. – И Реборну.
Тсуна моргает:
- О. Ты так думаешь?
Так вот почему Реборн так настойчив? Он хочет, чтобы Тсуна выучил итальянский не ради мафии, а ради…
Ради чего? Чтобы Тсуна знал его родной язык или чтобы оскорблять Тсуну на двух языках сразу, а он был в состоянии это понять?
- Я попробую, – говорит Тсуна.
Он уже пробовал и будет пробовать ещё; ему как никогда хочется победить чужака хотя бы в этом.
- Расскажи мне о своей школе! – беспечно говорит Дино. На итальянском.
Тсуна вздыхает.

* – «доброе утро».

*

Несмотря ни на что, итальянский язык действительно помогает Тсуне понять позицию Реборна относительно многих вещей.
В редкие моменты самоанализа это пугает Тсуну до полусмерти. К счастью, у него не остается много времени на самоанализ, так как в основном он слишком занят своей прогрессирующей паранойей.
Мильфиоре повержены, это правда. Но в этом мире все ещё существуют сотни мафиозных Семей, и жизнь отучила Тсуну от доверчивости и наивности; честно говоря, на самом деле он подозревает, что абсолютно все Семьи без исключения тайно хотят убить его.
То, что Реборн считает точно так же, не помогает ему ни в малейшей степени.
Тсуна рассеяно пинает грязь под ногами, из которой он вышел и в которую однажды вернется.
- Чего я не понимаю, – говорит он, – так это того, как нам удалось построить целую подземную базу так, чтобы никто ничего не заметил. Это нереально.
- Взятка, – говорит Реборн, – на итальянском произносится как «tangente».
Тсуна смотрит на него раздраженно:
- Мы не в Италии.
- Повтори то, что я сказал.
- Tangente.
- Нет, tangente.
- Tangente.
- Твое произношение – это позор всей Вонголы.
- Да, но возвращаясь к теме нашего разговора – мы не в Италии.
- Нет. Мы, вероятно, смогли работать в Намимори благодаря твоему Хранителю Облака. Но в нормальных обстоятельствах…
- Так что, мне стоит поговорить с Хибари-саном? – прерывает его Тсуна. От интерпретации Реборном «нормальных обстоятельств» у него болит голова.
- Конечно, – говорит Реборн. Секунду он глубокомысленно молчит, а затем подпрыгивает и бьет Тсуну по голове, возможно, просто по старой памяти.
- И не будь слишком дерзким, – добавляет он, когда Тсуна возвращается к своей привычной роли, то есть к стенаниям от боли на земле.

*

Тсуна направляется в Такесуши, так как в это время суток Гокудера с Ямамото наверняка находятся там. Ну, или в комнате Тсуны, но комнату он уже проверил.
И они действительно оказываются в Такесуши. Тсуна задается вопросом, как долго отец Ямамото вынесет кружащего вокруг ресторанчика сына с друзьями, создающих такое впечатление, будто он чем-то смертельно болен. Тсуна думает, что лично он не продержался бы слишком долго.
- Кто-нибудь, – говорит Тсуна, – должен попросить Хибари-сана помочь нам построить базу.
- Наверное, лучше оставить это мне, Тсуна, – беспечно говорит Ямамото. – Я не столь вспыльчив, как Гокудера.
- Скажи это моему выбитому зубу, идиот, – цедит Гокудера в ответ.
- Ха-ха, тот случай не в счет! Я был просто вынужден это сделать!
- Я хотел бы, чтобы вы пошли вместе, – говорит Тсуна, который не знает ни о каких выбитых зубах и предпочел бы не узнать о них никогда. – Надеюсь, Хибари-сан привыкнет к мысли, что ему придется общаться со всеми нами. В конце концов. Через несколько лет.
Ямамото с Гокудерой выглядят не слишком в этом уверенными.
- Рано или поздно это должно произойти, – настаивает Тсуна. – По крайней мере, попытайтесь. Если он нападет на вас, я попробую позже.
Синхронное пожатие плеч.
Хранители Тсуны… Он уверен, что отец сделал это специально. Конечно, они теперь его Семья, конечно, он защитит их от любой опасности, но черт возьми, неужели его отец не сумел подобрать менее катастрофическое сочетание людей? Нет, ну в самом деле?
И кстати говоря о катастрофах – он уже давно не видел Хром. Сама по себе она не доставляет проблем, но она прилагается к Мукуро, а уж Мукуро представляет собой одну сплошную проблему.
С одной стороны, он помог им победить Бьякурана. Он – Хранитель Тумана Вонголы, он входит в Семью, и они ему обязаны. Тем не менее, он все ещё закован в цепи Вендиче и плавает в своей колбе. Это совершенно точно не круто.
С другой стороны, это не самая хорошая идея – выпустить на свободу парня, который открыто заявил о своем намерении захватить тело Тсуны и развязать Третью мировую войну. Даже если этот парень лжет так же легко, как и дышит.
Одновременно с этим, думает Тсуна, сколько в действительности понадобится времени, чтобы Хром и Кен с Чикусой вытащили его сами? В конце концов, Хром знает, что однажды это уже было сделано.
Мукуро – это одна сплошная проблема, с какой стороны ни посмотри.
Тсуна вздыхает и покидает ресторан, чтобы проверить эту… бомбу замедленного действия.
- Мы доложим вам завтра о результатах, босс! – кричит Гокудера ему вслед.

*

Гокудера с Ямамото достигли определенного успеха, считает Тсуна, когда слушает рассказ о выполнении его задания. Им не удалось поговорить с Хибари о базе, но все же они вернулись назад относительно неизбитыми.
- Через несколько лет, – ободряюще повторяет он.
- Если вы говорите так, Десятый, – отвечает Гокудера, выглядя при этом весьма обеспокоенным. Ямамото смеется.
Отлично. Тсуна не знает, как Реборн может рассчитывать, что он справится со всем этим плюс со школой вместе с итальянским в придачу, если предел его скромных возможностей – это всего-навсего умение одеваться по утрам.

*

- Курокава преследует меня повсюду, – говорит Реборну Тсуна, потому что она действительно его преследует, и Тсуна не может разбираться ещё и с этим. – Разве тебя это не волнует?
Реборн разбирает свой пистолет и выглядит скорее раздраженным, чем обеспокоенным.
- Если бы ты сделал ее частью Семьи, – замечает он, – у нас бы не было этой проблемы.
- Но Кёко-чан…
- На итальянском.
Тсуна пытается объяснить на итальянском, что происходит, целую вечность, и Курокава успевает утомить его ещё больше. Его вообще не так уж трудно утомить, вся мафия тому свидетель. Но все же Тсуна не может просто рассказать ей обо всем, потому что это подруга Кёко и право Кёко, но он не хочет обсуждать это с самой Кёко, потому что та наверняка посмотрит на него разочарованным взглядом. Он даже не знает, почему так в этом уверен. Она просто посмотрит так, и все; а потом она улыбнется фальшивой улыбкой, и это будет ужасно.
Он разворачивается и выходит сначала из комнаты, а потом и из дома. Некоторые беседы определенно не стоят затраченных на них усилий.

*

- Нынешнее положение вещей таково, что ты должна перестать везде ходить за мной. Я не прошу ничего большего, только сделай это, ладно?
- Теперь, когда ты признался, что это тебя беспокоит, ты в самом деле думаешь, что я остановлюсь? Я не хотела бы повторяться, Савада, но что с тобой такое?
- Меня беспокоит не это, – Тсуна пытается говорить тихо, не повышая голоса; они стоят в школьном коридоре, и это определенно не самое уединенное место на земле. К несчастью, очень сложно разговаривать тихо, когда столько вещей в твоей жизни сразу пытаются заставить тебя вопить.
- Хочешь сказать, что тебе нравится, когда тебя преследуют? – спрашивает Курокава, приподнимая бровь. Похоже, в данный момент она ведет себя так неприятно просто для того, чтобы быть неприятной.
- Нет, – пытается шепотом завопить Тсуна, – это… это просто небезопасно, и я…
- Ты сказал «небезопасно? Небезопасно для меня, но не для Кёко? Это ты хотел сказать?
- Люди знают Кёко-чан.
- Люди, – шипит Курокава, наступая прямо на него и выглядя как никогда ужасающе. Тсуна изо всех сил борется с желанием закрыть глаза; Курокава не представляет для него совершенно никакой опасности, если только ей не удастся смутить его до смерти.
- Кто-то осмеливается угрожать Саваде Тсунайеши? – мимоходом спрашивает Хибари, немного заинтересованный. – Смело. Последнего из пытавшихся он сжег заживо.
Осуществив таким образом социальную катастрофу, Хибари проходит мимо.
Тсуна совершенно уверен, что большинство девушек в этот момент бы завизжали. Но Курокава, как и говорил Реборн, хорошо подходит его Семье. Она лишь хмурится, глядя на него, будто подтвердились все ее худшие подозрения.
- Кёко-чан лишь пытается защитить тебя, – говорит ей Тсуна в последней попытке отступить, прежде чем она найдет все-таки свою погибель.
- О, в самом деле? – говорит Курокава. – Защитить от тебя?
Первое его желание – не согласиться. Курокаву не нужно защищать от него; только от того, что наполняет его жизнь.
Но затем он думает, что Кёко может считать совсем по-другому. В конце концов, она видела, как он сжег кого-то заживо, и это произвело впечатление даже на Хибари Кёю. Кёко, наверное, должна сильно хотеть оградить своих друзей от убийцы.
Бьякуран… он заслужил это. Несмотря ни на что, он заслужил. Он уничтожил абсолютно все, он убил отца Ямамото, он запытал до смерти Юни, он угрожал Тсуниной Семье…
Но горение заживо – это не лучший способ умереть.
- Правильно, – говорит Тсуна, чувствуя себя старым и опустошенным, будто он прожил уже как минимум две жизни. – Так что держись от меня подальше.
- Савада!
Он уходит прочь, не оглядываясь. У него нет на это времени; он должен поговорить с Хибари о базе. Всегда остается что-то ещё, что нужно сделать, и никогда не остается времени, чтобы думать о чем-то уже сделанном. Наверное, все это часть плана Реборна.
«Все к лучшему», – шепчет в его голове чужак. Он уже не всегда может различать те мысли, которые принадлежат только ему, и мысли чужака.
Все к лучшему. Абсолютно все.

---

15.08.2011 в 02:20

Пишет  Junigatsu:

Сказка по Реборну. "Золушка"
Название: Сказка, или Всегда слушайтесь добрую фею
Автор: Junigatsu
Бета: нет
Жанр: юмор, сказка
Персонажи: Вария, Фран, Мукуро
Пейринг: Бельфегор/Фран
Рейтинг: PG-15 (за нехорошие слова)
Статус: Закончено
Дисклеймор: «Реборн» принадлежит Амано-сан, «Золушка» - Шарлю Перро
Предупреждение: безбожный стёб. ООС, без которого не обойтись с таким жанром)
От автора: От оригинальной «Золушки» осталось одно название и некоторые детали. Для MorGun, моему кохаю
Саммари: Порой чудеса случаются с тобой даже тогда, когда ты об этом и не подозрева-ешь

Ударилась лягушка о землю головой
и стала девицей прекрасной.
Ударилась второй раз
и стала... месивом кровавым.
Раз на раз не приходится.

Народная мудрость.

«Самое начальное начало»
-Мастер, вам не идёт это платье.
-Молчать, мелкий, иначе поедешь в тыкве в качестве семечки. Хм-м-м, а ты мило выглядишь. Так и знал, что зелёный будет тебе к лицу.
-То, что я ношу лягушачью шапку, ещё не означает, что я лягушка, мастер. Я же не называю вас ананасом. И вытащите, пожалуйста, палочку из моей спины. Мне больно.
-Поговори мне ещё. Всё, готово. Как там было? Ах, да. Тебе хотелось бы поехать на бал, Золушка?
-Мастер, уберите эту добрую улыбку. Она страшная.
-Отвечай.
-Да-да, я очень хочу на бал. И это платье скоро превратится в сито, если вы не прекратите.
-Теперь ты можешь поехать на бал, дорогая Золушка! Вот слуги, карета и кони. Но помни, что ты должна вернуться до того, как часы пробьют полночь. Если пробудешь хоть на минуту дольше, то превратишься в жабу.
-По-моему, в оригинале такого условия не было.
-Заткнулся и полез в карету.
-Хай-хай…

***
«За несколько дней до. Часть раз»
-Я не могу больше терпеть этого мелкого ублюдка, во-о-ой! – заявила королева Варийского царства, с силой запуская зеркальце – которое стоит, между прочим, как полгорода – в стену. – Он достал меня! Я везде нахожу ножи! Вся мебель и стены в дырках, а по ночам я слышу это его жуткое шишиканье! От кого он набрался, во-о-ой?!
-Не знаю, Ваше Величество, - ответил Ллуссурия, добрый и верный паж королевы. – Вам стоит успокоиться, иначе начнут выпадать ваши чудесные белые локоны.
Скуало тяжело вздохнула и упала в кресло перед зеркалом, прикрыв руками глаза.
-Очевидно, я зачала его в полнолуние. Или меня прокляла какая-нибудь болотная ведьма. Или в ужине был яд. Ох, кажется, у меня начинает болеть голова…

***
«За несколько дней до. Часть два»
Королю Занзасу было скучно. Поэтому с равной периодичностью через всю комнату пролетали кубки и с железным грохотом врезались в стену. Посуды у короля оказалось много, и на время скука даже отступила, а звон и возмущённые крики королевы за соседней стенкой услаждали слух.
Развлечение прервал не вовремя сунувшийся в комнату слуга:
-Ваше Вел…
Как выяснилось, кидать в слугу кубком тоже весёлое занятие. Физиономия с разбитым носом исчезла, и Занзас с неудовольствием понял, что боеприпасы закончились. Раздражённо рыкнув, он откинулся на спинку кресла.
-Войну, что ли, начать?
-Обойдёшься, - раздался голос справа. Из полумрака комнаты выплыла не высокая фигура в балахоне с капюшоном. – Казна не резиновая, ты и так мне должен один миллион триста две тысячи двадцать золотых. И это ещё без процентов. Так что развлекай себя сам.
Король цыкнул, но возразить казначею не посмел.
-И вообще, у твоего сына через трое суток день рождения, если потрудишься вспомнить.
-И?.. – флегматично поинтересовался Занзас, разглядывая носки королевских туфель.
-Необходимо устроить праздничный бал. В итоге ты мне должен один миллион шестьсот пять тысяч золотых. Жду в конце года. – Маммон довольно улыбнулся.
Король вспомнил предыдущий бал, абсолютно каждую продырявленную столешницу, разодранные ножиками шторы и лаконично высказался:
-Заебало.

***
«После до»
-Оу, а тут миленько. Всё так… пафосно. Денег вгрохали немало, это точно. – Добрая волшебница Мукуро вылезла… точнее, вылез из кареты и огляделся. Вслед за ним показалась Золушка в зелёном широком платье и чёрной, с лягушачьими глазами, шапке на голове.
-Мастер, вы что тут делаете? Вы же должны появиться лишь в конце, когда Золушка примерит свою потерянную туфельку и все увидят, что именно она была на балу.
-Долго и скучно. Тем более, почему это я смогу появиться только в двух эпизодах?! Ты не думаешь, что доброй тётушке волшебнице положено больше сюжетного времени?
-Но вы не тётушка, не волшебница и уж тем более не страдаете добротой.
-Зря ты так считаешь, мой глупенький зелёный ученик, я забочусь о твоей личной жизни. Ну, и о развлечении для себя.
-Вы развлекаетесь за мой счёт, мастер. И это не вас потом наколют на десяток скальпелей. А это, знаете ли, ощутимо больно.
-Пожалуйся мне ещё. В банке заспиртую.
-Как вас, мастер?
-Прости, ты что-то сказал? Я не расслышал.
-Вам, наверное, послышалось.
-Вот и чудненько. А теперь пополз дальше.

***
«Из жизни одного»
Гола Моска был хороший доспех. Его делали лучшие кузнечных дел мастера Варийского царства. Лучшее в мире железо доставали прямо из дальней горной станы. Форму доспехов придумывали лучшие портные, соревнуюсь друг с другом в изощрённости ума, намётанности глаза, остроте мелковых палочек. Его выплавляли три дня и три ночи, ещё никогда в кузнице не стояла такая жара. Меха работали без остановки, кузнецы сменяли друг друга. На телегу его поднимали десять человек, а сама телега прогнулась под тяжестью. Его начистили до блеска и отправили в королевский замок как подношение верного трудового народа.
Ну, вы убедились, что Гола Моска был хороший доспех.
А ещё он был умный доспех и поэтому с поистине железным терпением переносил появление новых дырок в своей груди. Конечно, было слегка некомфортно и иногда ножики застревали в металле, но всё же лучше, что они застревали в нём, а не в пугливых слугах и гостях замка. Гола Моска любил своих хозяев и, даже подвергаясь частым нападкам железных кубков, маленьких зеркалец и острых ножиков, не обижался. Ведь он единственный в мире доспех, которому уделяют большое количество внимания. Пусть и в несколько…странной манере.

***
«Принцы не бывают простыми»
-Принцу скучно.
Прозвучало это настолько флегматично, что ножик, не воткнувшись в цель как следует, сочувственно брякнул о пол. Принцу было действительно скучно, и именно по этой причине его обходили стороной все присутствующие в замке. Есть менее болезненные способы самоубийства, чем бездельничающий молодой человек, вооружённый гормонами, садистским характером и острыми предметами.
Бельфегор прислушался к игравшей в нижнем зале музыке, и его лицо исказила болезненная гримаса. Даже шишикать не тянуло. Конечно, он с удовольствием бы развлёкся превращением гостей в красивые лоскутки, но король ещё перед началом бала пообещал:
-Замечу хоть одну дырку – засуну все ножи тебе в задницу.
Не поверить такому обещанию было не просто.
От ковыряния лезвием столешницы Принца отвлекло подозрительное шебуршание под окном и тихие голоса. Бельфегор прислушался.
-…ся мне ещё. В банке заспиртую.
-Как вас, мастер?
-Прости, ты что-то сказал? Я не расслышал.
-Вам, наверное, показалось.
-Вот и чудненько. А теперь пополз дальше.
Принц заинтересовано глянул вниз (не каждый день кто-то ползает в кустах под твоим окном третьего этажа). Среди густой растительности мелькало фантастически яркое розовое пятно, иногда скрываясь в листве и ветках. Яркое пятно одно, а голосов было два. Не могло же ему, Принцу, померещиться! Бельфегор взглядом проводил шевелящиеся кусты, пока нечто (он не совсем уверен, что это было именно человеческое существо) не повернуло за угол замка. Губы сложились в довольную ухмылку.
-И-ши-ши… Кажется, это будет забавно.
Гола Моска очень обрадовался, что он простой доспех.

***
«Судьба – это такой мужик с банкой пива…»
Король Занзас флегматично наблюдал за тем, как бесится королева и по издевательской шутке судьбы – его жена.
-Что тут эти делают?! Расфуфыренные курицы! Ты посмотри на них, во-о-ой! Сиськи вылезают! – Скуало невольно покосилась вниз, на свою застёгнутую под горло мужскую дорогую рубашку, заметила ироничный взгляд Занзаса. В горле королевы что-то заклокотало. – Какого чёрта они припёрлись?! Ноги из-под юбок торчат, как куриные окорока! Во-о-ой, бесит!
-Уймись, женщина. Это ты не того пола родилась. Показать нечего, вот и бесишься.
Королева схватилась за всегда висящий на бедре меч, но не посмела пустить его в ход. Только выместила злость на троне, изрядно исполосовав его.
-Ваше Величество, не стоит столь… - Ллуссурия поколебался, глянув на красное от гнева лицо своей хозяйки. - …предвзято относиться к этим девушкам. Ведь одна из них должна стать женой Его Высочества, а следовательно, вашей невесткой.
Скуало приоткрыла рот, в ужасе уставившись на пажа. Такого удара от судьбы она не ожидала. Затем тяжёлым взглядом обвела массу разодетых женщин, находившихся в зале, и мрачно бросила:
-Только через мой труп.
Король про себя с ней мысленно согласился. Свекровь кому-то достанется – лучше сразу удавиться.

***
«Ананас всему голова»
-Вот мы и прибыли.
-А мы не могли сразу идти к главному входу?
-Нет. Это была разведка обстановки.
-Лазание по кустам под окнами?
-Молчать. Сенсей лучше знает, что хорошо для ученика.
-Тогда можно я сменю учителя?
-Поздно. Так, а теперь приведи себя в порядок, милая Золушка. Нацепи на физиономию дебильно-радостное выражение, и грудью вперёд.
-Позвольте напомнить, что у меня её нет.
-Правда? – Мукуро оценивающе уставился на абсолютно плоскую грудную клетку ученика и сокрушённо произнёс: - Да-а-а, это упущение. Надо было силикончика там или паралона… Ну да ладно, ничего уже не поделаешь. Хотя бы делай вид, что у тебя есть грудь.
-Ма-а-астер, вы меня за что-то ненавидите?
-И как ты догадался, мой милый лягушонок?
-И за что же?
-За ананасы, которые ты мне как-то подарил на день рождения.
-Вы серьёзно? – Фран даже остановился, удивлённо покосившись на собеседника.
-Конечно. А ещё мне было скучно.
-Я, почему-то, так и думал. А вообще, чтобы вы знали, ананасы весьма полезны. Они снижают вязкость крови, уменьшают мышечные и суставные боли. Так же применяются при некоторых воспалительных заболевания и…
-Ещё хоть слово про ананасы, и моя волшебная палочка будет торчать из твоего уха. – И, подумав, Мукуро добавил: - Звёздочкой внутрь.
-Мастер, вы очень жестокий человек.
-Не надо комплиментов, милый Фран, не надо комплиментов.

***
«Балы – это так здорово!»
Ллуссурии нравились балы. Много света, блеска, драгоценностей, красиво одетых людей, вина и закуски, танцы, флирт!.. Ллуссурии нравились балы, поэтому пришествие хоть сколь значимых праздников он всегда ждал с нетерпением, не омрачая своего окрылённого настроения ни кислой физиономией короля, ни истериками королевы, ни «развлечениями» других…подозрительных шишикающих личностей. Будь воля пажа, в царстве проводились бы одни балы и пиршества. Но по злой иронии судьбы ему в хозяева достались скучные люди, не понимающие всей прелести шикарного празднования. Ах, как это грустно!..
Ллуссурия горестно вздохнул, но тут же оборвал свои нерадостные мысли и взбодрился. Это же бал! И он собирается приятно провести время, пока его королева предаётся унынию, тем более, что во-о-он в том углу вызывающе одиноко стоит какой-то красавчик. Ну не может же он, паж королевского замка, позволить кому-либо скучать на празднике, правда~?
Паж плавной танцующей походкой двинулся в сторону предполагаемого собеседника, когда буквально перед его носом промелькнуло что-то столь ярко розовое, что Ллуссурия даже зажмурил глаза. Кода же через три секунды нерешительно приоткрыл их и огляделся, то никакого розового пятна не оказалось в поле зрения. Будто мираж какой или иллюзия.
Но Ллуссурия тут же забыл о странном явлении, заметив, как приглянувшийся мужчина заговорил с безвкусно одетой молоденькой дамочкой, очаровательно ей улыбаясь и, видимо, раздаривая комплименты. Ну уж нет! Этот уже занят! Паж с боевым настроем ринулся вперёд.

***
«Принц заинтересованный: опасен»
-И-ши-ши.
Именно так Принц ознаменовал своё появление в праздничном зале. Группа девиц, сначала не заметившие подкравшегося виновника торжества, испуганно взвизгнула и с широко распахнутыми от ужаса глазами синхронно отпрыгнула в сторону. Бельфегор проплыл мимо, ничуть не обидевшись на такое непочтительное к королевской особи поведение. Он был занят – искал нечто, одетое во что-то розовое.
Неожиданно глаз зацепило яркое пятно, мелькнувшее где-то в районе столов с закусками. Бельфегор обрадовал пустое пространство вокруг себя радостным:
-На-а-ашё-о-ол~!
Принц уверенно двинулся к месту назначения, не обращая внимания на сдавленные шушуканья за спиной. Ему льстило, что о Его Высочестве не смеют говорить громко.
-Ваше Высочество. - Перед ним внезапно выросла дородная женщина в пышном платье какого-то древесного цвета. За её плечом маячило худощавое существо, предположительно – дочь. Женщина сделала нечто похожее на реверанс и снова обратилась к принцу. – Ваше Высочество, позвольте представить Вам мою дочь, миледи Розетту фон Рихтер Люттенберг, единственную наследницу великого рода Люттенбергов, чьи корни уходят к ближайшим родственникам первого короля нашего славного королевства. Розетту с младенчества готовили принять на себя тяжёлую ношу правления землями предков. Её обучением занимались лучшие учителя не только нашего королевства, но и соседних. Она может составить отличную пару Его Высочества, и если вы не против…
-Вы любите охоту? – неожиданно прервал её Бельфегор. Женщина подавилась окончанием предложения «…то могли бы подарить ей танец» и ошалело уставилась на принца, не совсем уверенная, что кто-то сумел так мастерски перевести разговор на совершенно левую тему.
-Что, простите?
-Охота. Ты любишь охоту? – Принц начал раздражаться. Его отвлекали.
-Ну…да? – замявшись и с неуверенностью ответила мамаша. Тощее существо съежилось и стало ещё незаметнее. Глаз Бельфегора не было видно из-за густой длинной чёлки (которую ни один цирюльник в здравом уме не смеет предложить состричь), но женщина чувствовала, что её буквально просверливают взглядом.
На лице Принца расцвела очаровательная улыбка.
-Отлично. Тогда приходи во дворец на следующей неделе. Никогда не охотился на кабанов, наряженных в платье.
Аккуратно обойдя досадное препятствие и поплыв в прежнем направлении, Бельфегор ничуть не заинтересовался гневным бульканьем и пыхтением дамочки, которую только что прилюдно опустили до уровня парнокопытного. У него намечалось занятие куда интереснее.

***
«Палочка, и ее применение»
-Мастер, что вы делаете?
-Собираю провиант, как ты видишь.
-В корзинку? Вообще, откуда у вас корзинка?
-Да так. В неё зачем-то засунули безвкусный букетик, очевидно призванный услаждать тонкий эстетичный вкус интеллигенции. Кстати, ты не знаешь, тут можно употреблять слово «интеллигенция» или лучше говорить «аристократия»?
-Мастер, это средние века.
-М-м-м, ну тогда аристократия. Хотя это не важно. Ты будешь вот этот круасанчик? Нет? Тогда я положу его сюда…
-Зачем вам еда? – Фран незаметно тяжело вздохнул: к чудаковатому поведению учителя он уже привык, но иногда мастер переступал все границы безумности. И вот это существо в розовом платьишке и с крылышками-обрубками на спине – сильнейший иллюзионист?
-Что за глупый вопрос? – Мукуро нахмурился и сгрёб в корзинку ароматно пахнущую булочку, не обращая внимания на косые взгляды. – Нам же ещё обратно добираться, есть захочется. Хотя-а-а… - Самоназванный фей что-то заметил в толпе и с довольной ухмылкой продолжил: - Мне одному вполне хватит. На, я пошёл.
И Мукуро впихнул корзинку в руки Франу. Тот слегка удивлённо воззрился на учителя.
-Куда?
-Работать, глупый непонятливый лягушонок. Ра-бо-тать. – В доказательство Франу была продемонстрирована палочка (наверное) волшебная. Мукуро бодро поправил чуть искривившиеся картонные крылья и сделал шаг вперёд.
-А мне что делать?
-Ну, не знаю, займись чем-нибудь. Вон, зелень поешь. Она полезная, эта зелень. - Мукуро махнул палочкой в сторону букетика, варварски выдернутого из вазы, а теперь сиротливо мостившегося на краю стола. – И стой здесь. Сдвинешься хоть на метр, найду и засуну палочку… В общем, ты понял.
Фей сделал шаг в сторону и тут же скрылся из поля зрения ученика. Вот он, сильнейший иллюзионист. Только Мукуро может так мастерски незаметно свалить. Фран посмотрел на букетик, тяжело вздохнул и осторожно отщипнул листик. Приказ сенсея есть приказ сенсея, каким бы безумным он не являлся.
И не хотелось, чтобы из его уха торчала палочка.

***
«Нашёл заначку – спрячь обратно»
-Нет.
-Да.
-Нет!
-Да.
-Нет, во-о-ой!
- Ты проиграла, мусор. Смирись и гони ту бутылку, что заныкала с последней пьянки. Сухое особое, выдержка двадцать лет, если я не ошибаюсь.
Королева зыркнула на оскалившегося Занзаса. Как этот ублюдок вынюхал о заначке? Или кто-то донёс? Надо бы пошерстить прислугу. Скуало очень не нравится оставаться без лично припрятанной выпивки.
-Иди-иди, женщина. И не забудь вернуться с бутылкой.
-Ты что, собрался здесь пить? – спросила королева, чтобы оттянуть время. Ну не хотела она делиться сухим особым, а тем более отдавать!
-А кто мне запретит? – У короля было хорошее настроение, поэтому он с удовольствием портил жизнь любимой жёнушке. Впрочем, в плохом настроении он это делал не менее охотно. – Король я или какой-то мусор? Тем более на этом долбаном празднике всё равно нечем заняться.
-А тебе бы лишь нажраться да кубками кидаться! И как я могла выйти замуж за такого мужлана, во-о-ой?!
-На себя посмотри. Из тебя женщина, как из меня добрая фея. И позволь напомнить, что «нажираюсь» я всегда твоей компании.
Скуало, открывшая было рот, захлопнула его, чуть не прикусив язык. Это да-а-а, это она промахнулась…
Королева мрачно уставилась на двигающуюся толпу впереди, перебирая все возможные способы спасти выпивку. Способы не находились.
-Чего расселась? Хватить мне язык заговаривать, тащи выпивку. Раз проиграла - плати. – И снова мерзкая ухмылочка.
Королева скрипнула зубами, но поднялась из трона и быстрым шагом направилась к двери-выходу из зала. Похоже, бутылку уже не спасти. И вообще, какого чёрта она проиграла этому самодовольному сукин сыну в «пальчики» , во-о-ой?!

***
«Тихо! Фей в режиме работы»
-Ваше Высо-о-очество-о-о~ - промурлыкало розовое пятно, неожиданно появляясь прямо перед Бельфегором. От него будто исходила столь ослепляющая аура, что Принцу на несколько мгновений померещились какие-то цветочки, лепестки и, почему-то, ананасы. – Ваше Высочество! Как же я рада с вами познакомиться!
Фоновые декорации выключились так же внезапно, как и включились, и Принц смог рассмотреть существо, так привлекшее его королевское внимание. Существо… ошеломляло даже столь экстраординарного человека, как Бельфегор. Чего хотя бы стоят вот те картонные обрубки, означавшие, очевидно, крылья.
-Знаете, я давно за вами наблюдаю, и мне та-а-ак нравится ваша брутальность! Эти ножички, милый оскальчик, нежная кожа, какая-то дрянь в волосах, худощавое, но наверняка сильное тело, ваше прекрасное шишиканье. Ах, я просто в восторге!
Принц моргнул. Если честно, поведение странного существа его слегка сбило с толку. Особенно невозможность определить пол непонятного объекта. Голос мужской, но существо говорит о себе в женском роде. Розовое платье с рюшечками и туфли сорок шестого размера. Бельфегор явственно чувствовал где-то здесь подвох.
-Ой, что-то я заболталась! – Нечто притворно хлопнуло себя ладонью по губам. Кстати, палочка в его руках выглядела крайне угрожающе. Принцу захотелось достать свои ножички. Так, для успокоения. Существо, взмахнув крыльями-мутантами, мило улыбнулось. – Я же хотела познакомить вас с моей крестницей. Знаете, она такая несчастная! – Откуда-то появился розовый носовой платок. – Ах, она такая несчастная! На ней лежит ужасное проклятие, которое может снять лишь благородный муж, обладающий достоинством, красотой и отвагой. Каждое полнолуние бедная девочка вынуждена превращаться в лягушку, квакать и скидывать после кожу. Ах, кто же её спасёт?!
К концу речи существо явно получало искреннее удовольствие от собственной патетики, обращаясь уже к окружению, забыв о Бельфегоре. Некоторые дамы расчувствовались и утирали слёзы платочками. Одинокие мужчины как-то втянули животы и приосанились. Всем стало жалко бедную девушку.
-Где же она?! Мы хотим её увидеть! – раздалось со всех сторон. Существо загадочно улыбнулось и ткнуло палочкой куда-то в сторону:
-А вон она.

***
«За просмотр денег не берут!»
Маммон внимательно наблюдал за происходящим в зале. Проследил взглядом из-под капюшона по направлению палочки. Увидел ту самую «бедную и несчастную», предположительно женского пола, в одиночестве стоящую у столов с закусками и зачем-то жующую отщипанные листья букета. Девушка оторвалась от занятия и удивлённо огляделась по сторонам. На неё смотрели сочувствующими взглядами, некоторые женщины похлопывали по плечам. Мужчины, молодые и совсем даже нет, спешно приводили в порядок одежду, волосы и незаметно проверяли, не пахнет ли у них изо рта. Каждый готовился утешить несчастную.
Несчастная, тем временем, спешно пыталась освоить технику мгновенного исчезновения. Ну, или хотя бы мимикрирования с окружающей средой. Например, с букетом на столе. А когда она заметила приближающегося Принца и его счастливую улыбку, то как-то слишком уж обречённо вздохнула и повернулась к нему спиной. Чего делать, стоит заметить, не советуется, особенно в присутствии Бельфегора. Тот питал нежную и светлую любовь ко всяким гладким предметам, даже не задаваясь вопросом: «Что чувствует эта хрупкая девушка, когда в неё втыкают пару-тройку ножиков?» Пустяки ведь, согласитесь.
Принц вплотную подошёл к предполагаемой жертве страшного проклятия и что-то шишикнул. Маммону с его места не было слышно, о чём говорит принц, но тратить энергию на перемещение к центру действия казначей не стал. Зачем, если никакой денежной выгоды он не получит?
Маммон просто ждал дальнейшего развития событий.
А существо в розовом платье и с крылышками волшебным образом испарилось из зала.

***
«Есть контакт»
Фран испытывал острое желание свалить. Безумная идея Мукуро казалась всё менее весёлой, особенно для него самого. Учитель-то повеселится на славу, без сомнения. А вот ему придётся как-то пережить общество безумного Бельфегора. Что будет весьма проблематично в виду некоторых… обстоятельств.
-И-ши-ши… Позвольте пригласить на танец.
-Спасибо, не танцую, - не оборачиваясь ответил Фран, уже чисто автоматически перебирая пальцами букетик. За спиной намекающее звякнуло железо. «Несчастная девушка» вздохнула.
-Принц не спрашивает, ши-ши. Принц требует.
Фран кинул взгляд на протянутую руку и обречёно вложил ладонь в ладонь Бельфегора. Пальцы тут же умело стиснули, будто лягушку поймали или какую другую мелкую живность. Пожалуй, общение со всякими там принцами и недоделанными феями плохо влияет на него, флегматично подумал Фран. К сожалению, бежать было поздно.
-Ты должна гордиться, что будешь танцевать с моим Высочеством, - ухмыльнулся Бельфегор, таща свою «даму» к центру зала. Пространство перед ними мгновенно освобождалось как перед чумной каретой. Впрочем, не правильное общение с Принцем всегда оказывалось смертельным для его собеседника.
-Ага. Бегу и падаю. – От быстрого шага и путающегося под ногами платья Фран действительно споткнулся и чуть не упал. От встречи с полом спас, как и полагается вроде как настоящему принцу, Бельфегор, цепко обхватив руками талию «дамы».
-Какое удивительное соответствие слов и действий, - прошишикали в шапку и Франа вздёрнули вверх, приводя в вертикальное положение. («Приведите спинки кресел…») Музыканты, до этого, как и все присутствующие, молча наблюдавшие за событиями, спохватились и заиграли нечто бодро-весёлое. Пары неуверенно затоптались на месте, ожидая начала действий от королевской особы.
-У меня был хороший учитель. Жаль, он до сих пор жив. – Фран позволил увлечь себя в танец, благополучно повиснув на Бельфегоре. Кто знает, может у девушки ноги отказали от столь близкого контакта с принцем?
Бельфегор широко ухмыльнулся, влёгкую разгадав хитрый манёвр «партнёрши». Доверительно сообщил:
-Принц может помочь с этим, если хочешь.
Фран секунд пять обдумывал заманчивое предложение, когда почувствовал жжение в левом ухе. Тихонько вздохнул.
«Мастер, вас не учили, что подслушивать не хорошо?»
«Я не подсушиваю, глупый ученик. Я просто приглядываю, чтобы с моей милой крестницей не сделали ничего непристойного. Крёстная волнуется, знаешь ли».
«Угу. И поэтому вы сводите свою «милую крестницу» с Принцем-Потрошителем».
«Издержки профессии, не более. А теперь заткнулся и начал обворожительно улыбаться принцу. Крёстная хочет милых карапузов».
«Позвольте напомнить, что…»
Но Мукуро уже прервал связь.
Бельфегор сильно надавил пальцами на талию «дамы», напоминая о своём присутствии.
-Так что насчёт моего предложения? Принц не предлагает дважды свою помощь, ши-ши.
-Я подумаю над ним, ваше Высочество, - протянул Фран и в сторону добавил: - …когда-нибудь.
Музыка продолжала играть.

***
«Идеальная пара»
Ллуссурия бабочкой порхал между гостей, высматривая потенциального собеседника. Предыдущий «объект» позорно сбежал, стоило только пажу мило улыбнуться. Впрочем, Ллуссурия не обиделся и продолжил поиски. Кто знает, может ему улыбнётся сегодня удача?
Отсутствие где-то королевы освободило пажа от необходимости находиться рядом с троном и недовольным королём и предоставило возможность заниматься своими делами. Поэтому Ллуссурия ходил по залу, проверяя работу слуг, здороваясь с гостями и пританцовывая под играющую музыку. Ну, и конечно не забывая о личных целях.
Блуждающий по танцующим парам взгляд зацепился за Бельфегора и его партнёршу. Они двигались в центре зала, окружённые пустым пространством. Ллуссурия немного огорчился: бедного мальчика так и шарахаются. Вот к чему приводят странные шутки и острые предметы в хрупких детских руках. А ведь Бельфегор не столь страшен, как о нём думают. Ну… почти.
Паж залюбовался плавными движениями пары. Принц уверенно вёл партнёршу в танце, вполне ожидаемо широко ухмыляясь и наверняка пошишикивая. Обычно женщины падали в обморок после уже пяти минут общения с его Высочеством, ну или хотя бы бледнели. А эта девушка не выглядит не то что испуганной, а даже заинтересованной. Скучающий взгляд упёрся принцу в плечо, а огромная шапка при поворотах ощутимо стукала Бельфегора по виску. Что удивительно, Принц оставался в благодушном настроении.
Ллуссурия умилился – может, именно эта чудесная девушка станет преданной женой Принца? Стадию ухаживания она переносит вполне успешно. Да и его Высочество кажется искренне заинтересованным…
Мужчина проследил взглядом за руками принца, которые как-то неожиданно оказались у девушки пониже спины. Ох уж этот Бельфегор! Хотя, отметил паж, девушка попалась не простая. Ллуссурия уловил быстрое движение ножки в туфельке на каблуке, и принц заметно скривился, а ладони положил на талию дамы. Но через секунду на его лице снова сияла довольная ухмылка. У пажа появилась уверенность, что подобный инцидент происходит не в первый раз…
Определённо, идеальная пара, счастливо вздохнул Ллуссурия и поспешил дальше по своим делам.

***
«И…»
Из комнаты королевы вылетали столь красочные ругательства в адрес короля, что прислуга предпочитала не появляться в коридоре. Госпожа, конечно, не господин, и кидаться в живых людей опасными предметами не будет, но у неё есть меч и очень громкий голос. И кто может быть уверен, что ей не захочется повторить хобби мужа или сына? В любом случае, прислуга благоразумно не решалась напомнить королеве, что, дескать, не пора ли появиться в зале? А-то и бал скоро закончится, и терпение у короля…
Скуало обречённо вздохнула и отставила стакан в сторону. Как это ни прискорбно, а возвращаться придётся да ещё и заначку сукин сыну тащить. Но королева не была бы женой Занзаса, если бы сразу побежала выполнять «просьбу» своего «милого муженёчка». Добрых сорок минут она провела наедине с выпивкой и во вполне благодушном настроении. Чёртов бал наверняка уже подходит к своему логическому завершению, ей остаётся показаться в зале, помахать всем ручкой, и вот она – свобода. Ну, и отдать бутылку мужу, чтоб он подавился…
Скуало неторопливо шла по тайному коридору, что есть в любом дворянском замке, и почти свернула в нужную сторону на развилке, когда услышала подозрительные шорохи. Крайне заинтересованная, она неслышно подобралась к повороту и выглянула из-за угла. Увиденное оказало на неё поразительный эффект: начисто забыв о Занзасе, Скуало таращилась на то, как её сын обжимается с какой-то девкой. В тайном коридоре. В тёмном углу. И вроде - что такого? Мальчик уже взрослый, вон, скоро заму…женить. При мысли о женитьбе и возможном появлении у неё невестки и, соответственно, свахи, королеву передёрнуло. Она крепче обхватила пальцами горлышко бутылки и пристальнее вгляделась в занятую парочку. Скуало удивляло то, что Бельфегора кто-то заинтересовал настолько, что он свободно распускает руки и, самое поразительно, получает за это.
-Ваше Высочество, а как же конфетно-цветочный период? Вас не учили, что приставать к девушкам на первом свидании не прилично? – Голос говорившей оказался низким и совершенно спокойным, даже скучающим. Ух ты, да ни как великолепного принца отшивают?
-Долго и скучно. – Скуало прямо чувствовала, как Бельфегор широко ухмыляется. Из-за его лохматой шевелюры она никак не могла разглядеть лица девушки, только зелёные волосы, хотя многое отдала бы за места в первом ряду. Представление тут обещало быть увлекательнее приевшейся физиономии Занзаса. А Бельфегор тем временем сладким голосом продолжил: - Но могу подарить тебе королевство. Принц сегодня щедрый, ши-ши.
-Дарить королевство давно не актуально. Вы в каком веке живёте? Ах да, я и забыл… И если уж затрагивать эту тему, вы не являетесь королём и, соответственно, у вас нет прав на дарение чужо… - Принц дёрнулся, и Скуало услышала вполне узнаваемые звуки затыкания чужого рта. Бельфегор сильнее стиснул девушку в своих объятиях, одной рукой шаря по бедру, сминая и задирая платье вверх. А мальчик времени зря не теряет…
Ладонь принца полезла в передние складки платья, на несколько секунд приподняв ткань, и Скуало с трудом удержалась от удивлённого присвиста, а «девушка» вцепилась рукой в рукав Бельфегора и с надрывом выдохнула:
-…им-мущества.
-Заткнись, – с бельфегоровской нежностью приказал Принц, вновь затыкая поцелуем слишком болтливого собеседника.
Скуало развернулась и ушла так же тихо, как и пришла, направляясь наконец в сторону зала. Её настроение улучшилось раз в десять, и его не испортит ни мрачный Занзас, ни болтливые разноцветные курицы. Она обрадует мужа сообщением, что наследников им ждать не придётся (а по тому, что успела увидеть Скуало под платьем, это гарантировано). Значит, не будет всякой там ползающей и визжащей малышни, луж в кровати и пятен каши на стенах. Не будет истерящей невестки и её мамаши. В замке будет царить покой и тишина.
Королева ухмыльнулась – а вот это вряд ли. Семейка у них получается та ещё.
Пожалуй, за это можно и выпить.

…КОНЕЦ
Почти.

«Вместо эпилога»
Фран ранним утром сидел на диване, подогнув под себя ноги, и читал какую-то глупую и неинтересную книгу. В особняке Варии царила тишь да гладь: офицеры ещё не проснулись, и только прислуга бегала по своим делам. Иллюзионисту не спалось, и он спустился в библиотеку скоротать время перед завтраком. Фран бездумно пробежал взглядом по строчкам и взялся за уголок страницы, когда почувствовал быстрое движение и острое лезвие у горла.
Фран перевернул станицу.
-Что-то вы рано, семпай. Кошмары замучили?
За спиной послышалось знакомое шишиканье, а лезвие ближе прижалось к коже. Бельфегор приторно-сладно протянул:
-Мне сегодня приснился крайне интересный сон, лягушонок. Случайно не знаешь, чьих рук дело?
-Откуда мне знать? Я не умею читать ваши мысли, если вы не заметили. И совсем не хочу знать, что может сниться Принцу-Потрошителю.
-Вот как? – Бельфегор наклонился к лицу Франа и выдохнул в самое ухо: - Может, мне тебе рассказать? А, лягушонок?
Иллюзионист не успел придумать язвительный ответ – от двери в библиотеку раздался слегка хриплый со сна голос Скуало:
-Вы чего так рано делаете?
Бельфегор выпрямился, убрал руку с ножом от горла Франа и шишикнул:
-Изучаем сказки, мамочка.
-Как ты меня назвал, во-о-ой?!
Фран взглядом проводил скрывшегося в сторону ванны саксен-тайчо и уходящего Принца. Неожиданно Бельфегор остановился и через плечо бросил:
-Я всё ещё могу подарить королевство, и-ши-ши. Подумай хорошенько – пока Принц добрый.
Дверь за Бельфегором закрылась, и Фран вновь уставился в книгу, теперь совершенно точно не понимая и слова в ней.

***
«Эпилог намба ту»
А где-то далеко Мукуро расплылся медовой улыбкой, от которой сразу заныли бы зубы, увидь кто её. Он бодро встал со своего места и неспешно направился по делам. У иллюзиониста было очень хорошее настроение.
А позже Хром с удивлением обнаружит книжку сказок, которую совсем недавно подарили ей Кен и Чикуса, на тумбочке в комнате Мукуро-сама. Девочка осторожно возьмёт её и положит на законное место: рядом со своей кроватью. Осторожно проведёт пальцами по мягкой обложке и застенчиво улыбнётся: она всё ещё верит в сказки и чудеса. И когда-нибудь с ней произойдёт что-нибудь волшебное.
Обязательно.

***
«Упс, забыли»
А где-то ещё дальше, в волшебной стране, конюх с гордым именем Левиатан грустно чистил доверенную ему конюшню. Он тоже хотел бы побывать на королевском балу, потанцевать с прекрасными дамами, попробовать заморские вина, но…
Но когда-нибудь и он добьётся приглашения! Обязательно.

---

20.08.2011 в 18:10

Пишет  Drearily:

Один из любимейших фанфиков)

«Поменяемся?»

Автор:  Takeshi K.a.S.
Бета: Sith Lady

Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Занзас, Тсуна (все остальные так, фоном). Намёк на: Занзас/Тсуна

Рейтинг: PG-13
Жанры: Юмор, Повседневность, Слэш (яой)

Размер: Драббл, 7 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Базука сломалась и оба босса попали под её действие.

Публикация на других ресурсах:
Где хотите, но с шапкой

Писалось по артам:

Очень много букв оо""""

— Я тебе точно говорю, если наше оружие не будет усовершенствовано, как надо, место технического советника Вонголы будет вакантно! – малыш в строгом костюме, важно скрестив ручки на груди, смотрел снизу вверх на невысокого человечка, дрожащего под этим суровым взглядом.
Странная картинка. Странная, если не знать, кто эти двое. В мастерской вели разговор сильнейший аркобалено Реборн и «гениальный» технический советник Вонголы Джаннини. Закончился разговор на плачевной для последнего ноте. Реборн еще раз наградил человечка строгим взглядом и вышел.
«Ну вот, по крайней мере, это подстегнет его мозги к работе в нормальном русле, — думал аркобалено. На самом деле увольнять Джаннини никто не собирался, ибо заменить его было пока что некем, ибо будущее, со Спаннером и Шоичи в придачу, пока не наступило. Да и потенциал, по мнению все того же Реборна, у техника имелся. Если бы не одно «но»…
Джаннини воспринял слова киллера всерьез и решил со всей страстностью итальянской натуры доказать, что он все-таки гениальный техник, и показать мастер-класс по улучшению оружия Вонголы. Взор его обратился отнюдь не к варежкам Десятого Босса Вонголы и не к пистолетам Босса Варии, которые они не так давно притащили ему на предмет апгрейда, а к… Базуке Десятилетия. Её два дня назад принес пятнадцатилетний Ламбо. В ней опять что-то разладилось, и мафиози все чаще лицезрели Ламбо взрослого, нежели ребенка. К слову, сами мафиози были этому только рады, а вот сам Ламбо – как-то не очень. Ему до чертиков надоело меняться с самим собой местами, и он решил «подкрутить в Базуке винтики».
В общем, суть да дело, но Джаннини не вылезал из мастерской дней пять. За это время Вария пережила два приступа гнева у Занзаса (по причине долгого отсутствия пистолетов), а Вонгола несколько набиваний морды Тсуне на тренировках (ибо, как сказал Реборн: «Отсутствие перчаток еще не повод отменять тренировки»). Совместными усилиями народ решил отправить обоих Боссов к Джаннини и поторопить его.
— Если этот мусор ничего еще не сделал… — разорялся Занзас по пути к мастерской.
«Эээ, хуже будет, если он что-нибудь не то сделал, – пронеслось в голове Савады. Глядя на Занзаса, Тсуне почему-то очень захотелось расползтись по стенке и раствориться в ней, ибо Босс Варии постепенно приходил в бешенство. А в бешенстве Занзас был страшен, как в моральном смысле, так отчасти и в физическом.
Подойдя к мастерской Джаннини, Занзас в ожидании замер. То, что ждать он не любил, Тсуна прекрасно знал, поэтому поспешил постучать.
— Эээ, Джаннини-сан, можно? – Тсуна практически заикался под таким-то взглядом варийского лидера.
Послышалось шуршание, потом звук чего-то падающего. Тсуна ошарашено глядел на закрытую дверь. На некоторое время всё прекратилось.
— Эээ, Джаннини-сан, всё в порядке?
Занзас терял самообладание, а у Савады повышались опасения за свою жизнь и жизнь вонгольского мастера.
— Простите, Джудайме, пока нельзя. Подождите минуточку!
— Всё, мусор, мне это надоело! – и с этими словами Занзас привычным движением ноги распахивает дверь, а затем слышится громкое «БУМ!» на всё вонгольское поместье в Италии. Несколько минут стоял дым. Джаннини протёр глаза – ничего не изменилось. Перед ним стояли всё те же Занзас и Тсуна из этого времени. Впрочем, техника не смутило то, что Джудайме готов прожечь на нём дырку, а вот Занзас казался обычным но, в какой-то мере, даже спокойным.
— Мусор! – взревел Савада, — Что это, к чертям, было?!
Джаннини с ужасом смотрел на Десятого, и уже был готов всё объяснять, но Занзас также ничего не понимал.
— Эй, мусор/Джаннини-сан, — одновременно обратились Занзас и Тсуна к мастеру, — Что все это значит?!
Технический советник некоторое время пребывал в ступоре. Милый и скромный Десятый матерится на чем свет стоит, а Занзас едва ли не обмороке! Не может же этого быть… Или может? Он ожидал чего угодно, но на такой эффект не рассчитывал. Подобрав Базуку, которая еще искрила, он изрёк единственное, что могло объяснить это всё:
— Ммм, возможно… Я как-то не так свёл провода с переключателем…
Джаннини ещё не успел договорить, как Занзас уже держал Саваду, чтобы тот не напал на мастера.
— Отпусти, мелюзга! Я ему сейчас рыло начищу! – рычал Занзас в теле Десятого.
— Занзас-сан, прошу, успокойтесь, — Тсуна в теле Занзаса держал своё тело с боссом Варии, а про себя отметил, что хорошо быть Занзасом. Во всяком случае, физической силы ему не занимать! Зато Тсуне не занимать изворотливости. Чем Босс Варии и воспользовался. Вывернувшись, как червяк, из захвата собственного тела, Занзас, маниакально сверкая глазами, достиг верстака с пистолетами:
— Убью!!! – Босс Варии был в таком состоянии, что стер бы горе-мастера в порошок одним выстрелом. Если бы был в своем теле.
Тсуна обреченно подумал, что и тут без подвоха не обойдется. Грубый голос Занзаса с неповторимым заиканием Десятого отразился от стен мастерской:
— З-Занзас-сан, а может не надо? Мало ли что…
— Заткнись, мусор, я его закопаю! – Савада, изрыгающий проклятия в стиле Занзаса своим ломающимся подростковым голоском, выглядел настолько необычно, что Джаннини не выдержал и откровенно захихикал, что еще больше разозлило Босса Варии, — Ты еще и ржешь! Ну, все, ты труп!
— З-занзас-сан, Д-Джаннини-сан! П-пожалуйста, прекратите! – надрывался Савада, снова хватая собственное ругающееся тело за локоть и получая по руке рукояткой пистолета.
Оставалось только одно средство – Прорыв точки нуля. Босс Вонголы без сомнений напялил варежки, и…
И ничего! Вообще! Белые варежки так и остались белыми варежками. Вот тут Саваду тоже прорвало!
— Джаннини-сан, что это значит?! – демонстрируя руки Занзаса в варежках, вопрошал Десятый, — Почему я не могу использовать свое пламя? И вообще, когда вы вернете нас обратно по своим телам?
— Нууу, ээ, наверное, не скоро, — замялся технический советник, — Я еще не совсем понимаю, что я там соединил неправильно…
Савада на всякий случай схватил Занзаса за шкирку, мало ли что… Тело-то все-таки его.
— И что нам теперь делать? – почти миролюбиво поинтересовался Занзас, — Имей в виду, мусор, если через три дня ты нас обратно не вернешь, я тебя в пепел превращу! – и, повернувшись, вышел из мастерской, на ходу запихивая пистолеты в карманы савадиных джинсов. Босс Вонголы вздохнул, пожал плечами, пожелал Джаннини удачи и отправился за Занзасом, думая о том, что ему придется теперь приглядывать сразу за двумя проблемами: чтобы Занзас же не покалечил его тело и, чтобы тело Занзаса не покалечилось. Ибо в этом случае трупов со стороны Вонголы станет на одного больше.
Занзас и Десятый шли бок о бок, чем очень удивляли всех слуг и служащих Девятого. «Тсуна» смотрел на всех с презрением, а «Занзас», уже вроде успокоившись, решился заговорить.
— Ммм, Занзас-сан, — начал он тихо, — что нам делать?
— Почему ты спрашиваешь меня, мелкий? – Занзас впервые ответил Тсуне. Это было, по меньшей мере, странно.
— Ну, вы как бы взрослее и опытнее, — Десятый в теле Занзаса чуть покраснел, а увидевший это босс Варии, который, как мы помним, был в теле Тсуны, снова разозлился. Его глаза округлились и он, притянув своё тело за ворот к себе, зашипел:
— Не вздумай смущаться! Мне это не то, что не идёт, я так никогда не делаю! Слышал, мусор! – отпустив своё ошарашенное тело, он продолжил идти к залу, где должно было проходить собрание. – Что делать? Я думаю, что лучше пока «поиграть» друг в друга, чтобы не вызвать подозрений.
Проговорило тело Десятого, пинком открыло дверь в зал и прошествовало к своему месту… в кругу Варии. Хранители были немного того… в культурном и мало заметном шоке, но то, что воцарилось гробовое молчание – был факт.
«Занзас-сан, как же ваши слова… — Савада обречённо вздохнул и прошёл к своему месту в кругу Вонголы, тут уже пришлось удивляться ребятам.
— Ну, что уставились. Начинаем! – недовольно произнёс Савада-Занзас.
Занзас-Тсуна мысленно пообещал себе, что никогда не будет больше спрашивать совета у варийского лидера. Вздохнув, «Занзас» начал говорить.
— Собственно, это первое совместное собрание Вонголы и Варии, так? – мужчина неуверенно посмотрел на семнадцатилетнего парня, который погрозил тому кулаком, но всё же коротко кивнул. – И мы собрались, чтобы…
Тут Занзаса прервал громогласный взрыв Гокудеры со смесью Скуало:
— Врай! Тупой босс! Ты чего там делаешь? – взревел Скуало, указывая на Занзаса и Тсуну попеременно.
— Эй, Занзас. Ты, кажется, не на своём месте! – Гокудера уже начал доставать бомбы.
«Кажется, от шока отошли…» — пронеслась мысль в голове Босса Вонголы, но на лице «Занзаса» продолжало кое-как сохраняться бесстрастие.
— П…прошу, успокойтесь, — подало голос тело Занзаса, после чего сам Занзас, находясь в теле Десятого уже не выдержал:
— Чёрт бы тебя побрал, мусор! Не мямли!
— Н…но, Занзас-сан, вы первый начали!
Боссы начали словесно разбираться, вводя своих «правых рук» в шок, но уже плохо скрываемый.
— Босс! – у Леви глаза чуть не вылезли из орбит, пока он переводил взгляд с одного Босса на другого. Он пытался вычленить из общей массы ругани знакомые интонации Занзаса и с ужасом осознавал, что они исходят от семнадцатилетнего парнишки в толстовке и джинсах. Савада, вообще, думал переодеться, но обстоятельства помешали, посему Занзас уже в его теле направился на собрание в таком затрапезном виде. Обожаемый Босс же что-то невразумительно мямлил, пытаясь выдавать это за демонстрацию характера.
Настоящий Занзас ничего не желал слушать, и интуиция подсказала Саваде, что правильнее будет воспользоваться силой. Физической силой! Мысленно умоляя Занзаса простить его (и не убивать, когда они вернутся по своим телам), Десятый сгреб свое тело за шкирку и уже открыл рот, чтобы произнести свое веское слово, как…
— Джудайме!!! А ну, отпусти его, сволочь! – прямо перед его носом возник Гокудера с динамитом наизготовку.
«Хорошо иметь верных людей, но иногда их верность приобретает черты упертого идиотизма, — огорченно подумал Тсуна, отпуская Занзаса.
— Гокудера-кун, — злить Хаято (что равнозначно нанесению тяжких телесных телу Босса Варии) в его планы не входило, посему Десятый решил признаться, — Ээ, ну, это… я как бы тут.
— Сотри с моего лица это кретинское выражение, мусор, или я за себя не отвечаю! – снова взорвался Занзас.
— Босс?! – дружный шок вонголо-варийской компании перерос в стихийное бедствие. Народ орал, требуя подробностей инцидента. Кое-кто выдвигал предложение поджарить Джаннини, кто-то планировал его покрошить в капусту, Гокудера порывался подорвать незадачливого техника. Относительное спокойствие сохранял Хибари. Он-то и выдвинул единственное рациональное предложение:
— Пока что об этом случае знаем только здесь присутствующие. Нельзя допустить, чтобы это выплыло за пределы зала собраний. Вам придется играть роль друг друга так, чтобы никто ничего не заметил, а не так, как сейчас, — припечатал Хранитель Облака, буравя недобрым взглядом обоих Боссов.
В общем, Кёя еще раз подтвердил предложение Занзаса, но уже в ультимативной форме.
Решив, что собрания не получится, компания покинула зал, периодически оглядываясь на плетущихся в хвосте Занзаса и Саваду. Последний потирал занзасовские уши:
— Все-таки Скуало слишком громкий! – варийская акула «надругался» на ушами Босса, оглушив его фирменным недовольным «врай» и потоком нецензурщины по поводу случившегося.
— Так, мне что теперь, к твоим девчонкам нежные чувства изображать? – нахмурился Занзас, переводя беседу в нужное русло.
Тсуна покраснел, потом побледнел, вспомнив о Киоко и Хару, чем снова вызвал у Босса Варии приступ ярости:
— Еще раз сделаешь мое лицо таким идиотским – тебе не жить, мелкий мусор!
Только Савада хотел что-то сказать, как Скуало резко остановился и медленно повернулся к боссам.
— Врой, босс…сы, — он не орал, и даже поправился, всё-таки зная, что его настоящий Босс в теле мелкого мусора, он всё равно никак пока не мог привыкнуть, — А что делать с Боссом Джинглионеро? Она же сегодня приезжает.
Занзас мрачно посмотрел на Саваду, и тут Хранители имели честь видеть, как на лицах обоих боссов мгновенно и кардинально сменились эмоции: на более-менее спокойном лице Савады с мрачным взглядом получилась смесь занзасовской ярости с видом в гипер-режиме хозяина тела, а вот на лице Занзаса красовалось сначала смущение, потом бледность, а в конце — и то, и другое. Скуало, привыкший видеть Босса в другом состоянии, просто и искренне ржал на пару с Ямамото. Савада хотел что-то сказать Боссу Варии, как тот, буравя глазами своего подчинённого, пробурчал:
— Видишь вазу?
— Да.
— Взял.
Савада послушно взял.
— Теперь видишь смеющегося патлатого мусора?
Савада сначала не понял, но постепенно до него дошёл смысл сказанных Боссом Варии слов.
— Да.
— Кидай, — коротко сказало тело Десятого, да так, что тело Занзаса само запульнуло довольно дорогую, кстати сказать, вазу прямо в голову Скуало. Тот сначала не понял, что произошло, ваза хоть и коснулась головы, но это были лишь осколки. Реакция Такеши пока еще никогда не подводила.
— Поздравляю, патлатый мусор, — растягивая слова, проговорил Десятый, — Теперь я знаю, что когда стаканы закончатся, буду кидать вазы.
«Занзас» испуганно смотрел на «Тсуну», который стал самым настоящим хищником.
— А, и ещё. Когда приезжает босс Джинглионеро? – «Занзас» наконец-таки отошёл от шока, и внимательно смотрел на Скуало и Гокудеру.
— В половине третьего, — в один голос проговорили «правые руки», Боссы автоматически повернули головы на часы. На лице Занзаса застыл шок, на лице Савады — всё та же ярость.
— Убью к чертям, — прошипел Савада-Занзас, глядя на своё лицо.
А Занзас-Савада, как будто не слыша слов грозного лидера отряда убийц, повернулся к подчиненным.
— Так они уже….
— Тут, — проговорил Сасагава, который случайно проходил мимо. Как потом оказалось, он просто опоздал. Боссы в очередной раз переглянулись.
— Это обязательно? – умоляюще пробормотал грозный лидер, глядя на семнадцатилетнего пацана.
— А у тебя есть другие варианты, мусор? Будешь подстраховывать, – произнёс Десятый, направляясь в зал переговоров, и впервые лидер Варии покорно плёлся за ним.
Тсуна еще не переживал большего позора, чем эта встреча!
Джинглионеро, конечно, в курсе, что Вария – элитный отряд под началом Вонголы, но что Босс Варии с самым безмятежным видом будет присутствовать на этой встрече… Это никому из них в голову не приходило. Мало того, они не ожидали, что юный Вонгола, доселе отличавшийся крайней скромностью и спокойствием, будет периодически отпускать такие словечки, что у представителей приехавшей семьи уши сворачивались в трубочку, а Босс Варии в это время будет прятать лицо в ладонях. Правда, замечая, какое впечатление производит его лексикон, Занзас вспоминал, что он играет роль Десятого и спешно поправлялся. Но слово-то не воробей… К концу встречи Занзасу удалось окончательно угробить репутацию Босса Вонголы и, что немаловажно, вывести Тсуну из себя. Как это могло пониматься в его случае.
— Позор! – воздевая руки к потолку, словно древнегреческий трагик, Савада укоризненно смотрел на свое тело, пребывающее в относительно пофигистичном состоянии, — Занзас-сама, вы понимаете, что вы сейчас натворили?
— Упрочил твою репутацию мафиозного Босса, мусор, — спокойно отозвался Занзас, критически разглядывая собственное тело, на котором весьма неплохо сидел новый костюм. Белоснежная рубашка расстегнута на несколько пуговиц ниже положенного, открывая загорелую грудь, пиджак подчеркивает ширину плеч. Брюки, правда, узковаты… Нет, он определенно больше подходит на роль главы мафии, чем этот хлюпик! Даже внешне! Хорош!
Стоп!.. С каких это пор он так откровенно себя разглядывает? Не, не просто разглядывает, а любуется! Занзас поймал себя на гадостной мысли, что тело, в котором он ныне пребывал, совсем не против поразглядывать его еще немного. Что за фигня!!!
— Занзас-сама, что-то не так? – его тело наклонилось над ним с самым встревоженным выражением лица. На Занзаса пахнуло дорогим одеколоном… Определенно, хорош…
Неееет, это никуда не годится!
— Убери мое лицо от своего тела, мусор! – заорал Занзас. Истинную причину нежелания столь «близкого» контакта Босс Варии не назвал бы и под страхом смертной казни, но тело-то было не против…
Чуть позже Занзас почувствовал некое неудобство в брюках. Его глаза удивленно расширились. Он косо взглянул на своё тело и почему-то почувствовал весьма ощутимую дрожь от плеча до… кхем, кстати, если подумать… Он эту дрожь уже испытывал, когда Савада в его теле попытался его успокоить на совещании, но он не придал этой дрожи особого значения.
— С вами точно всё в порядке? – окликнуло варийского лидера его тело.
Ну вот, теперь Занзас был бы не против оказаться на коленях у собственного тела.
— Что за… — Занзас не успел закончить, вставая и играя в танк, он направился к Саваде. – Что за хрень у тебя с твоим телом, мусор!
Занзас держал Саваду за ворот пиджака, пытаясь перебороть желание тела податься вперёд. Савада же искренне не понимал, что происходит:
— А что такое?
Занзасу, кажется, надоела эта игра «Угадай-ка», и он бы снял штаны, чтобы показать этому хлюпику, что творится с его телом, но почему-то не мог дать гарантии, что его собственное тело не отреагирует так же.
— Стояк у тебя случился, вот что! – выпалил босс Варии в теле подростка. Почему-то сейчас ему было интересно наблюдать, как изменяется лицо Савады, точнее, конечно, его собственное лицо, но сейчас это значения не играло.
Признаться честно, Савада так и не смог что-то внятное сказать боссу Варии. Последний же отпустил ворот пиджака и уселся в кресло.
— Да хватит уже, закрой фонтан, — устало проговорил парень, наблюдая за смущающимся мужчиной, — У тебя обычный стояк, — глядя, как расширяются от удивления глаза Савады (то есть, его самого), он решил немного пояснить, — Ты меня хочешь, мелкий.
Прям в лоб... До этого момента Савада даже не подозревал, что всё настолько серьёзно.
— Ээм, Занзас-сама, я даже о таком не думал… — Савада уже был готов провалиться сквозь землю.
— Ты, может, и не думал, а вот твое тело, похоже, задумывалось, — Занзас теперь откровенно веселился, даже, несмотря на свое неприглядное положение. Он прекрасно знал, что вызывает вполне определенные эмоции у женщин, но чтобы у семнадцатилетнего парня… Так, стоп, а что если это он сам на себя со стороны так загляделся, что аж… Это что же получается, нарциссизм? Нет, Занзас себя, конечно, любил, но не до феерий в трусах. Ладно, спишем на странные реакции подросткового организма, переходный возраст и все такое, что там еще этому сопутствует.
На столике стояли початая бутылка виски и несколько стаканов на подносике. Может, это поможет снять напряжение? Босс Варии щедро плеснул себе виски и уже собрался опрокинуть стакан залпом, как был остановлен собственным телом:
— Не смейте лить в меня эту гадость! – возмущался Савада, пытаясь отобрать у Занзаса стаканчик.
Ага, а захват-то сильный… И руки горячие… Да, блин, мать вашу!!! Занзас дернулся, опрокидывая на себя содержимое стопки и, заодно… Саваду. Босс Вонголы не удержался на ногах и с воплем рухнул на свое же тело, погребя его под собой. На какой-то момент Занзасу показалось, что на него упал потолок. Потом он обнаружил, что «потолок» дышит ему в шею. Еще спустя какое-то мгновение он почувствовал, что вцепился этому «потолку» в плечо. Сам же рухнувший навалился на него всем занзасовским весом и нагло придавливал его к дивану, причем одна рука упиралась Боссу Варии в живот. Похоже, от неожиданности Савада впал в свой любимый ступор, и слезть со своего тела ему не удавалось. Поборов непроизвольное стремление тела продолжить момент соприкосновения, Занзас набрал побольше воздуха в легкие, насколько позволяло положение, и гаркнул:
— Уберись с меня, чертов мусор! А то пулю в лоб схлопочешь!
Ухо обдало жарким дыханием:
— Занзас-сама, я не могу встать. Вы мне пистолетом между ног заехали… — покаянно сообщил Десятый.
Забыв про пистолеты, засунутые в карманы джинсов, Занзас разлегся на диване и не заметил, что рукоятки торчат наружу, и оружие вообще рискует выпасть. Так вот, когда Тсуна упал на Босса Варии, рукоятка одного из пистолетов оказалась как раз на уровне его паха. Самое уязвимое место было, так сказать, уязвлено…
Ещё с минуту Занзас соображал, как его тело может себя после такого чувствовать, потом ещё пару минут он пытался выкарабкаться из-под себя самого, а когда, наконец, ему это удалось, получилось так, что он сидел на полу, но это были мелочи. Занзас долго пялился на собственное тело. Когда оно перевело взгляд и снова отвернулось, он вообще не смог винтики с шариками сложить.
— Чё с тобой, мусор? – впервые вежливо и с ноткой удивления, проговорил варийский Босс голосом семнадцатилетнего парня.
Голову Савада так и не повернул, а когда он, наконец, встал, Занзас всё понял без слов, нагло палясь на пах. И только варийский лидер собирался что-то сказать, как Тсуна, опустил голову, и, если не изменили глаза Занзасу, смущённый, проговорил.
— Эм… Занзас-сан, у вас это, ну, всё мокро, вот.
Занзас посмотрел на тело Десятого, и боль в паху усилилась. Кажись, виски было слишком много. Про себя недодесятый отметил, что парнишка-то с телом… Вон, даже четыре кубика есть. Подумав, что, если ещё чуточку помедлить, то за себя и тело Савады он не отвечает, Занзас встал и, прихватив за шкирку Тсуну, отправился в мастерскую Джаннини.
По дороге босс Варии смекнул, что в теле этого парня он не сможет использовать свои пистолеты, поэтому попытался доступно объяснить это Саваде. Получилось. Через несколько часов Базука была починена.
Надо сказать, что Джаннини за неё даже не брался, пока оба Босса не ввалились к нему в лабораторию и не начали в унисон орать, что больше такого не выдержат, и, если он не вернет все по местам, у Вонголы точно появится новый технический советник. Это мастеру клятвенно пообещал Занзас, более того, Босс Варии лично наблюдал за процессом починки Базуки, прислонившись к стене мастерской, несмотря на все упрашивания Джаннини, что работать, когда у него над душой стоят, он не может. Тсуна в этом вопросе оказался солидарен с Занзасом, поэтому механику пришлось покориться. Он, правда, тщательно скрывал тот факт, что уж очень его заинтриговал эффект, произведенный «усовершенствованной» Базукой, что он не торопился её починить.
После очередного «бума», Джаннини вообще пожалел, что не сбежал подальше от возмущенных Боссов. Занзас был взбешен. Пригрозив технику пистолетами, извлеченными из карманов джинсов Тсуны, варийский лидер, странно прихрамывая, удалился.
— Джудайме… А что это с Занзас-саном?
Тсуна побурел, аки свекла, улыбнулся, пожал плечами и, забрав свои варежки, чтобы они тоже не пострадали, пошел следом за Занзасом.
Босс Варии вольготно раскинулся на диване, заливая шок от происшедшего очередным стаканом виски. Все-таки хорошо быть самим собой! Над душой орали Скуало с Бельфегором. Первый радовался, что Босс наконец-то вернулся, второй ехидничал и шишикал. На пороге гостиной нарисовался Савада, оглядев присутствующих, он присел на подлокотник дивана, широко зевнул и брякнулся навзничь, едва не стукнувшись затылком об занзасовские колени. Скуало при виде этакого безобразия забыл ругательные слова, а принц ухмыльнулся во весь рот и хотел, было, что-то сказать, как…
— А ну, свалили отсюда, мусор надоедливый! – рыкнул Занзас, косясь на безмятежно дрыхнущего Саваду. Варийцы дружно захлопали глазами (у кого они были видны, конечно), но приказу Босса подчинились. А как иначе, прибьет, не глядя.
Оказывается, этот мелкий может быть ничего, когда спит и не заикается. Да, и помягче с ним надо бы, а то мало ли что. Инцидент, как говорится, показательный… С этим тупорылым техником никогда не знаешь, в чьей шкуре можно оказаться. Ну, и может быть, из этого мусора и вырастет путный Босс Вонголы. Черт его знает!..
Размышления Занзаса и сон Тсуны были прерваны истошными воплями:
— Джанниниии, идиот! Ты что, гад, натворил! Я не собираюсь ходить в теле этой тупой коровы! Верни меня обратно…

---

30.06.2011 в 22:22

Пишет  Эмхиль:

Название: Марш в неизбежность
Автор:  Эмхиль
Пейринг: Занзас/фем!Цуна
Жанр: ангст, стёб, гет, недодрама, некий изращённый юмор.
Рейтинг: G
Размер: мини
Состояние: закончен
Предупреждение: возможен ООС, Цуна-романтик, почти добрый Заназас.
Дисклаймер: герои принадлежат Амано Акире, пинок идея -  Tadanori
Размещение: пф... оно надо?
От автора: Заявка: Занзас/фем!Тсуна. Просыпаться от кошмара - свадебного марша. Смириться с неизбежным.
Написала. О бог мой. Как я и говорила раньше за что не возьмусь - везде стёб. Это карма такая? Я знаю это не то, чего хотели, потому что это вообще вышло не то, о чём хотела написать сама я. Я задумывала драму, а вышло.... мда.... как всегда в общем.... Написано в стиле "грустно-смешно", вычитано под градусом.

3219 слов

Цуна любила читать. Ей нравилась история. Ещё будучи маленькой её привлекали рассказы о чём-то старинном. Особенно её затрагивали свадьбы, ведь каждая, как на тот момент думала Цуна, девочка или девушка мечтает выйти замуж по любви. Цунаёши очень огорчалась, когда ей приходилось читать о браках по расчёту или из-за сохранения мира. Маленькую девочку это всегда волновало. «Как же так! Ведь она не любит его! Это не правильно! Она должна найти своего рыцаря!». Так думала маленькая Цунаёши. Но и повзрослев, она тайно продолжала верить в это. Реборн будто читал ей мысли и постоянно подшучивал над ней, когда они оставались наедине. А Цуна смущалась за свои мечты. Но она же девушка! Именно так и отвечала Цунаёши всякий раз, когда Реборн находил новый исторический роман в доме Савады.
Она верила. Правда. Верила. Но почему-то вся эта вера оборвалась, как только Цуне по окончании школы пришлось переехать в Италию. Там эта вера сменилась тупой еле слышной надеждой. В момент, когда выдали приказ... Да! Именно приказ, подписанный Тимотео, скреплённый печатью и пламенем предсмертной воли. В тот момент оборвалось что-то в сердце. Детские идеалы и мечты рушились как карточный домик от злого и колющего холодом ветра. Никогда в жизни Цуна так не кричала на собрании, да и вообще никогда так не кричала. Никогда не говорила таких слов. Словно кто-то надавил на нужный рычаг и выпустил весь стресс, накопившийся за несколько лет жизни в Вонголе. Сама девушка была поражена, но говорила, говорила, говорила. Руками тогда Цуна уперлась об стол от сильной дрожи. Казалось, если она так не сделает, то весь этот нервный трепет схожий на озноб перейдёт на ноги, и тогда она упадёт в кресло бездушной куклой.
Почему Девятый так поступил? Неужели из-за того, что дела с Варией слишком плохи? Неужели всё из-за этого?
Противный комок подступал к горлу. Цуна еле боролась с тем, чтобы не показать слабости и не расплакаться.
Она высказалась и даже отдышалась от такого длинного монолога, но продолжала смотреть из-под лобья в глаза Тимотео. Тот их прикрыл на мгновенье, потом посмотрел на Цуну взглядом не терпящий возражений.
— Цунаёши, это уже решено. И это единственный способ кое-как усмирить моего сына.
Вышеупомянутый сын сейчас тоже был в этом зале. Занзас крепко сжал подлокотники кресла так, что те немного хрустнули. Мужчина пытался сохранить спокойствие и безразличность, но пульсирующие шрамы выдавали всю его злобу.
— Да вы понимает, что творите? – с новым приступом гнева вспыхнула Цуна. – Это невозможно! Чтобы Занзас мирился со мной? Эта шутка не смешная. Никогда вы не добьётесь мира таким способом. Я бы лучше вышла замуж за страдающего от заразной и смертельной болезни, но любимого человека, чем так! Вы не имеете права так поступать! Что это всё значит?
— Цунаёши, ты ещё не полноправная Десятая – это раз. А два – это твои близкие. Ты же не хочешь, чтобы с ними что-то случилось в будущем. А поддержка Варии будет хорошим приоритетом в делах семьи. И три – Вонгола – это твои близкие. Ты должна думать о них в первую очередь, а не о своих чувствах, — всё тем же тоном ответил Девятый и мимолётно посмотрел на сына. Он же делает это ради Вонголы.
Цуна закусила губу, но продолжала стоять, упершись руками в деревянный стол. Девушка почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские беспомощные слёзы.
«Почему Он ничего не говорит? Почему не кричит? Почему не разносит тут всё в пух и прах? Неужели Твоя преданность Девятому настолько велика, Занзас?»
Мысли начинали путаться в большой и неприятный для созерцания ком.
— Ты ничего не хочешь сказать? – процедив каждое слово, обратилась девушка к варийскому боссу.
Занзас деланно отвернулся, показав тем самым, что он, мол, со всяким мусором дел иметь не желает, но приказа Девятого он ослушаться не может.
— И ты с этим согласен? – у Цуны округлились глаза от ещё большего шока. – Ты? Ты согласен с этим абсурдным приказом? Ты… — девушку грубо прервал сам Занзас.
— Это приказ старика, девка! И если понадобиться наследник, то я даже пересплю с тобой из-за приказа.
«Согласен. Вот так вот? Просто так взял и согласился?»
— Отец! – в надежде глянула она на хмурого Емицу.
— Это всё для блага Вонголы, — монотонно ответил он и покорно склонил голову.
— Вы все… – оглянула присутствующих Цуна. – Все вы…
Цунаёши сглотнула и выдохнула. Собрала папку с документами и ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Также тихо прошлась по коридору и уже на улице во всю прыть бежала, в свою тайную съёмную квартиру, о которой знали лишь её друзья и репетитор, и плакала, еле различая дорогу. Бежала так, будто пыталась забыть всё, что случилось.

Цуна упала на кровать, рыдая в голос. Настолько униженной и оскорблённой она себя не чувствовала. Девушка мимолётно подумала о книге, в которой прочитала о том, как племянницу кардинала заставили выйти замуж за человека, которого она не любила и очень боялась. Цунаёши ударила подушку, вымещая на той злость. Как она могла себя только что сравнить с племянницей кардинала? Она была невинна и чиста, а Цуна – босс мафиозного клана. Семьи, которая совершает преступления. И да девушка в конце обрела своё счастье после смерти ненавистного мужа со своим слугой. А Занзас скорее доведёт Цуну до могилы, чем ляжет костями сам.
«Что со всеми такое? Я не понимаю! Будто в каком-то страшном сне. Недавно же всё было так хорошо. К чему свадьба между нами? Кто-нибудь, объясните….»
Девушка ещё долго сидела на кровати, избивая подушку, пока в мозгу вновь не переключился рычаг.
«Все эти книги просто ужасны и не нужны. У меня никогда не могло быть нормальной жизни, начиная от «никчёмной Цуны» и заканчивая «Дечимо Вонгола»!»

Вечером, когда Реборн пришёл узнать, как дела у Цуны, он застал девушку во дворе, сжигающей в железном баке книги. Цуна с каким-то опустошённым взглядом всё бросала и бросала их в огонь, пока не обнаружила, что книги кончились. И тогда она подумала, что нужно перестать так много плакать, но заставить себя сделать это именно сейчас никак не выходило.

— Джудайме… — осторожно начал Гокудера, глядя, как Цуна пытается закрасить тональным кремом круги под глазами и безуспешно пытается не смыкать глаз от очередной бессонной ночи.
— Что такое, Гокудера-кун? – удачно натянула на себя девушка улыбку, и хранитель чуть-чуть успокоился. – Ты об этом? – она небрежно указывала на круги. – Просто я очень волнуюсь, — смущённо хохотнула она. – Свадьба-то через три недели…
Цуна ничего не говорила друзьям. Сказала лишь, что это по обоюдному согласию. Хранители почувствовали что-то неладное, и тогда пришлось подключить Занзаса. Тот в свою очередь отчего-то ничего не говорил Варии и его также досаждали. Тогда им пришлось сходить на парочку встреч и свиданий вместе. После каждого вечера у Цуны саднило руку из-за железной хватки Занзаса.
Лишь двое из хранителей новоявленной супружеской пары никак не унимались со своими подозрениями – Скуало и Мукуро. Последний очень досаждал своими внезапными появлениями и провокационными вопросами, а недавно Цуна и вовсе начала подозревать иллюзиониста в её кошмарах. Сон был совсем не страшным, если судить нормально, но в силу последних событий девушка просыпалась каждую ночь в холодном поту, до утра не могла сомкнуть глаз и каждый вечер со страхом ложиться спать.
Во сне Цуна просто была в свадебном платье и стояла перед церковью. Из ниоткуда появлялись двое людей, скрывающих свои лица под карнавальной маской, в чёрных костюмах. Они подхватывали Цуну за локти и вталкивали девушку в церковь. Цунаёши видела в конце зала Его. Он был зол и нетерпелив. Девушка боялась Его. Ноги подкашивались, но находя в себе силы, Цуна всегда подходила к алтарю под свадебный марш. Эта музыка теперь слышалась не радостными колокольчиками, как в детстве, а воем. Ужасными криками, которые резали уши. И как только безликий священник спрашивал у Цуны: согласна ли ты взять Занзаса в мужья? Девушка тотчас же терялась, начинал вновь звучать надрыв органа, и Цуна, вскрикивая, просыпалась, мяла постель и ругала себя. Почему она так боится? Что страшного в свадебном марше? И вообще она не католичка! Но после первой недели этих снов Цуна ею стала. И мнение девушки на этот счёт никого не волновало, хотя Цуне и самой уже было глубоко на веру плевать. Сон уже снился несколько недель подряд, и она не высыпалась, стала похожа на мертвеца.



«С таким лицом только маньяков пугать» — подумала Цуна, глядя на себя в зеркальце.
— Женщина, — одну тысячную всё же интонация его голоса выражала снисходительность к Цуне, что поднимало её дух. – Если ты с такой рожей попрёшься к алтарю, у священника будет Миокард, а у нас — жопа, — сказал он, садясь на диван в его кабинете.
Мысль о том, что нужно изъясняться нормально, была проглочена страхом перед мужчиной. Цуна всё ещё его боялась. Ей сейчас уже 20, а она его боится, как и шесть лет назад. Всё тот же затравленный взгляд лани перед ним.
— Ты хочешь мне что-то сказать, — он повёл бровью, указывая на бар. Цуна немного научалась понимать своего жениха и поэтому принесла виски и бокал. – Два. – Девушка удивилась, но всё же сходила за вторым. Занзас видимо был в хорошем расположении духа, поэтому налил девушке бокал. – Ну, так, что ты мне хочешь сказать, женщина?
«Что сказать? Не говорить так грубо? Почему не протестовал против свадьбы?»
— Почему ты… — начала Цуна, но её как всегда прервали на полуслове. Занзас влил ей в рот алкоголь. Горло с непривычки обожгло, а на глаза навернулись слёзы. Цуна закашлялась и услышала смех Занзаса.
— Ты бы ещё на смертном одре спросила, — мужчина отпил виски. – Почему, почему…. Приказ есть приказ. Вот и всё.
— То есть ты можешь вот так? Без любви? – наконец откашлявшись, спросила девушка. На последних словах Занзас опять зашёлся смехом. – Ч-что? – немного с вызовом бросила она.
— «Любви»? Что за эфемерное чувство? Деточка, это мафия и здесь нет любви кроме как к своей семье, так что можно сказать я тебя даже и «люблю». По-своему. Хахаха. Наивная дура. Перечитала романов?
— Я девушка! – заявила Цуна, будто это и впрямь объясняло всё.
— Ты? Да ну? Пока ещё девушка. Уточняй. А то я растерялся даже, — Занзасу отчего-то было весело. Издеваться над своей невестушкой было забавно.
Цуна покраснела, казалось, до корней волос.
В голову Савады что-то вдарило, и это был явно выпитый с непривычки алкоголь.
— Что плохого в том, чтобы хотеть любить и быть любимой? Да и ты вообще ничего не сказал слова поперёк против этой свадьбы! Струсил? – Цуна встала, поставила руки в боки и сверху вниз смотрела на Занзаса.
Мужчина ненавидел этого. Его ужасно бесили высокомерные взгляды, но в исполнении его невесты это выглядело не более, чем забавно. Но слова были всё неотъемлемым перевесом в растущем раздражении.
— Первое. Плохо в том, что ты босс. И тебе нельзя любить никого, кроме семьи. Женщина, ты заставляешь меня повторяться! Ты верна лишь семье и делаешь всё ради её блага, каковой бы не была цена, в том числе и твои чувства. Второе…. – мужчина покрутил бокал в руке и допил виски. – Кто сказал, что я не сопротивлялся? Но, знаешь, оказаться вновь замороженным не очень-то и хотелось. Ты уж прости, но я преследую личные интересы. Но меня также как и тебя волнует то, как поступил старик. Это на него не похоже, а значит случиться что-то серьезное, так что вытри сопли. Тем более меня никогда не возбудит твоё тело.
Занзас говорил это всё будничным тоном и лишь раз махнул рукой, указывая на всю глупость вопросов.
— Будто кто-то захочет спать с таким бесчувственным чурбаном и хамом как ты! Не смеши меня! Только самые скверные шлюхи на этой пойдут. А учитывая, сколько лет ты был во льду и сколько находишься среди мужиков, то ты либо импотент, либо гей…. – Цуну задели за живое. Она верит в чувства и не позволит кому-то так о них отзываться.
— Закрой рот, Савада! – рявкнул Занзас, отчего девушка прикрыла рот двумя руками, но после секундного испуга, одёрнула их. – Ты меня специально злишь? У меня было прекрасное настроение, а ты его к чертям поганишь!
— Н-н-нечего было смеяться над чувствами!
— И? – злобно уставился на неё Занзас. Убить он её не мог. А жаль….
— И??? Ты действительно ничего не понимаешь? Ты же любишь Вонголу!
— Это совсем другое, нежели твои глупые мысли.
— Ты идиот?!
Минутное молчание. Казалось даже слышно как движется секундная стрелка на напольных часах в гостиной на первом этаже.
— Савада… — прохрипел Занзас, явно из последних сил сдерживающийся, чтобы не впечатать надоедливую девку в стену.
— Д-да?
— Пей молча! У нас сегодня по плану «семейный ужин» ради наших куриц.


Цуна проснулась нехотя, глаза ели разлипались, голова трещала по швам и готова была лопнуть от любого постороннего и явно неприятного шума.
«Так вот, что значит похмелье?» — озадаченно подумала девушка, и решила, что думать пока тоже не стоит. Но он не могла перестать думать, так как лежала она под неподъёмным грузом, а именно рукой Занзаса. Который, кстати, не спал и флегматично наблюдал за сменой краски лица девушки от красного до сине-зелёного и обратно. Ну не часто же Цуна просыпается нагишом в мужских объятьях, а точнее вообще не просыпалась. Девушка конечно загнула. Голой она не была. На ней была одета явно занзасовская рубашка, но каким-то странным образом нижнего белья не обнаруживалось.
— Мы… что… это? – выдавила девушка, меняясь как светофор.
— Ммм… — протянул Занзас, не убирая руки с талии Цуны. – Не помню…
— Не ври! Всё ты помнишь! Ты никогда не напиваешься!
— Мы не «это», — выдохнул он и приподнялся на локтях. – Но ты танцевала стриптиз.
— А? Что? Не может быть? Я не могла! Я же не могла?
Занзас удовлетворённо мысленно ухмыльнулся. Девка попалась на удочку. Занзас не мог простить ей гея и импотента. Цуна, напившись, сразу отрубилась и тогда…
— Кто знает, — Занзас отвернулся. – Зато… — мужчине не дали договорить это «зато». В комнату влетел Супербиа и, споткнувшись о воздушную яму, попал в зону турбулентности мозга.
— Вроооо….. ой, босс, мне тут по делу надо было… было, — Скуало также быстро как и появился, исчез.
— Зато теперь никто ничего не заподозрит, Савада. Савада? – Цуна была в обмороке.

Девушка с какой-то странной умиротворённостью в глазах сидела на стуле и смотрела в зеркало, поправляя цветы в волосах.
С тех пор сон не снился. Только вот с приближением «рокового дня» марш стал слышен ещё и наяву. Цуну просто решили подготовить, чтоб она ненароком что-нибудь не перепутала и не споткнулась в самый ненужный, да и вообще момент. Поэтому всю неделю перед свадьбой она слышала этот заунывный вой органа.
И сейчас больше всего, в день своей свадьбы, девушке хотелось, чтобы играл не душераздирающая музыка свадебного марша, а хотя бы похоронный. Он бы вписался в настроение невесты и жениха. Как бы последнему не нравилось издеваться над Цуной, стоило признать, что жениться не хотелось. Совсем. Именно поэтому он перед церемонией зашёл к своей невесте.
— Видеть невесту в свадебном платье до свадьбы – к несчастью, — констатировала она, застёгивая серебряные серёжки.
— Вот и хорошо.
— Что хорошего? Я жить хочу, — Цуна посмотрела на отражение Занзаса в зеркале, тот в свою очередь наблюдал за ней.
— Почему я слышу столько сарказма в голосе? – хмыкнул он.
— Почему я должна слышать этот марш? – не обратив внимания, продолжила девушка, припудривая носик.
— Ты о чём?
— Этот заунывный вой сниться мне в кошмарах! Вот о чём! Офигеть свадьба, где мне хочется убиться быстрее, чем услышу конец музыки.
— Тебе тоже?
— Что значит «тебе тоже»? – недоумевая, спросила Цуна.
— Ну, эта противная мелодия органа и вопрос: «согласен ли ты?» и т.д.?
Вновь наступило молчание. Теперь уже от окончательной стадии раздражения.
— Слушай, давай сходим на Вагнера в медовый месяц? – внезапно предлагает Цуна и дождалась утвердительного кивка. – Всё равно от свадьбы не отвертишься. Они нас найдут, скуют в кандалы и притащат к алтарю. Прямо необходимость.
— Скорее неизбежность.
— Ты там когда-то упоминал про «люблю по-своему»… Что это значит? – девушка встала и подошла к Занзасу, выжидательно смотря на него.
— Ничего особенного, женщина.
— Ну и ладно. У нас будет много времени поговорить об этом, любезный жених.
— Савада.
— Ум?
— У тебя помада растёрлась.
— О чём ты? Я всё вфмлах…
— Я же говорил. Растёрлась.
Цуна опять покраснела так, что не спас даже макияж.
— Ты!
— Да? – усмехнулся Занзас.
— Что это значит?
— Я в роль вживаюсь. Нам же перед всеми целоваться.
Цуна подбежала к зеркалу и начала исправлять макияж.
— Что ты стоишь? Так и пойдёшь с помадой на лице? И прекращай так улыбаться. Мне жутко. Я хочу домой. Зря я сожгла книги. Хочу теплое одеяльце и кофе. И чтобы все отстали. Я хотела всего лишь нормальной семейной жизни, выйти замуж по любви, родить кучу детишек, вырастить внуков и умереть в один день… — весь этот монолог Цуна успевала говорить, поправляя макияж.
— Что за отвратительные мечты, женщина? – скривился Занзас, как от килограмма лимона.
— Во всём виноват ты и эта мафия!
— А я тут причём?
— А я? Я всего лишь девушка!
— Это ничего не объясняет.
— Мне всё равно. Я девушка и хочу нормальной жизни, а не флирт под обстрелом.
— Чем тебе не нравится флирт под обстрелом?
— Я жить ещё хочу! Вот чем!
— Это твои проблемы.
— Да?
— Именно.
— Ну, ну. Давай. «Люби по-своему»!
— Это ты к чему?
— Да ни к чему!
— Не повышай голос на меня!
— Ты первый так сделал.
— Ты меня вынудила.
— Да я чиста и невинна как белые лилии.
— Это ты про те, которые тебе дарит Бьякуран?
— Это тут причём?
— Да нет. Ничего.
— Подожди… Хыыы.
— Что за мерзкое выражение лица, Савада?
— Да так. Ни-че-го. И да, цветы он присылает как всегда отменные. Вроде бы недавно это были белые розы…
— Надеюсь, ты их съела. Жаль, что не подавилась.
— Как смешно.
— Даже очень.
— Смотри живот не надорви.
— Ты долго будешь пререкаться?
— Ты долго будешь фигнёй страдать?
— А?
«Идиот!»
— Савада, ты оборзела!
— Есть у кого учиться. Спасибо Мукуро и Бьякурану.
— А. Твои любовнички.
— ЧТО?
— Ты опять кричишь?
— Ты на что сейчас намекнул? На то, что я спала с этими? Совсем спятил?
— А как ещё понимать «я захвачу твоё тело» и «ты так нужна мне», высказанные в особой извращённой форме?
— Да потому что они оба на голову двинутые! И вообще долбодятлы!
— А хранитель облака?
— Да что ты ко мне прицепился?
— Нечем крыть?
— Я девственница, придурок!!!
— Оу.
— Мы идём на нашу свадьбу или нет? – Цуна устало потёрла висок.
— У тебя подол порвался.
— О чём ты? Ааааааа!!!!!! Зачем ты это сделал?
— Почему ты мне не веришь с первого раза?
— Да потому что! И куда ты руку положил?!
— Хватит орать…


— Эмм, господа, — священник устал ждать целых два часа, поэтому он пошёл поискать организаторов свадьбы. И нашёл их у двери, где должна быть невеста.
— Там заперто, — ответил Емицу. – И они там оба. И они там…


— Занзас!
— Заткнись, глупая женщина, прыгай! Я поймаю.
— Моя смерть будет на твоей совести.
— Это кто вообще?
— Скотинааа.
— ….
— И?
— Я поймал.
— Так отпусти, и валим отсюда!
— Так побудешь!
Послышался удаляющийся топот ног.

— И они там сбежали, — закончил Тимотео.
— А всё из-за того, что вы им не объяснили из-за чего всё это!
— Да как я мог. Занзас бы никогда не делал бы такое, хотя….
— Вы, правда, думаете, что он ничего бы не сделал, узнав, что Цуне предлагает выйти замуж 60-летний развратный дед и она от этого предложения не сможет отказаться из-за Вонголы?
— Но так интересней вышло, — улыбнулся в усы старик. Емицу печально выдохнул. – Господин священник, мы же сможем договориться снова? Скажем на следующую неделю?

— Кстати, а чего нам этот бред-то снился?
— Тебя сейчас именно это волнует, женщина?
— Ну, мне же надо как-то отвлечься от перестрелки!

---

Пишет Гость:

29.05.2010 в 19:44

205 слов, несколько оосный Рёхёй и нужную фразу поделил на две ==

После пятикилометровой пробежки по городу самое время свернуть в парк и продолжить тренировку серией отжиманий. Рёхей уже было приступил к упражнениям, как вдруг заметил невысокого мальчишку с необычной прической. Не каждый день в Намимори появляются синеволосые парни. Незнакомец легко подтягивался на турнике, и Рехей расслышал, как он считает.
- Пятьсот девяносто восемь. Пятьсот девяносто девять. Шестьсот!
Мальчишка спрыгнул с турника и, уперев руки в бока, громко рассмеялся.
- Ня-ха-ха, смотрите, боги, вот он я – великий Блек Стар. Придет время, и я удивлю вас!
Рёхей просто не могу упустить такого парня.
- Эй, приятель, - окликнул он мальчишку. – Вступай в мой боксерский клуб, нам экстремально нужны, такие как ты.
- Мне некогда отвлекаться на ерунду вроде твоего клуба, мне нужно достигнуть своей цели.
Рёхей задумался, ему, во что бы то не стало, захотелось заполучить этого Блек Стара в клуб. Но ведь все равно, скоро надо возвращаться в будущее. Точно, вот оно!
- Слушай, тут есть один парень, про него говорят, что он бог. Вступай в мой клуб, и я тебя с ним познакомлю.
Блек Стар ненадолго задумался и согласно закивал. Над парком раздался крик, который спугнул стайку птиц.
- Мы удивим Богов…
- … Во имя ЭКСТРИМА!!
Бьякуран еще не знает, насколько экстремальный сюрприз его ждет.

URL комментария

---

04.09.2010 в 23:13

Пишет  леди Лилит де Лайл Кристи:

Название: Воображение
Фандом: Katekyoshi Hitman Reborn
Автор: Лихослава (леди Лилит де Лайл Кристи)
Бета: Dusha
Герои: 2759
Время действия: Через месяц после переезда в Италию. (Тсуне 18 лет.)
Тема: Воображение важнее знания. А. Эйнштейн
Объём: 6 226 слов
Тип: слеш. PWP.
Рейтинг: NC-17
Саммари: Непонимание и моральные терзания.
Предупреждения: Автор и бета нюхали брокколи. POV Хаято.


…Вся моя прежняя уверенность, возводимая и выстраиваемая почти два года, рухнула в одночасье. Бывшая жизнь, школа, Намимори кажутся рассказанной на ночь сказкой пианистки. Я и сам-то не понял, в какой момент всё разрушилось. Мы постепенно отдалились друг от друга. Так просто и, вот она, пропасть между нами. Он мой босс, глава влиятельнейшей мафиозной семьи. А я его подчиненный. Его Правая рука. Не больше, но, к счастью, и не меньше. Еще пару месяцев тому назад всё казалось так прочно и незыблемо! Я хотел думать, что так будет всегда. Я хотел верить и молился на это. Джудайме и я.…
Но сейчас тело дрожит по ночам от холода и такого непривычного одиночества. В голове царствует опустошенность и в тоже время безумие.
В душе разразилась буря противоречий. Воображение против здравого смысла. Мне не привыкать, но бушующий ураган, разрывая душу в клочья, безжалостно сметает все мои надежды. Сердце – измочалено, в лохмотьях. Моя стихия меня же и погубит. Сломает пополам, разотрет по гладкому паркету резиденции, и я буду бесполезен. Я стану никем.
Ветер безжалостно сбивает все убеждения с полок разума, заполняя мое сознание игрой фантазии. Сплошные догадки вытесняют трезвый взгляд, подрывая и без того неустойчивую психику. И я ни о чем другом не могу думать. Только корить себя. Жалеть, что всё прошло и что время не вернешь назад, чтобы исправить ошибки.…Нет мне прощения!
Я устал прятать от хранителей глаза под линзами очков, чтобы никто не заметил красных жилок лопнувших сосудов. К тяжелым мешкам под моими глазами все давно привыкли. Нет желания притворяться, что со мной ничего не случилось. Но приходится выжимать из себя улыбку, я должен быть сильным. Я должен подавить свои страхи. И у меня не так уж много времени в запасе. А еще мне следовало бы вспомнить, как натягивать на лицо маску, чтобы я мог смеяться так, словно у меня всё хорошо. Даже через боль, грызущую изнутри.
Иначе мне не место в Вонголе. Но пока я избегаю своих же, шарахаюсь от охраны, чтобы не пришлось пускаться в объяснения, чтобы не распускали слухи. Мне не нужна их жалость! Но может быть, осуждение вернет прежнего меня? Но кто из Вонголы способен меня порицать? И тем более мне не нужны дружеская поддержка Ямамото и «экстремальное» утешение Риохея. Если я позволю им, то растеряю последние остатки гордости.
Не нужно ничего, кроме Джудайме! Его тихого и успокаивающего голоса, обещающего без лишних ненужных слов, что всё наладится. Поверить ему. Рассказать ему, не утаивая ничего, ни одной детали. В его присутствии я вообще не могу молчать. Говорю всё, что только в голову приходит. Самую нелепую глупость. Не подбираю слов, не вру. Сам иногда не понимаю, что несу. А он меня выслушивает, ему интересно. Я вижу это по тому, как он смотрит на меня, как подается вперед, когда я рассказываю что-то. Такого никто для меня не делал. Но и я никому прежде не открывался.
Счастливое время с боссом наполнило меня силой, уверенностью в завтрашнем дне. Я готов был свернуть горы, если бы ему это понадобилось. Мог бы собственноручно проложить подземную транспортную линию от Намимори до Сицилии! И я уверен, что справился бы быстрее, чем целая бригада рабочих! Но он не просил ничего, только сдерживал мою вспыльчивость. Зато сейчас, когда мне остались только воспоминания, я не то, что недостоин быть его Правой рукой – вновь превратился в истеричного пианиста, которому если и есть место в мафии, то исключительно как приглашенному на вечер музыканту!
Я больше не могу также безучастно, как прежде, утверждать, что всё хорошо, потому что меня раздирает изнутри желание подорвать особняк вместе со всей Сицилией. Каждую улицу! Каждый чертов дом! Спалить, камня на камне не оставить…
Чтобы мы смогли вернуться в Японию, в тихий городок Намимори. Чтобы…, нет, всё не вернется на круги своя и не будет так же хорошо, как было.
Все мои прежние предрассудки, вся гордость сейчас не имеют никакого значения. Всё осталось где-то там, на дне колодца. Куда провалились все мои надежды и все обещания. Ведь для босса я теперь никто. Один из его Хранителей. Всего-то.
В бессилии ударяю кулаком по стене, пытаясь заглушить душевную боль путем причинения себе физической. Сорваться на чем-то неодушевленном – единственный выход. Что, собственно, я еще могу? Что сделать такого, чтобы на меня потом не смотрели с укором удивленно-грустные глаза Джудайме.
Что мне еще необходимо сейчас? Разве это кого-то волнует?
Я хочу орать до потери голоса, до хрипоты. Так, чтобы стекла звенели. Закрыв дверь изнутри, на ключ, чтобы не набежали свои. Не собираюсь устраивать им такое представление.
Почти мечтаю, вижу наяву, как вновь, и вновь, и снова разрываю в мелкие клочья, разгрызаю, если то потребуется, все эти стопки важных бумаг, взгромоздившиеся на моем столе. Даже и прикасаться-то к ним противно. Словно одно прикосновение к ним вконец уничтожит меня.
Неплохо бы забиться в дальний темный угол, совсем как маленький восьмилетний мальчик, сбежавший некогда из дома отца. Туда, где меня никто не найдет. Ненадолго, ведь я не могу подвести своё Небо, если вдруг понадоблюсь ему.
Прикусываю нижнюю губу. Изнутри, чтобы заметно не было. Мученически сглатываю подступивший ком в горле и чувствую солоноватый привкус крови.
Но я не позволю себе первого, и не опущусь до второго. И уж тем более не стану бить дорогой фарфор, в неисчислимом количестве в виде ваз и статуэток поселившийся в моем кабинете. Не потому, что они чего-то стоят. Не потому, что мне кто-то посмеет сделать замечание. А потому, что это ничего не изменит. Легче не станет, хорошо уже не будет. А фарфор неплохо вписывается в интерьер.
Надо перетерпеть. Но сейчас как ломка, без Джудайме. Он стал моим наркотиком. Курение даже самых дорогих сигарет ни в какое сравнение не идет с тем удовольствием, какое я получаю, просто находясь рядом с ним. Затягиваясь им.
Сжимаю кулаки, ногти до боли впиваются в сухие ладони. «Терпи, Хаято. Всё позабудется. Останется в прошлом».
Сам себя обманываю. Это не пройдет. Вдохнув в свои легкие его аромат однажды, я не сумею относиться к нему иначе. Для меня Джудайме никогда не станет просто боссом, даже если он больше не посмотрит в мою сторону. Не исключаю, что смогу научиться скрывать болезненную гримасу, когда буду деловым тоном докладывать ему о прибыльности или убытках объектов, но мое сердце всё равно будет мучительно сжиматься и биться чаще только от того, что я буду видеть его. Потому что я буду представлять то, как мы.…И к черту все документы и отчеты.
Закрываю лицо руками, оттесняя пространство кабинета, чтобы вдоволь насладиться не в меру разыгравшейся фантазией. Приятно, пусть и так.
«Забудь, забудь, Гокудера. Ты и так получил больше, чем заслуживал», – незамедлительно спохватывается внутренний голос. И я знаю, что разум прав. Но ничего не могу с собой поделать.
В моей голове творится сумятица. Рассудочность пытается подавить воображение и заодно сопротивляется естественным потребностям тела. И выигрывает.
***
В кабинете босса сумрачно, несмотря на то, что сейчас только середина дня. Плотные тяжелые шторы задернуты, но колышутся на ветру. Окна нараспашку. На улице нестерпимо жарко, в остальных помещениях душно, а тут прохладно. Непривычно даже. Как предусмотрительно был установлен кондиционер!
Неспешно обвожу глазами комнату, скрупулезно изучаю вазы с росписью ручной работы на выпуклых боках и подлинники картин периода Возрождения в массивных рамах, словно в поисках поддержки. Они отталкивают меня. Пытаюсь найти хоть одну знакомую вещь. Бесполезно. Всё, что было мне дорого, осталось в Намимори. А тут всё такое помпезное и чужое, не свойственное моему Небу. Я не могу сказать, что здесь хоть немного уютно. Стены давят на меня. А задернутые шторы только усиливают общий эффект.
Сицилия. Фамильный особняк Вонголы, будь он трижды проклят. Здесь всё не так, как раньше. И даже не так, как я привык. Этого следовало ожидать, на самом-то деле. Хоть я и провел половину своей жизни в роскошном доме отца, где у нас с Бьянки был целый штат прислуги, но с девяти лет я шлялся по съемным скудно обставленным квартирам, где мне было куда приятнее находиться, чем среди этой помпезности. Живешь, как в музее, где ты один из экспонатов.
Нас окружают сотни новых лиц, и почти каждый день мы узнаем кого-то еще. Будь то охранник или владелец предприятия, которое прикрывает Вонгола. Но я потихоньку начал привыкать к рабочему персоналу. И к охране, хотя поначалу понять не мог, зачем нужно такое количество? Пусть среди них есть специалисты высшего класса, но всё равно они не смогут так защитить Джудайме, как могу я. Каждый отдельно взятый человек в первую очередь будет думать о своей шкуре, как самому не попасть под пулю и вернуться домой, к своей семье. А мне нечего терять, кроме неба.
Нас еще только ждут тома новых работ, неровными стопками возвышающиеся на краях наших столов. А я уже сейчас готов разорвать их в мелкие клочья. Но нельзя забыть, что я сам выбрал такую судьбу: быть рядом с Небом, служить ему до моего последнего вздоха. Но почему именно в мои обязанности входит бумажная рутина?!
Сицилия принесла с душным ветром и новые отношения. Или просто конец старых?

Молчаливый кивок Джудайме на бумаги. Я давно научился понимать его без слов. И ему это известно. Поэтому без возражений и лишних вопросов подвигаю стул и сажусь по его правую руку. Воспоминания захлестывают меня, как морские волны накрывают с головой. И я расплываюсь в мечтательной улыбке. Утопаю в них, теряю последнюю связь с реальностью. Год назад точь-в-точь также мы сидели в его комнате, и я подробно объяснял ему домашние задачи по физике. Тетрадка Джудайме с незатейливым рисунком, местами страницы пропущены, а кое-где даже выдраны. А где листы исписаны, то всё вкось и поперек. Если бы я мог, то хранил бы эту тетрадь, как самую дорогую вещь. Но так и не рискнул попросить Джудайме подарить мне ее.
И теперь мы сидим вместе в полутьме дорогого кабинета. Легко почти незаметно касаясь друг друга плечами. Так естественно, словно ничего не изменилось. Как будто всё по-прежнему. И я готов молить небеса, лишь бы этот миг не кончался.
Босс спрашивает меня насчет каждого документа, но строго по делу. Не отвлекаясь на любезности. Тем не менее, я счастлив. У меня складывается впечатление, что мне он доверяет значительно больше, чем самому себе.
Сердце радостно ёкнуло при одной мысли об этом и мне стоило немалых усилий сохранить на лице невозмутимость.
Тихий шелест бумаг перемежается нашими короткими диалогами. Скрип перьевой ручки по плотной дорогой бумаге с водяным знаком – гербом Вонголы – дарит мне эйфорию.
Я считаю секунды своего безмерного счастья и всё еще с трудом сдерживаю улыбку, так и расползающуюся на губах…

Здесь всё неправильно и как-то нереально. Такое ощущение, что мы в кукольном театре неумелого артиста.
Его комната была самой светлой и теплой во всем доме. В ней можно было расслабиться и побыть самим собой, не стесняясь смеяться. Не задумываться ни о чем дальше настоящего момента. Быть счастливым, ведь счастье – это и есть миг.
Когда Десятый зарывался носом в мои волосы, то иногда признавался, что ему нравится запах. И я до сих пор мою голову тем же шампунем. И пользуюсь той же туалетной водой, что он подарил мне на семнадцатый день рождения. Я не меняюсь.
Я знаю, что ему неприятно, когда в комнате повисает дым. И когда в очередной раз я собрался выйти покурить на улицу, он удержал меня за локоть и невесть откуда достал пепельницу. Это было так удивительно, что он держал что-то только для меня! Поставил ее на подоконник со словами: "Можешь и тут, только окно открой, ладно?". Этот случай стал одним из самых приятных воспоминаний, согревающих меня до сих пор. Может быть, потому что после этого "его" комната стала "нашей"? А в последний год учёбы уже по всему дому незаметно расползлись мои книги и журналы. Его матушка, наверное, самая милая женщина, из всех, что я знал, едва ли ни силком отбирала у меня одежду, чтобы постирать и зашить очередную дырку.
Пора бы уже отпустить эти воспоминания. Или хоть попытаться впредь не возвращаться к ним, хотя бы до тех пор, пока они не перестанут причинять боль. Как раскаленное железо на коже.
В этой комнате никогда не будет ничего моего. Потому что это кабинет Босса. Закончилось то беззаботное время, когда мы были школьниками, и хоть в этом были равны. Конечно, он вскоре найдёт того человека, кто будет его достоин. Того, кто станет ему надежной опорой в жизни. Я же отойду на второй план. Целых два года почти непрерывного, ничем не заслуженного счастья, убедили меня, что так будет и дальше. Я поверил и не смел усомниться. Вел себя, как идиот! Теперь я это вижу в полной мере, и от этого внутри меня всё сворачивается в колючий комок.
Глупо было надеяться, что с переездом в Италию ничего в наших жизнях не изменится. Он босс, а я его Правая Рука. И от этого мучительно тоскливо. Можно быть рядом, но невозможно дотронуться.
Даже смотреть на него лучше не стоит, а то мысли уведут меня совсем не туда. И я пока не знаю, смогу ли сдержаться. В присутствии Джудайме бороться со своими желаниями становится почти невыполнимой для меня задачей. Когда он по старой привычке запускает пальцы в растрёпанные волосы, пытаясь самостоятельно разобраться с очередной бумагой, невольно вспоминаю, какие они на ощупь: густые, немного жёсткие и едва заметно пахнущие ментолом. Когда вертит между пальцами ручку, вспоминаю, как приятно было чувствовать прикосновение его горячих, чуть шершавых ладоней к обнажённой коже…
Сегодня я дал слабину. Моя гордость не задета этим фактом только потому, что сегодня могла бы быть наша вторая годовщина. До сегодняшнего дня я и не подозревал, что могу быть таким сентиментальным, но уголки глаз начинают неприятно зудеть. Словно песок попал, причем в оба глаза сразу.
С усилием отрываю как будто свинцовую руку от подлокотника и прикладываю к груди. Хочу удостовериться, что мой талисман всё еще на месте. Под пиджаком и рубашкой спрятан подарок Джудайме на первую нашу годовщину. Я не хочу показывать его хоть кому-то. Это только моё, часть меня, без которой я не представляю своего дня. И это всё, что у меня осталось помимо фотографий и воспоминаний. Тонкая серебряная цепочка и кулон в виде металлической пластинки, на которой вырезан японский иероглиф «Ураган».
Эйнштейн в одном из своих трудов сказал, что "Воображение важнее знания". Я верю ему, не могу усомниться. И сейчас позволяю своей неуемной фантазии разыграться. Перед моими закрытыми глазами непрерывно мелькают образы. Мы вдвоём сидим в кафе. По пути я подарил Джудайме заранее заказанный подарок: ежедневник в обложке из натуральной кожи, чтобы он смог систематизировать планы на день. И не так выматывался, изнуряя себя попытками успеть всё и сразу. Если я позволил воображению разыграться, то уже поздно сдерживаться; и я представляю себе, что ему понравилось. И как согревающий огонь блестит в его глазах. Он улыбается только мне, открыто и счастливо, не обращая внимания на взгляды других посетителей и официантов…
В мои мысли вмешивается голос разума и вскружившая голову дымка рассеивается. Передо мной на столе лежит бумага, и бегло пробежав глазами по строчкам, я сообщаю боссу общий смысл. Мой голос немного дрожит. Я почти поверил собственной выдумке.
Может быть, воображение и важнее, но оно играет со мной дурную шутку. Всё видится таким реальным, что действительно можно поверить. Лучше уж ничего не представлять. Хотя бы в присутствии босса, иначе можно изрядно его удивить. Я вполне могу потерять власть над своими фантазиями и сказать, а хуже, сделать что-то более мне непозволительное.
Джудайме всё еще называет меня по имени. Это и ласкает, и бьет. Как будто свежую рану посыпали солью, а потом ободряюще растрепали волосы. Внутри всё клокочет от звука моего имени, сорвавшегося с его губ. Никто другой не может позвать меня с таким чувством, как он.
Глаза всё еще неприятно чешутся. К зуду прибавилось легкое пощипывание, словно помимо песчинки, угодившей мне в глаз, кто-то рядом начал резать лук. Много лука. На стопку бумаг, лежащую передо мной, падает несколько крупных капель. Вот только замечаю я это слишком поздно. Бумаги уже в руках у Джудайме. И глупо верить, что он не заметит поплывших от воды букв.
Аккуратно коснувшись пальцами нечитаемого слова, он быстро комкает бумагу. Я заворожено слежу за скупыми движениями его рук и не могу оторвать взгляда. Сейчас будет непростой для меня разговор. Кровь отливает от лица, а по рукам бежит мелкая дрожь. Я шумно втягиваю воздух ртом, пытаюсь приглушить слишком громкое биение сердца. Кажется, что я слышу в тишине кабинета каждый удар.
Минута тянется так долго. Мне кажется, что прошло уже не меньше получаса, но секундная стрелка на часах босса прошла только четверть отрезка.
Джудайме внимательно смотрит на едва видимую капельку от чернил, оставшуюся на его пальце. Как будто ждет от нее ответа на молчаливый вопрос.
Меня колотит изнутри, под ребрами трепыхается сердце. И я, только вцепившись в подлокотники стула, заставляю себя оставаться на месте. Как загнанный в угол зверь.
Мне даже смотреть на Джудайме не надо, я и без того чувствую, как его удивлённый взгляд скользит по моему лицу. Мечтаю провалиться сквозь землю, гореть в аду, да я согласен на что угодно! Лишь бы только не слышать, не видеть, не чувствовать изумления и последующего за тем непонимания босса!
— Что с тобой случилось, Хаято? — его голос полон неподдельной тревоги.— Ты такой бледный.
Правда что ли, я так бледен? Это заметно даже в темноте?
Он так заботится обо всех нас: своих Хранителях и простых подчиненных. И я знаю лучше многих: мафия – это одна большая семья.
Упавшие уголки губ дергаются в слабом подобии улыбки. И чуть вздрогнув, тут же вянут. Я вижу только черные носы своих ботинок. И считаю про себя секунды, обгоняя стрелку. Запоздало осознаю, что должен дать ответ.
Нервно заламываю пальцы, не знаю, куда себя деть. Как подавить подступающую к горлу икоту. Лихорадочно пытаюсь подобрать слова, собираю последние силы, дабы сдержать свои порывы.
— Ничего стоящего вашего внимания, Джудайме, — бормочу себе под нос. Невнятно. Но по-другому не могу. Язык как будто деревянный. Бессмысленно надеюсь, что он не услышал моего прерывистого полувздоха-полувсхипа. Действительно хочу верить, что он мог не разобрать, что я сказал. Одно это в данную минуту было бы для меня всевышним счастьем. Недоступным мне…
Я никогда не посмел бы ему соврать. И более того, никогда не умел. И мне не приходится сомневаться, что сейчас, когда последует его следующий вопрос, я расколюсь надвое. Ни взирая на всю пропасть между нами, я буду рассказывать всё, что накопилось. Говорить, не умалчивая. Словно мы всё еще в его комнате в Намимори.
А потом, покинув его кабинет, я буду разбивать кулаки в кровь, бросаясь на стены, срывать картины и… просто ненавидеть себя. Всей душой. Так, как можно ненавидеть только заклятого врага, которого поклялся убить.
Мне на самом деле не остается ничего другого, пока не восстановили разнесённый мной два дня назад тренировочный зал.
— Я вижу, что-то случилось. Ты так странно ведёшь себя в последнее время. Я беспокоюсь о тебе, — захлебываясь горем, выныриваю из своих мыслей к ласкающе-теплому голосу Джудайме, проникающему сквозь ощетинившийся разум прямо в излохмаченную душу. Загнанное сердце ёкнуло и замерло немного дольше положенного. Дыхание застыло в горле и мне потребовалось откашляться, чтобы привести голос в состояние близкое к норме. Краем глаза смотрю на босса, он выглядит таким встревоженным. Его ручка сиротливо лежит на столе. Стрелка на колпачке выломана, хотя еще парой минут назад ручка была безупречна. Пятна от чернил на листе от слишком сильного надавливания. Незаконченная подпись? Подмечаю мельчайшие детали. И просто боюсь. Не знаю, чего ждать от самого себя.
Не хватало только позволить срыву поглотить меня. Кем я буду выглядеть в его глазах? Джудайме только окончательно убедится, что я помешанный и недостоин занимаемого места. А это всё, что у меня есть. Всё, чем я дорожу. Всё, чего я хочу! Быть к нему как можно ближе, быть ему нужным. И пусть только для того, чтобы помогать с бумагами. Я согласен на что угодно. Лишь бы приносить ему пользу.
— Нет-нет, что вы! — мотаю головой из стороны в сторону в подтверждении своих слов. Волосы растрепались и бьют по щекам. — Всё в порядке, — шепчу и хочу верить сам себе. Стараюсь, но не могу говорить даже на тон громче. Голос сел. — Это всё сегодня, только один день! — Слова опережают мои мысли. — Обещаю: я буду держать себя в рамках, не доставлю проблем… — слышу глухое уханье сердца в ушах. Как будто внутри меня разместился здоровенный барабан.
—А какое сегодня число? — недоумённый взгляд Джудайме, бегающий по кабинету в поисках календаря, подтверждает, что он не шутит, а действительно не в курсе.
— Пятнадцатое июля… — мои губы едва двигаются. Не буду удивлен, если босс не вспомнит, почему этот день так важен для меня. Голос предательски срывается и подпрыгивает на две октавы выше. — Ведь это всё больше не важно, да? Я понимаю. Прости…те. Это всё моя вина! Я был так глуп.… Я н...не ценил…, — теряюсь в словах, как глупо. Смешно от своих же лепетаний, если бы не было так горько…
— Прости меня, — тихий голос в пустоту прерывает бессвязный поток сознания, и я замолкаю на полуслове. Давлюсь словами, рвущимися из меня наружу, и лишь спустя полминуты понимаю, что мне стало легче. Но, тем не менее, мне совсем не по себе, как будто ослабили мои внутренние терзания, но затянули удавку вокруг шеи: Джудайме сидит ссутулившись. Его плечи бессильно поникли, словно на них обрушилась вся тяжесть человеческих проблем. Костяшки сцепленных на столе пальцев побелели от напряжения. А лицо скрыто за волосами. Это реально пугает. И мне не надо видеть выражения его лица и не нужно слов, чтобы твердо знать: он переживает. Только вот почему?
— Пожалуйста, Хаято. Я действительно не знал, что сегодня… я был уверен, что только на следующей неделе… Я ночь и день путаю,— растерянно признается босс. Я хватаю ртом воздух. Это всё так неожиданно, сколько и неправильно. Сюрреалистично.
— Мне не за что вас прощать!— говорю открыто, пусть и чересчур возбужденным тоном. Звучит резко. Безрезультатно пытаюсь разобраться в поведении Джудайме и не могу прийти к конечному выводу. Ударяет по виску головная боль, непомерно много эмоций для одного дня. Слишком уж откровенный новый виток внутренней борьбы во мне. И причины такого странного поведения босса всё еще маячат на горизонте, спрятавшись под плотное одеяло облаков. Мне бы стоило, наверное, замолчать, всем лучше б было, но раз уж я начал говорить, то заткнуть меня невозможно. Разум ругается, а мое воображение услужливо подсовывает факты, доказывающие правоту моих мыслей. — К чему вам? Если вы больше не люб…, — вовремя прикусываю язык, — больше меня не хотите!?
Не удаётся закончить фразу ровным голосом, а ведь мне так этого хотелось! Вместо этого выходит нервно, хрипло, почти задушено от эмоций. Мне стыдно за сегодняшний день, а в особенности за срыв, хоть я и знаю, что всё это останется между нами. Моё уважение к самому себе страдает сильнее, чем, если бы я так опозорился на главной площади города в окружении сотен людей. Как Правая рука, я должен оказывать всевозможную поддержку, брать на себя часть проблем и снимать груз наваленных на босса забот, но вместо этого своей запальчивостью я создаю для всей Вонголы ряд новых проблем. Невольно сжимаюсь на стуле, закрываю лицо руками. "К чему все эти извинения, если вы не прикасались ко мне уже месяц?" Мысль поглощает все сознание. В душе пустота и горечь от утраты, все еще осознанной не до конца.
Целый месяц на когда-то родной земле превратился для меня в медленную и самую мучительную пытку из всех возможных. Не отвожу глаз от тонкой полоски света на противоположной от окна стене. И стыжусь своей же натуры. Нельзя так! Как я мог позволить себе такую дерзость? Ведь я должен выдержанно принять случившееся: решение босса не может быть оспорено даже мысленно. Следовало бы поблагодарить его за всё потраченное на меня время и надеяться на то, что он о нём не жалеет. Но после такого позора, как срыв во время работы, уже никогда не осмелюсь поднять на него взгляд. Не то, что заговорить первым.
Пианисту не место в мафии. Пора бы уже мне перестать спорить с теми, кто так говорил. Но я не могу сдаться вот так просто.
Я не понимаю, что происходит, но…
Он обнимает меня. Непривычно крепко. Так, словно не хочет отпускать от себя. Или собирается переломать мне ребра. Пусть делает, что хочет, его право. Джудайме, в свою очередь, зарывается носом в мои волосы, вдыхает их запах. Сухие губы беспорядочно целуют в шею, и я застываю, не в силах поверить происходящему. Боюсь дышать, чтобы не спугнуть хрупкость момента.
— Прости меня, пожалуйста! Прости, прости, прости-прости-прости-прости-прости… — бесконечно шепчет он прямо мне в ухо, словно я вообще могу на него сердиться. Слившийся в горячее дыхание шёпот вливается прямо в неокрепшее сознание, выгоняя все прежние мысли. Весь дрожу от полузабытого ощущения. Его язык очерчивает абрис ушной раковины. А потом его губы опускаются к мочке и едва ощутимо прихватывают ее зубами. Язык легко щелкает по сережке, а руки вовсю скользят по моей спине.
Я воображал, что устрою погром? Кажется, это скоро осуществится, потому что под пальцами мнутся подписанные листы, счета и отчёты, а нога потянула шнур лампы, которая с громким звоном свалилась на пол. Скорее всего, разбилась, но Джудайме всё равно.
Его дыхание щекочет.… Я чувствую себя таким беспомощным. Близость Неба сводит меня с ума.
— Я такой идиот, да? Я должен был понять раньше,… что-то сделать… — прерываясь на поцелуи, босс всё еще объясняется.— Но здесь оказалось столько дел… голова кругом. Вдобавок, я до смерти боялся с чем-нибудь напортачить. Да и ты стал держаться так отстранённо…,— в его взгляде немой вопрос.— Я подумал, что как только всё устаканится, как раз к следующей неделе… мне хотелось отметить годовщину вне этих стен. Романтично. Весь день гулять по городу, а вечером в ресторане при свечах, чтобы никого кроме нас… я подарок уже заказал, его вчера прислали. Помнишь?— не могу сдержать улыбки. А я-то думал, что за секреты от меня.— Я так сглупил, как будто в календарь заглянуть не мог… — голос сбивчивый, неуверенный, давно я такого не слышал, вот уже пару лет. И его тон, будто он оправдывается. Зачем? Ведь Джудайме вправе делать всё, что ему заблагорассудится. Он же босс и ему нет нужды отчитываться в своих поступках подчинённому, даже если они и… встречаются? Всё ещё? Забыть, забыть скорее весь этот месяц, как страшный сон!
— Я просто соблюдал субординацию, Джудайме, — теперь моя очередь объясняться и оправдываться.— Но вы могли бы поручить большую часть бумажной работы кому-то другому!
— Знаешь, я об этом как-то не задумывался…,— его щеки заметно краснеют.
Джудайме чуть-чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза:
— Ну что мне сделать, чтобы ты простил меня?
В голову приходит только одно:
— Возьмите меня, прямо здесь, сейчас. Немедля. Пусть это будет грубо, но я хочу чувствовать, что всё ещё ваш, весь целиком в вашей власти, принадлежу вам…
— Я не хочу причинять тебе боль, ведь можно обойтись и без неё…, — ласкающий взгляд Джудайме затягивает меня.
С громким шорохом разлетаются со стола оставшиеся бумаги, кружат в воздухе, устилают весь пол вокруг. Край стола впивается в поясницу, когда Джудайме буквально опрокидывает меня на столешницу. Его зубы сильней сжимают мочку уха, потом прикусывают беспокойно бьющуюся на шее жилку. С моих губ срывается невнятный стон, как же давно я не испытывал этого!
Это только кажется, или его руки действительно дрожат, пока он расстегивает пуговицы моего пиджака? Нетерпеливо, как будто в первый раз, как будто ему тоже не хватало всего этого. Помогаю снять его пиджак, тот неопрятной тряпкой падает на пол, тряпкой, стоимостью в месячную зарплату среднестатистического итальянца. Мой остаётся лежать на столе подо мной, несколько смягчая ощущения от излишне твёрдой и резко обрывающейся поверхности. Пока босс ослабляет и отшвыривает куда-то в темноту кабинета мой галстук, стараясь при этом не отрывать губ от моей шеи, вцепляюсь в его плечи. Не хочу отпускать, боюсь, что растают туманом такие реальные иллюзии, почти задыхаюсь от этого внезапного страха, но он легонько целует в висок, и без труда разжимает мои пальцы:
— Хочешь принадлежать? Тогда ничего не делай, я сам.
Пуговицы моей рубашки частично расстёгиваются, частично выдираются с "мясом". Белая накрахмаленная ткань стаскивается до локтей и остаётся так, фиксируя руки, почти полностью лишая возможности двигаться. Это заводит просто нереально: вот уж действительно полностью в его власти. И хотя можно было бы попытаться освободиться, мне это даже в голову не приходит, не нужно это. Ведь вот он я, лежу на его столе, полностью отдав боссу контроль над происходящим, без остатка. Ещё тогда, пять лет назад, я поклялся, что моя жизнь принадлежит ему, и сейчас, как никогда остро чувствую эту принадлежность. Дыхание становится сбившимся и тяжёлым, губы мгновенно пересыхают, облизываю их судорожно, пока Джудайме щёлкает пряжкой моего ремня, а потом лишается терпения и резко выдёргивает его из брюк, отшвыривает в сторону. Пряжка с характерным стуком ударяется о какую-то мебель.
— С чего только тебе пришло в голову… что я тебя больше не люблю?— хриплое, горячие дыхание у самых губ заставляет меня дрожать в ожидании поцелуя. Сдерживаю желание податься навстречу и поцеловать самому. Нет, сегодня исполнится одна из самых частых моих фантазий: полный контроль со стороны Джудайме. Не хватает только по-настоящему связанных рук, тем же ремнём, к примеру. Возможно, ещё и резкости с его стороны, ведь не смотря на то, что я без остатка в его власти, он всё равно остаётся нежен. Его прикосновения так бережны, что я начинаю чувствовать себя долгожданной хрустальной статуэткой, грубо освобождённой от ненужной обёртки, а теперь трепетно рассматриваемой владельцем.
Эйфория подкралась как-то незаметно, постепенно вытесняя из сознания все прочие мысли и ощущения. Босс не любит, когда что-то случается неожиданно или выбивается из намеченного плана. Ему, в самом деле, нравится, что здесь он реально может держать всё под своим контролем, в том числе и сдерживать меня. Хочется доставить ему удовольствие, как можно более сильное, всецело отдаваться ему. А губы у него горячие, сухие и требовательные. Сердце как будто пропускает удар, а потом начинает биться быстрее. Отвечаю на поцелуй, вкладывая в него всего себя, всю любовь к нему, всю страсть, на которую только способен. Чувствую, как его язык скользит по моему нёбу, и не могу сдержать стона. Наши языки сталкиваются, переплетаются, ведя лишь им понятную игру. Чуть отстранившись, он безмерно осторожно прикусывает мою нижнюю губу, словно на ней что-то сладкое и это надо бережно съесть. Глаза невольно закрываются, и я выгибаюсь на столе, стараясь быть как можно ближе к Джудайме. Я уже готов, а он сознательно тянет с прелюдией. Подводит меня к черте одними поцелуями. Чтобы в тот момент, когда я буду в миллиметре от вершины, войти в меня.
Я слишком долго ждал, что бы сейчас сдерживаться, и потому дрожу от нетерпения, когда босс начинает стягивать с меня брюки, сразу вместе с нижним бельём, но не до конца, видимо, чтобы не возиться с ботинками. Послушно поднимаю ноги вверх, повинуясь даже намёку на движение, стискиваю пальцами столешницу, чтобы не свалиться. Ну, когда же, наконец?
Скрип выдвигаемого ящика застаёт меня врасплох. Прикосновения контрастные: сухая, разогретая ладонь ласкает внутреннюю сторону бедра, чуть прохладные, скользкие от смазки пальцы проникают внутрь. От неожиданности с шумом втягиваю в себя воздух, но пальцы исчезают также быстро, как и появились, а ладонь остаётся, но теперь она не столько ласкает, сколько не позволяет податься назад, чтобы продлить прикосновение. Ощущение полной беспомощности заставляет тихо поскуливать, кусать губы. Кажется, что я взорвусь, если он не войдёт в меня прямо сейчас.
— Подожди, не всё сразу, — раздаётся шёпот прямо у уха. Неужели я сказал это вслух? Замираю, как кролик при виде удава, стараюсь унять дрожь, но язык, выводящий на моей коже затейливые узоры, не слишком этому способствует. Равно как и мысли о лежавшей всё это время в столе смазке. Неужели стоило наедине вести себя так же, как и прежде в его комнате, а субординацию соблюдать только на людях? И не было бы тогда всех этих мучений?
Он входит без лишней нежности, и тогда, когда я этого совсем не ожидаю. Сразу на всю глубину, вырывая из моего рта невнятный вскрик. Немного больно после такого длительного перерыва, но я сам этого хотел, сам просил, чтобы грубо. Да и все хоть сколько-нибудь неприятные ощущения проходят практически мгновенно, стоит только Джудайме проникнуть под нужным углом. Стараюсь стонать не слишком громко, не полагаясь на звукоизоляцию: не хватало только, чтобы кто-нибудь из охраны среагировал на подозрительные звуки. Но выходит это как-то не очень. Да и как можно молчать, когда всё существо заполняет почти невыносимое наслаждение? Хотел кричать, чтобы стёкла звенели? Опять осуществляется. А без настоящей грубости можно и обойтись, я ведь знаю, что он не любит причинять боль.
Поза всё-таки не слишком удобная, лучше бы меня лицом вниз положили, держать ноги задранными неудобно. А затекшие ноющие мышцы мешают полностью раствориться в испытываемых ощущениях. Хотя одну ногу теперь придерживает босс, и под коленкой поцеловал, как в наш самый первый раз, но другой рукой он зарылся в мои волосы, заодно придерживая свешивающуюся со стола голову за затылок. Выход нашелся довольно быстро, когда мне удалось подхватить вторую ногу своей рукой. Тело ощущается натянутой фортепианной струной, и Джудайме как будто играет сейчас на мне что-то восхитительное, и только для нас двоих. Я опять смахнул что-то… да не важно! Мое сознание как дымкой заволакивает, и кажется, что в мире ничего больше не существует, только мы вдвоём да стол этот.
Бездумно, инстинктивно стараюсь открыться сильнее. Ту ногу, что сам держу, отвожу как могу дальше в сторону и тяну к груди, насколько это позволяют полуспущенные брюки. Сильнее вцепляюсь другой рукой в столешницу… что это трещит? Ткань нашей одежды, а может, дерево под моими пальцами? Или это моё воображение не на шутку разыгралось? Жаль, что в такой позе навстречу подаваться почти невозможно, но это Джудайме так решил, мне и в голову не приходит возражать. Просто остаться так навсегда, превращаясь в единое существо, обретая завершённость. И пускай стол почти что ходуном ходит. За явственно ощутимый на коже беспорядочный шёпот "Люблю", "Мой", "Как ты мог думать иначе?" можно простить всё, что угодно. Пальцы зарываются в волосы жёстче, вынуждая подставлять шею под жало языка, под укусы и засосы. Потом он дует на разгорячённую кожу, вызывая мелкую дрожь и тысячи мурашек.
Мои пальцы непроизвольно сжимаются, да так что в своё бедро едва не до крови ногтями вцепляюсь, но боль становится просто острой приправой к наслаждению. Губы его уже скользят по ключицам, затем ниже и, наконец, приближаются к соскам. Медленно, как будто дразня, кончик языка очерчивает один из них по кругу, то сильнее прижимается, то касается едва-едва. Его взгляд из-под намокшей от пота чёлки как будто пронизывает насквозь. Глаза уже давно как под действием пламени: оранжевая радужка, очерченный более светлой каймой красноватый зрачок. Когда Небо испытывает сильные эмоции, они всегда такие. Завораживающие, подчиняющие, глядящие прямо в душу. То, как он на меня сейчас смотрит, говорит громче любых слов. "Ты мне нужен, дорог мне, самое дорогое что есть. Без тебя мне – никак". Терпеть сил нету, подаюсь всем телом навстречу, за что то ли вознаграждаюсь, то ли наказываюсь лёгким укусом. Зубы лишь самую малость прихватывают затвердевший кончик соска, но этого достаточно, чтобы меня оставили последние остатки самоконтроля. Это становится последней каплей, и я содрогаюсь в каком-то совершенно диком оргазме. Едва не сваливаюсь с многострадального стола, и, в конце концов, обессилено повисаю, наплевав на все неудобства позы. Чувствую, будто из меня вытащили все кости, и я просто растекаюсь, как медуза, по всей столешнице. Глаза открывать не хочется. Что-то говорить, а уж тем более думать, хочется ещё меньше. Никогда ещё не чувствовал себя так после секса.
Джудайме устало навалился сверху, это кажется каким-то уютным, умиротворяющим, родным. Но вскоре он приподнимается, и я всё же разлепляю ресницы, чтобы увидеть выражение его лица. Взгляд у него немного расфокусированный, мутный, но постепенно босс сосредотачивается, приподнимается ещё чуть-чуть, чтобы не прижимать меня к столу.
— Ты… в порядке, Хаято? — он заметно краснеет, скорее всего, замечая следы, которые оставил на моей шее. Босс всегда стеснялся, когда оставлял на мне засосы, особенно если они оказывались в … нестандартных местах. Помню, как однажды в школьном бассейне весь класс практически квадратными глазами пялился то на яркий засос у меня на задней стороне бедра, то на красного, как рак, Джудайме.
— Мне никогда ещё так хорошо не было,— на одном дыхании сообщаю банальную, по сути, вещь. Но что я могу ещё сказать, если это правда?
В столе оказываются ещё и влажные салфетки. Полезная вещь, особенно если до ванны ползти либо на другой этаж, либо в другой конец этого. Причём с вероятностью в сто и больше процентов встретить как минимум охрану. Когда нам обоим удаётся привести себя в порядок, кое-как найти все предметы гардероба и поместить их на положенное место, сил не остаётся совсем никаких, хоть прям тут засыпай. И я уже всерьёз подумываю, где было бы удобнее лечь, но Джудайме досадливо морщится, запускает пальцы во влажные растрепанные волосы:
— Я ведь забыл про подарок тебе. Сейчас… — он снова лезет в один из многочисленных ящиков стола, я скоро уверюсь, что в нём можно найти абсолютно всё.
— У меня тоже есть для вас подарок! Но я его не взял…,— пристыжено бормочу, смущенно опускаю взгляд. Ведь мог бы и с собой взять, не развалился бы от тяжести.
— Не переживай так, Хаято. Всегда успеешь, — беззаботно отмахивается босс. И от его улыбки, такой родной, ласковой и теплой, сразу легче делается, но уже через мгновение она скисает. — А романтическую прогулку придётся немного отложить, прости, пожалуйста, но на сегодня ещё слишком многое запланировано, чтобы мы могли себе это позволить.
— Ничего страшного, Джудайме. Вы совсем не обязаны… — меня заставляют замолчать самым приятным способом – целуют. А мне действительно кажется, что и так слишком много. Чересчур резкий у меня вышел перепад настроения: от беспробудного отчаяния к всепоглощающему счастью. А ведь я действительно мечтал о чём-то подобном, но… это вполне может подождать, всё такие мелочи по сравнению с наполняющей меня уверенностью. Мои чувства взаимны. Всё остальное, право, такие пустяки!
— Вот, надеюсь, тебе понравится.— Босс отрывается от моих губ и неловко протягивает мне подарок.
Простая чёрная коробочка, почти плоская, небрежно перетянутая ярко-красной тонкой лентой. Моё любимое сочетание цветов, это так… чутко, что я чувствую жгучий стыд за свои необоснованные подозрения. И пальцы чуть подрагивают, когда открываю. Это зажигалка Zippo со сделанной на заказ гравировкой в виде эмблемы Урагана Вонголы. Красивая… очень. Просто слов нет. Сжимаю её в кулаке и буквально вешаюсь Джудайме на шею, бормочу что-то благодарное.
— Опробовать не хочешь? — смеётся он так, что в его глазах пляшут искорки теплого домашнего огонька.
— В вашем кабинете? — я никак не пойму, что босс имеет в виду, ну, не может же быть, чтобы после всего, что произошло, он выгонял меня. Но и курить тут…— Да здесь и пепельницы нет.
— Почему нет?— удивляется он, отдергивая немного занавеску самого ближайшего к своему креслу окна.— В моей комнате ты же курил.
А я глазам своим не верю: на подоконнике стоит пепельница, та самая, что и в комнате была. Прозрачная, стеклянная, с выщербленным от падения на пол краешком. Она всегда стояла здесь, не сомневаюсь, ждала, пока я её замечу. И ведь именно там, где и раньше, на подоконнике. А где же ей ещё быть, если меня всегда просили курить в окно?
Джудайме передвигает кресло поближе к окну, садится сам, тянет меня себе на колени.
— Вот так будет удобней, правда?

Действительно, удобней.
А я теперь уже не так верю Эйнштейну. Воображение, конечно, важно, но только знание может дать спокойствие.

---

17.09.2010 в 17:09

Пишет  Anglessa:

Letters to Jupiter
Название: Letters to Jupiter
Автор:  Anglessa
Бета:  Lily_Angels
Фандом: Katekyo Hitman Reborn
Пейринг: 5YL!2759
Жанр: romance
Рейтинг: PG
Размер: мини
Тип: пре-слэш
Статус: закончен
Размещение: запрещаю

читать

Когда Савада медленно стал перебираться из своего прошлого в хоть какое-то настоящее, все казалось ему совсем новым, таким непривычным, а внимание со стороны незнакомых людей вводило в ступор, что даже по началу он не мог нормально ответить на вполне обыденное приветствие. Савада считал себя все тем же неудачником, каким всегда слыл в глазах бывших одноклассников, и, теперь, дружелюбные улыбки и скорые рукопожатия, казались ему чем-то совершенно странным, а еще, не менее странно вел себя Гокудера, провожая яростным взглядом однокурсников Тсуны. Будто хотел дыру просверлить в мельтешащих спинах.
- Десятый, давайте, я их всех сразу, а? По-тихому, никто и не узнает, а?
Динамит Тсуна носить запретил, но это не значит, что Гокудера не сможет разобраться с этими приставучими уродами собственными руками. Да он бы их на клочки разорвал, если те стали бы надоедать Десятому.
Убьет, не моргнув глазом.
И Савада это прекрасно знает - убьет. Быстро и ловко, так, что никто ничего и не заметит, только потом порохом будет слегка пахнуть, но это неважно, можно и на сигареты сослаться. Возможно.
Но так же он знал, что Гокудера не пойдет против него, уверен, а поэтому спокоен и даже как-то удивительно доволен, что смог убедить своего хранителя в том, что ему всего лишь будет достаточно находиться рядом.
Удобнее.
И табу на мафию.
На любое оружие, и даже тот обычный перочинный нож, а еще не надо никому выворачивать руки, вовсе не нужно пинаться и бить, да и курить не стоит.
Но на последнее Гокудера бурно возмущался, и Тсуна сдался, постепенно перетекая из состояния Десятого босса в привычного неудачника.
Он по-прежнему сдавался без боя, легко уступая вспыльчивому хранителю, понимая, что так избежать назревающих конфликтов будет куда легче. Он все еще искал легкие пути, самые простые, а они проворно успевали ускользнуть каждый раз, подставляя вместо себя извилистые тропы, по которым без опаски не пройти никак. Все сложно. Все всегда сложно.
Было.
Есть.
И наверняка будет.
Этого не изменить, даже скрывшись на край света.
Поэтому Савада качнул головой, легко дотрагиваясь рукой до плеча Гокудеры.
- Не стоит, Хаято.
Улыбался открыто, так добро, так солнечно, что ощущение нереальности завладевало с головой, окунало в ледяную воду и вышвыривало отогреваться в тепло.
Тсуна неуверенно пожал плечами.
- Я не думаю, что это стоит внимания, - куснул губу, оставляя красноватый рубец, - ты ведь тоже так считаешь, не правда ли?
Гокудера сглотнул.
Гокудера вытянулся по струнке.
Гокудера вздрогнул от мягкого прикосновения.
Взгляд застыл ледяным пламенем, словно упрятав то живое, что там теплилось еще секунду назад в вакуум. А губы замерли, храня в уголках крохотные ямочки широкой улыбки. У Савады нет причин убивать. У него круговорот разномастных каруселей в голове, которые водят свои хороводы вне зависимости от того, каким боком Земля располагается к Солнцу.
Задницей.
Или чем другим.
У него все мысли - сплошная формула высшей математики, приумноженная на сотню.
Для прочего, для того, что - вроде - важно, а впрочем, не так чтобы особо, у него при себе хранитель. Один из. Из шести.
Небо хочет быть самостоятельным.
Не выходит.
При Небе всегда кто-то есть.
Без кого-то Небо задыхается.
Тяжело.
- Не правда ли? - Он повторил, привставая на цыпочки, шепча не на ухо, а в самое сердце.
- Все верно, Десятый.
Всегда.
На-всег-да.
Для Гокудеры даже немного по-иному.
На-веч-но.
Все у них не так.
И мысли одни на двоих, и ощущения общие, и боль перекатывалась с одного на другого, словно морские приливы и отливы. Вот и путаница получалась.
Небу-то свободы подавай, а все за ним хвостом тянулись, будто разноцветные шарики на ярких лентах.
Вправо. Влево.
- Мне сегодня Кеко-чан скинула sms, - Тсуна прижал к своей груди мобильный телефон, нежно щурясь, ловя взглядом солнечные блики, - Кеко-чан такая замечательная, такая милая...
Он вновь другой - весь, как желе на жаре - податливый и мягкий.
Не-за-щи-щен-ный.
Гокудера крутанул на пальце колечко, за которое цеплялись разномастные ключи.
Или по-другому.
Без-за-щит-ный.
Отовсюду гомон сотни голосов, перекрывающий шум двигателей автомобилей за высокой оградой университета.
От такого развивается нервный тик.
От такого радужка глаза натягивается на мозг, превращая его в радужный.
От такого кровь взрывает вены кипятком.
- Десятый, а когда все это прекратится? - Осторожно, чтобы не напороться на тот самый взгляд, когда в ласковых карих глазах начинает плескаться огонь закатного небосклона.
- Что именно? - С непониманием Тсуна посмотрел сквозь Гокудеру, и он отметил, что Десятый ему чуть выше плеча, - что должно прекратиться? Будь, пожалуйста, более точным, я не могу понять.
- Это все, - руками не обхватить огромную территорию университета, но попытаться стоит.
Гокудера уверен не на сто, на двести, триста процентов, что Десятому просто было интересно, как это - быть студентом. А потом, когда надоест, а надоест обязательно, они смогут поехать в Италию, и тогда он сможет стать настоящей Правой Рукой. Самой лучшей.
Тогда Десятому уже не будет нужды расхваливать какую-то японскую женщину.
- Тебе тут не нравится? - Мало что удивленно, больше даже снисходительно, словно ребенку.
- Что вы, просто я думал...
- Я считаю, что это просто прекрасное место, а ты, Хаято?
И на такую улыбку невозможно ответить иначе.
- Конечно, Десятый.
Почему нужно все это, если можно заставить повиноваться одним взглядом? Зачем столько лишнего? Непонятно?
Савада был неудачником.
Савада отчаянно боялся темноты и больших собак.
Савада смущался разговаривать с незнакомыми людьми.
Савада не умел быть другим.
Просто иногда не было другого выхода.
- Хаято, почему ты идешь слева?
- В каком смысле, Десятый?
- Ну, ты ведь Правая Рука, так?

В самой середине мая почему-то чаще всего попадаешь в пекло.

---

20.01.2011 в 18:07

Пишет  леди Лилит де Лайл Кристи:

Название: Кино.
Фандом: Katekyoshi Hitman Reborn
Автор: Лихослава (леди Лилит де Лайл Кристи)
Бета: Dusha
Герои: Савада Тсунаеши, Гокудера Хаято. Огромная куча ОМП и ОЖП. Упоминание Ямамото, Хром и других.
Время действия: Им примерно 20 лет.
Тема: Выдумка обязана быть правдоподобной. Жизнь - нет. М. Твен.
Объём: 4 291 слово.
Тип: слеш.
Рейтинг: PG-15
Саммари: Что будет, если двое молодых мафиози придут в кино.
Предупреждения: Повествование от лица оригинального персонажа. Автор и бета нюхали брокколи.

Здравствуйте, моё имя Маттео Валле и сегодня повествование пойдет от моего имени. Постараюсь быть не слишком занудным рассказчиком и по возможности ненавязчивым со своими воспоминаниями. Я расскажу вам о том, как круто жизнь может измениться в один момент. Точнее в один сеанс.

Моя жена посмеивается надо мной и заглядывает через мое плечо в монитор. Она утверждает, что я занимаюсь ерундой, и ничего путного у меня всё равно не выйдет. «Лучше бы лампочку вкрутил в коридоре», – пробурчала моя драгоценная прежде, чем скрыться за дверью кухни. Но когда я крикнул ей вдогонку, что помимо всего прочего, собираюсь упомянуть наше первое свидание, Мария дала добро. Поди, разбери эту женскую натуру!

Сам не понимаю, почему я решил изложить события того вечера только спустя год. Насыщенное было время. Свадьба, работа на износ, ночные клубы. Жизнь меня подхватила в самую гущу событий. Дни проносились у меня перед глазами подобно кадрам кинофильма с моим участием: комедии, боевики, экшн, а дома меня ждала мелодрама. То, что происходило неделю назад, стиралось из памяти, как утренний сон, вытесняясь яркими свежими событиями. Но я не боялся забыть день, с которого всё началось. Такое воспоминание не способно затеряться среди бесчисленной рутины бытовых вопросов, и телефонов коллег, и имён подружек моей жены, похожих одна на другую, как паста в тарелке. Даже будь я старым склеротиком, потерявшим своё имя и отзывающимся, скажем, на кличку Джо (это имя моей собаки), мне всё равно не удалось бы вырвать из своей памяти старт собственной жизни. Точку отсчета всех дальнейших событий, всех моих побед и достижений.

Один вечер вывернул наизнанку мои принципы и устои, открыв передо мной двери в совершенно иной мир – полярную сторону моей прежней жизни. От обилия событий, от тайны, в которую я был допущен, у меня перехватило дыхание и начисто сорвало крышу. И теперь, спустя время, мне довелось пожалеть о решении, принятом на одурманенную голову. Пусть я получил больше, чем мог достичь за все года моей прежней жизни, но мне так и не удалось стать счастливым. Власть, свобода, риск и возможность увидеть мир – то, что всегда манило меня. Но за мечту мне пришлось заплатить несоразмерную цену.

Всё чаще мне начинает казаться, что я схожу с ума. Жена обеспокоенно твердит, что я стал нервным и раздражительным. По любому поводу я могу сорваться, хотя раньше за собой такого не замечал. Возможно, дело в том, что меня буквально разрывают на части. Глубокой ночью, в районе второго часа, мне может позвонить босс и вызвать на работу, а в шесть утра я под именем, которое мне выговорить не всегда удается, уже лечу в Японию, где встречаюсь с нашим человеком и передаю ему документы с Печатью ─ беспокойным огоньком. Гуляю по аэропорту, ожидая свой рейс, закупаю полные сумки сувениров, чтобы не привлекать к себе внимания на таможне. Возвращаюсь в Сицилию, навещаю родных, отца и мать, или Мария встречает меня в аэропорту, и мы едем на ужин к её семье, где уже собрались самые близкие троюродные бабушки. А потом я попадаю домой и буквально доползаю до постели, едва успеваю выспаться. Утром коротким звонком меня снова вызывают на службу, где я передаю непосредственно в руки босса слишком увесистую банку с консервированными ананасами.

Со своей деятельностью я могу подолгу вспоминать свое настоящее имя, чем вызываю вполне оправданные подозрения у работников правопорядка. Но чаще всего они просто отпускают меня, решив, что я прикалываюсь над ними, а некоторые из них считают меня невменяемым.

Через месяц работы я лишился двух зубов, и больше не хожу в зоопарк, потому что видеть не могу животных. Особенно кенгуру. В особняке творятся настолько фантастические вещи, что неудивительно, если я двинулся умом: миниатюрный лев и леопард, разгуливающие по комнатам на манер домашних кошек, боксирующий кенгуру, сова с одним глазом синим, другим – красным, сопровождающая повсюду свою хозяйку. Мало? Я полностью исключил из своего рациона всё, что связано с рисом, не говоря уже о суши. Поход в супермаркет превратился для меня в еженедельную трагедию. Видя на прилавке ананасы, я опасливо изучаю их на наличие разноцветных глаз. Моё воображение играет со мной злую шутку. А еще я стал панически бояться птиц и стараюсь держаться на безопасном расстоянии от зоомагазинов. Потому что у меня замирает сердце при виде маленькой желтой канарейки.

Вы, верно, спросите, почему я не сменю работу, если превратился в параноика, видящего опасность для своей жизни в каждой встречной улыбке. Потому что это деньги, связи, положение в обществе - ведь мне надо поддерживать свою семью. Знайте, эти слова ─ ложь и оправдание собственной никчёмности. На самом деле, я всё бы отдал, чтобы больше не видеть этих людей. Чтобы жить пресной тихой жизнью заурядного сицилийца. Но я знаю немало типов, кто готов самолично отрубить себе голову и преподнести её на тарелке, только чтобы оказаться на моём месте. Им осталось подождать ещё немного.

Мафия не отпустит меня до тех пор, пока я жив. На примере коллег, мне довелось убедиться, что это самая прочная связь, как родственные узы. Только всё гораздо прозаичнее: или я с ними, или уже ни с кем. Ничего тут не попишешь. Уйду я, на моё место придет другой. И так вот уже четыреста лет.
По первости, мне нравилось то, каким я стал: во мне проснулось гордость за самого себя, я жаждал жизни и получал кайф от каждого дня. Как лихо мне всё удавалось, каким обширным стал круг моих знакомств: политики, жены миллионеров, художники, музыканты. Я чувствовал себя, если не Богом, то его заместителем. Ведь всё вертелось вокруг меня: девушки с обложек журналов, модные вечеринки, многообещающие знакомства – когда появились деньги. Потом я купил родителям дом в элитном районе и женился на Марии. Дурманящее не хуже наркотиков ощущение вседозволенности давало мне заряд на новый день. И мне в голову не приходило, что всём этом я растрачиваю и теряю самого себя. Того обаятельного паренька, который сам не догадывался о своей привлекательности и тем притягивал людей, больше не было.

Все началось именно так, как пишут в сказках. Вот только я не принцесса и в качестве крестной феи мне выпало на долю встретиться с крестным отцом. Вместо волшебной палочки у него оказалось кольцо Неба. Его помощниками были не шустрые мышки и даже не трудолюбивые гномы – профессиональные убийцы: подрывник, мечник, боксер, иллюзионист. За неимением доброго сочувственного взгляда – пронизывающие насквозь глаза с рыжими искорками. Но волшебные чары доброй феи рядом не стояли со сферой его влияния.
«Принцесса», то есть я, получил то, чего хотел. И в придачу собственный дворец и карету. И сейчас я задаюсь вопросом, а была ли счастлива та же Золушка, и какой счёт фея выставила ей за свои услуги? Наверное, хорошо об этом думать, когда сидишь в собственном кабинете и лениво потягиваешь вино с выдержкой старше тебя самого. Кому-то неплохо живется. Мне не место в их компании, не дорос. Скорее я отнес бы себя к числу тех, что вздрагивает при виде песочных часов. Ведь так же неумолимо просачиваются песчинки моего времени.
Почему я бросил всё, что у меня было, и связался с мафией? Хороший вопрос, уместный, когда у тебя все карты на руках. Кроме самой важной – твоей жизни. И когда босс решит, что пришло время выкинуть эту карту на стол, тебе будет нечем крыть. Надеюсь, что Золушке повезло больше в этом плане, и она нашла, чем откупиться. А вот я подписал себе смертный приговор.

Всё до банальности просто. У меня в кармане не было ни евро, и, как я считал в ту пору, мне нечего терять. В тот день меня с позором выгнали с работы из-за того, что я проспал и явился в офис на два часа позже. И шанс, выпавший в темноте кинозала, представлялся для бедного парня, вроде меня, подарком свыше.

Когда тебе двадцать с небольшим, амбиции вдруг резко возрастают, и всегда не хватает денег, даже на самое необходимое. Потому что еще не научился их считать и потратишь на развлечения все до последней монетки. Просить у родителей уже стыдно, ведь ты взрослый и пора самому себя обеспечивать. Неплохо бы и семье своей помогать, ведь в тебя было вложено столько денег, пора отдавать долг.

Вот так считал я, точнее в меня это вложили с рождения. Я появился на свет двадцать пять лет назад в семье парикмахера и домохозяйки. У меня есть старшая сестра Аличе, она старше всего лишь на три года, но мы никогда не были дружны. Как с детства началось наше негласное соперничество за внимание родителей, так оно по сей день и продолжается. Бессмысленная и жестокая игра, разобщающая нас. С сестрой у меня нет ничего общего, ни в увлечениях, ни во внешности: я похож на мать, а Аличе пошла в отца, точная его копия. Сколько я себя помню, она мешалась под ногами в парикмахерской, делая укладки лысым клиентам, и, угадайте, какое будущее ждало меня?

Когда ты выходец из низов и все лучшие места в мире были поделены еще задолго до рождения твоих родителей – твой образ жизни предопределен, и каждый день прописан наперед. Один за другим и так по кругу. Ты просыпаешься утром в узкой комнате, которую делишь с сестрой, и делаешь не то, что хочешь, а то, что должен. Однообразие по телевизору, куда ни переключишь, по всем каналам одно и то же; в книгах пыль и выцветшие от времени затертые страницы; унылая сонная игра местных футбольных команд; туристы снуют туда-сюда, особенно дотошные французы с их отвратительно-смешным языком! Не знаю другого языка, в котором слово «стол» имеет женский род.

Моя мать утверждает, что все французы спесивы: они глядят на нас свысока, поджимают губы. Я могу лишь предположить, что туристы тут не при чём, ведь она и к нашим соседям, выходцам из Албании, относилась со смесью из сочувствия и презрения. Ей, дочери успешного предпринимателя, до замужества не привыкшей знать лишений, и в голову прийти не могло, что придется жить в доме, в котором за кухонным столом не может собраться больше четырех человек.

Я замечал, что когда мама сочиняла очередную историю для подруг о нашем благополучии, то чуть оттягивала пальцами мочку уха. Словно наказывала саму себя. Мне даже в голову не приходило винить её в том, что она обманывала людей из нашего окружения, и я поддерживал эти легенды. В результате, все наши соседи были убеждены, что дела моего отца процветают. Отдельно следует поблагодарить сплетницу Арбери.

Кстати, я до сих пор не понимаю, как мы вообще сводили концы с концами. И каков парадокс: по вечерам мама тихо плакала, закрывшись на кухне, но я не могу вспомнить, чтобы она хоть раз упрекнула отца в бесполезности его дела. Напротив, мама всячески поддерживала и одобряла его занятие.

Во что бы то ни стало, мне хотелось выбраться из этой ямы, в которой я родился и жил двадцать лет. Я хотел, чтобы мои родители ни в чем не нуждались, и у мамы больше не было повода для слёз. Я мечтал покупать Марии всё, о чем она грезит, что видит на обложках глянцевых журналов; ходить с ней в кино не только на уцененные сеансы. Признаюсь, не в последнюю очередь мне хотелось раз и навсегда утереть нос Аличе. И так случилось, когда Господь услышал мои мечты, и понял их слишком буквально. Правильно говорят: бойтесь своих желаний, они имеют пакостное свойство сбываться.
Как я уже сказал, в тот день меня уволили с работы. Я подрабатывал курьером на полставки, пыльная работёнка: носишься без перерыва в разные концы города с тяжелыми пакетами, доставляешь заказанные книги. И платят мало.

После непродолжительного переругивания с начальством и заодно с сотрудниками, мне сунули в руку две мятые бумажки по пять евро каждая – зарплату за отработанные три недели, и убедительно попросили больше в офисе не появляться. Я был только рад. Немного напрягал тот факт, что работы в ближайшее время не предвиделось, разве что улицы подметать. Но для этого есть албанцы и прочие приезжие.

Я не унывал. Надо было найти себя в чем-то серьезном, не вечно же бегать по улицам разносчиком пиццы и курьером по доставке книг. Домой идти не хотелось, там меня ждал немой укор в глазах матери и остывший суп. Решив, что придумаю, как выкрутиться из этой непростой ситуации, я бодро направился в ближайший бар. В тот момент я жалел только о том, что у меня села батарейка на телефоне, который я не додумался зарядить с вечера. Позвонить Марии я не мог.

С трудом пробившись к стойке и с сосредоточенностью знатока выбирая между сортами пива, я прислушался к себе и после полуминутной полемики с самим собой, решил, что напиться – это последнее, что мне сейчас необходимо. Так ничего не заказав, я вышел из заведения, где как раз назревала драка. Бармен со щенячьим восторгом в глазах пересматривал лучшие голы итальянской сборной, и ровным счётом ему не было никакого дела до клиентов.

До шести вечера проскитавшись по улицам, рассматривая встречных прохожих, я был близок к тому, чтобы пешком пересечь всю Сицилию. Но ноги сами привели меня к дому Марии. Я брел по улицам без смысла, не разбирая дороги, натыкаясь на туристов и обругивая их, на чем свет стоит, заворачивая в тупики, и всё равно пришел не только на нужную улицу, но и прямо к ее окнам – не странно ли это?

К счастью, Мария к тому моменту закончила с уроками. Я подождал, пока она соберется, за полчаса успев расположить к себе ее мать. Покритиковав дочь за то, что она заставила меня ждать, и, стребовав с меня обещание, что я верну Марию домой до полуночи, синьора Грекко отпустила нас.
Мы пришли в кинотеатр за десять минут до сеанса, и смогли купить билеты лишь на предпоследний ряд. Все места за нами были распроданы. Никогда еще такого не видел. Пока Мария причесывалась перед зеркалом, я стоял в очереди за попкорном. К тому времени я вспомнил, что с самого утра без еды, и мой желудок моментально отозвался недовольным урчанием. Девушка за стойкой смущенно улыбнулась и протянула мне самое большое ведерко воздушной кукурузы, я даже сказать ничего не успел. Надо было попросить воды, раз она была так любезна.

По пути в зал, петляя в полутьме коридоров, я успел прочесть название фильма на билетах и запомнить наш ряд и места. В самом центре. «Повезло, будет отличный обзор!» – решил я и зачерпнул из ведерка целую горсть солёного попкорна.

Нашими соседями по местам стали две девчонки лет семнадцати да мужчина, сидевший справа от меня, который ушел сразу, как только кончилась реклама спонсоров показа. Я усмехнулся и покрутил пальцем у виска. Странный какой. Но никто не будет нам мешать наслаждаться фильмом. Я на то очень надеялся.

Через минут пять после начала показа, Мария потёрлась щекой о моё плечо и печально вздохнула. Режиссер с первых минут фильма вознамерился доказать, что он снимает не комедию и не мелодраму, а триллер. Крупным планом нам показали главного героя, подозрительно похожего на Терминатора. И только он открыл рот, чтобы поприветствовать эпицентр своих бед, как на последнем ряду, прямо за нашими спинами послышалось ворчание человека, которому отдавили ногу, – опаздывающие зрители пробирались в середину ряда.

— Может, нам стоило пойти на что-нибудь… более романтичное? — спросила моя спутница, недовольно надув губки. Я не успел придумать достойный ответ, как за спиной раздалось:

— А что за фильм-то?

— Не знаю, Джудайме. Я просто на ближайший по времени сеанс билеты брал, — я кивнул Марии, подтверждая его слова. Шепнул: «Я обещал твоей матери вернуть тебя до завтра». Моя девушка скрестила руки на груди и перевела взгляд на экран. Как раз показывали шикарные апартаменты героя, явно номер Люкс или даже Президентский.

Пока герой умывался, сзади шелестели фантиками. Я скрипнул зубами и обернулся:

— Фильм про мафию, — мне сначала хотелось попросить их разговаривать потише, но потом я понял, что сам веду себя не лучшим образом, хрустя попкорном на весь зал.

Двое парней растерянно переглянулись и через минуту один из них так серьезно выдал:

— Ну, это не очень интересно…

— Почему же? — тут же нашлись желающие поспорить. — Это весьма интересно. Перестрелки, переделы сфер влияния и всё такое.

— А может, тебе детскую сказочку надо? — съязвили откуда-то снизу. На экране началась стрельба, Мария вздрогнула и зажмурилась.

— Да иди ты со своей сказочкой в…! — Огрызнулся второй парень у меня за спиной и, моментально меняя тон, почтительно обратился к своему спутнику. — Может оно и ничего будет, а если вам не понравится…

— То в следующий раз мы заранее выберем, на что пойти. — Успокоил его тот, которого назвали «Джудайме».

Не выдержав их бухтения, я развернулся, чтобы попросить их замолчать и невольно отметил контраст: растрёпанные, буквально торчком стоящие каштановые волосы у одного и прямые пепельные – у другого. У них было одно ведро попкорна на двоих, и это выглядело по-детски умилительно. Мысленно окрестив их "тёмный" и "светлый", я окончательно уверился, что кино нормально посмотреть не удастся.

Сначала всё было вполне безобидно. Ну, хрустят они воздушной кукурузой буквально над ухом, бывало и хуже. Я сам проголодался и к середине фильма в одиночку съел больше половины ведерка. Но потом они принялись в полный голос комментировать происходящее на экране:

— Спорим, что к концу фильма его убьют? — серьезно заявил один из них.

— Джудайме?

— Этот их Босс! — терпеливо пояснил тот, что «Джудайме».

— Занзас похуже будет. По сравнению с вами любой ужасен, — задумчиво высказался «светлый».

— Занзас…, — усмешка. — А ты мне льстишь.

— Нет, что вы! — «светлый» замахал руками так активно, что рассыпал попкорн.

Кто-то сбоку озвучил мои мысли:

— Да заткнитесь вы уже! Достали! Смотреть мешаете!

— Ладно, — миролюбиво согласился «тёмный». — Давай, посмотрим…

Минут через пять блаженной тишины фильм был прерван возмущённым воплем:

— Да кто же так взрывчатку закладывает?! Они что, дыру в полу хотят? Или надеются, что на это кто-нибудь сядет?!

По залу прокатилась волна хохота. За ней последовало справедливое возмущение. Кто-то из девчонок слева пискнул: «А можно потише?» Но их никто не услышал.

— М-м-м, да. Глупость, — я вынужден был согласиться с ним. Мария шикнула на меня, призывая, не вмешиваться. А то, чего доброго, нас из зала попросят уйти.

— Вот я и говорю, что глупость. Я бы сделал по-другому, — не унимался «светлый».

— Ты бы всё сделал лучше всех, я уверен, — с нежностью сказал «темный», но тут же переключился на другую тему. — Скажи, ты видишь снайпера в чердачном окне?

— Видим, а что? — за блондина ответили девчонки, сидящие рядом со мной. Сзади послышался горестный вздох.

— А то, что если он хочет получать за свою работу деньги, а не пулю между глаз, то его не должно быть видно, — снисходительно разъяснил «Джудайме».
И так весь фильм, каждую сцену они разбирали на составляющие. То "оружие закупать в этой стране не выгодно, да и качество оставляет желать лучшего", то "размер взяток не правдоподобен", то "где вы видели таких честных полицейских?". Вскоре все зрители стали с интересом прислушиваться к этим комментариям, но "светлый" вдруг с неподдельным воодушевлением воскликнул:

— Смотрите, Джудайме, а тут подлокотник убирается!

Следующие пять минут было на удивление тихо, даже общеизвестный факт, что "один человек, стреляющий по десятерым, имеет больше шансов попасть, чем эти десять, стреляющих по одному" не был подвергнут критике и подробному разбору. Зато стал слышен странный шорох, как будто мнут одежду, и хриплое дыхание. Поддавшись любопытству и обернувшись, я так и замер: парни увлечённо целовались, причём блондин уселся на колени своего спутника. До действия, разворачивающегося на экране, им не было никакого дела.

Мария дернула меня за рукав футболки, я обнял ее и стал смотреть фильм. Через какое-то время игнорировать их действия стало невозможно. Хриплый шёпот, еле сдерживаемые стоны и скрип кресел. Нервы не выдержали, и я повернулся к ним снова.

— Не могли бы вы трахаться в другом месте?

— А мы ещё не… — оторвался от своего занятия «тёмный».

— Вот и идите. Пока не начали, — я перевел взгляд на Марию. Она так и сжалась в кресле. Звуки вроде бы стали тише, но вскоре снова стали слышны их голоса.

— Хаято-о-о-о…

— Д-д-да-а-а…

— У тебя тут… ммм… вибрирует…

Откуда-то сбоку послышался нервный смешок. Моя девушка улыбнулась. Я и сам начал веселиться в обществе этих двоих.

— Что? — только и смог выдать «светлый».

— Телефон, в кармане, вибрирует… — терпеливо пояснил «Джудайме», — я достану?

— Конечно, Джудайме, — с готовностью отозвался блондин.

— Хм, прекрати, я не вижу… это Ямамото. — Тот, что взлохмаченный вмиг стал серьезным. — Ответишь?

— Может лучше сбросить? Пусть этот придурок идёт в Неаполь*, а мы продолжим? — я напрягся, вслушиваясь в их разговор. Это становилось куда интереснее фильма. Я их недооценивал и теперь жалел, что несколькими минутами ранее просил их замолкнуть.

— А вдруг, что-то важное? Я сам отвечу. Алло. Да, это Тсуна. Нет, всё в порядке, просто мой телефон выключен, мы же в кино.
…
Подожди, его же только завтра должны были доставить?
…
А своих туманников у них нет?
…
Тогда почему везли в открытую?
…
То есть, оттуда товар выпустили, а у нас задержали?
…
Я правильно понял, что иллюзия, наложенная на ящики с оружием, развеялась к концу перелёта? Хаято, запиши куда-нибудь, что с этой семьёй работать не стоит.
…
Хром доводит Роберто Гросси до нервного срыва, чтобы впредь денег не задерживал, и вернётся только завтра… надо подумать.
…
Вария? Ямамото, ну сам подумай – купить всю таможню разом выйдет дешевле, чем оплатить работу Маммона, а покупка таможни раза в три-четыре дороже самого груза.
…
Скажи им, чтобы успокоились, не привлекали внимания. Хром приедет так быстро, как только сможет. А пока пусть сидят на этих ящиках.
…
Нет. Это время я им оплачивать не собираюсь, так и передай. Задержка – вина их некомпетентного туманника, пусть он и выплачивает им неустойку. А Хром, как придёт, скажет на таможне, что в ящиках банки с консервированными ананасами. Ей поверят.

Нажав отбой, "тёмный", которого, как выяснилось, зовут Тсуна, а не Джудайме, печально вздохнул.

— Вот обязательно было портить настроение?

— Может мне на таможню позвонить? Вполне вероятно, что наш человек сегодня работает и... — с энтузиазмом предложил Хаято.

— И он один протащит мимо своих коллег три ящика автоматов, ещё три – патронов к ним и пять с твоим динамитом? — насмешливо поинтересовался «Джудайме».

— Да, не получится, — вынужден был согласиться «светлый».

На экране убивали того самого босса, как и предсказывали парни, но даже Мария, всегда переключавшая канал, когда в новостях говорили о преступности, с интересом ждала развития событий у наших соседей по зрительному залу.
Тсуна достал собственный телефон, включил и принялся тыкать пальцем в экран. Окружающие замерли, приготовившись слушать, кажется, даже фильм стал тише.

— Хром? Как у тебя дела, всё в порядке?
…
Я рад. Ты когда сможешь вернуться?
…
Так быстро? Это замечательно. Ты не могла бы задержаться в аэропорту?
…
Ничего особенного, надо груз замаскировать подо что-нибудь безобидное… под консервированные ананасы, например. Прояви фантазию!
…
Как долетишь, позвони Ямамото. На таможне должны быть люди из его regime**.

Окончание его разговора ознаменовалось началом финальных титров.

— Теперь понятно, чего это вам фильм так не понравился, — я не смог удержаться от комментария.

— Ну, ведь кино это выдумка, а значит, обязано быть правдоподобным, как иллюзии. Иначе какой смысл? — прошептал Тсуна мне на ухо. Я замер, не смея шевельнуться. — А жизнь совершенно не обязана быть правдоподобной. Она и так есть. От неё никуда не деться.

Он вложил в мою одеревеневшую руку листок бумаги и удалился из зала в сопровождении Хаято…

***

Наутро после встречи я увидел в своем доме нового человека. Он открывал рот, пытаясь мне что-то сказать, а может быть, просто зевая. И внешне он выглядел точь-в-точь как я, моя точная копия. Даже двигался он так же резко и порывисто. Человек синхронно со мной поднес руку к лицу и внимательно уставился на обгрызенный ноготь на мизинце. Он сжал губы в тонкую полоску, и удивление в его глазах сменилось равнодушием. Мой молчаливый собеседник потер переносицу указательным пальцем – этот жест я подцепил от отца, когда мне было шесть, – и лишь тогда меня накрыло пониманием, что это всего лишь моё отражение в зеркале. И, буду откровенен, первое моей мыслью было – надо меньше пить.

Как я ни напрягал память, мне так и не удалось вспомнить, как я оказался дома, да еще и в своей постели. Меня мучила жажда, словно я марафон по пустыне пробежал. Это всё ещё куда ни шло, но не признать своё отражение – такое было со мной впервые. Я прошелся вдоль коридора, неотрывно пялясь на себя в зеркале, и уже готов был вволю похохотать над собственной глупостью, как воспоминания вечера стали возвращаться. Улыбка, расползающаяся у меня на губах, и смешинки в глазах стремительно исчезли. Яркими смазанными бликами события вечера мелькали у меня перед глазами со скоростью двадцати пяти кадров в секунду, поторапливая друг друга. Мне подумалось, что так должна пролетать вся жизнь перед глазами, когда до смерти остается одна сотая секунды. Я моргнул, и всё окончательно смешалось: возбуждение, стыд, горечь, воодушевление, непонимание происходящего. И зажатая визитка в руке с нацарапанным на ней телефоном некоего Гокудеры.

К концу первого часа хождения по мукам, точнее сказать, нарезания кругов по коридору, меня подкинуло. Украдкой посмотрев на своё отражение, я потерял дар речи и забыл, как дышать. Хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная приливом на берег. Пусть литературное сравнение, но мне на тот момент было совсем не до смеха. Мой зеркальный клон развёл плечи и гордо вскинул подбородок. И мало того, держал спину, чего я сроду не делал, как со мной мать ни билась!

Какой смысл сыну парикмахера строить из себя верхушку общества с правильной осанкой и рубашкой застегнутой на все пуговицы? Что это даст, кроме насмешек ровесников? Не знаете ответа или стесняетесь сказать правду? Вот я так же считал.

С того момента во мне проснулось та неуловимая черта, что заставляет законопослушных граждан перейти на другую сторону улицы. Гордый, уверенный в себе синьор, наверное, таким был мой дедушка по матери.

***

И вот, спустя год, я сижу дома и пишу эти строки, в надежде, что их однажды прочтут. С работы звонков не было вот уже несколько недель. И мне бы очень хотелось верить, что они меня отпустили, найдя мне замену. Забыли обо мне. Но сердце подсказывает, что всё складывается не слишком удачно для меня. Лучше вертеться подобно белке в колесе, чем сидеть на мертвой точке, переходя из комнаты в комнату и меняя положение тела два раза в сутки.

Бессонница пятый день. Не могу глаз сомкнуть.

Ключ повернулся в замке. Я вздрагиваю, но не оборачиваюсь. Слышу по шагам, что это Мария вернулась от подруги. Она идёт на кухню, оставляет там сумку с продуктами, потом направляется в спальню.

Сижу у себя в кабинете за столом. С выключенным светом. Пусть думает, что я заснул над рассказом.

Не хочу её волновать или расстраивать. Даже если причина есть.

Она притаилась где-то за гранью моего понимания. И значит, мне ничего не изменить. Я лишь пешка.

Спеша на самолеты, стремясь впитать в себя все ощущения, я опоздал жить.

Я слышу, как Мария распахнула окно в нашей спальне, впуская ночную прохладу. Сижу на сквозняке, и осенний ветер пробирает до костей. Дрожу. Но от холода ли?

Страшно. Потому что я слышу приближающиеся шаги, как будто кошачьи лапы со спрятанными коготками.

Совсем близко. За моей спиной.

Никто не узнает, что тут случилось.

И не вспомнит моего имени.

Я был к этому готов.

Выстрел.

---
* "Иди в Неаполь", то есть в пешую сексуальную прогулку. Чем занимались в этом Неаполе, остаётся загадкой. [Неаполитанское королевство было образовано присоединением Сицилии к Неаполю, куда рвались искатели легкой жизни, презираемые теми, кто остался верен своей тяжкой и мафиозной островной судьбе.]
** Regime – ячейка мафии, отряд, входящий в состав Семьи. Возглавляет его caporegime, уже непосредственно подчиняющийся боссу.

---

06.07.2011 в 00:57

Пишет  Вейдочка:

KHR! "Скрытые желания"
KHR! "Скрытые желания"

Автор: Вейдочка ([L]Veidochka[/L])
Фандом: KHR!
Пейринг: 2YL!5927
Рейтинг: R
Жанр: романтика, повседневность, UST
Размер: ~4000 слов
Состояние: закончен
Предупреждение: OOC по желанию
Посвящается neko- - для нее и было написано по заявке:

Текст

Хаято, выпендривающийся и ходящий зимой без шапки, да в легкой курточке заболевает воспалением легких. Загреметь в больницу. Вечно дежурящий у его постели Тсуна. «- Десятый, простите. Я так подвел Вас, я не достоин зваться Вашей правой рукой! - Глупый Гокудера... Только поправляйся быстрее.»

Все переврала, фраз нету, Хаято не в больнице, яой почти не обоснован и я бы его не писала ни за что, если бы не настоятельные просьбы Кошака – для меня эти двое просто офигенно преданные друг другу друзья, но не любовники. Но, черт возьми, в итоге меня пробрало Тт

РАЗМЕЩЕНИЕ ГДЕ-ЛИБО ЕЩЕ ЗАПРЕЩЕНО

Читать внезапное >>

Тсуна хорошо помнил тот холодный вечер: они гуляли несколько часов, как дети ловили снег, смотрели на затянутое пеленой облаков небо и изредка проглядывающую луну. Хаято как обычно был без шапки – не привык к ней в солнечной Италии, да и куртка скорее соответствовала весне, чем зимней стуже. Но Гокудера был непреклонен, а Тсунаеши просто не мог заставлять кого-то что-то делать наперекор себе.
На следующий день Савада узнал, что его самопровозглашенная Правая Рука не явился на временную работу. Это было крайне не похоже на Гокудеру – каким бы вспыльчивым и порывистым он бы ни был, ответственности ему было не занимать.
- Но Реборн, - первым делом сказал Тсуна, услышав новости от Аркобалено, - я даже не знаю, где живет Гокудера-кун...
- Глупый Тсуна, - как обычно фыркнул малыш, - ты даже не в курсе, как и чем живут твои люди? Кто бы сомневался.
- Но...
Саваде нечего было возразить. Он часто бывал у Ямамото, знал, где живут Сасагавы, боялся предположить о месте обитания Хибари-сана (хотя, скорее всего тот круглосуточно обитал в школе, не иначе), где сейчас Хранители Тумана сложно было даже вообразить, про маленького Ламбо все было и так ясно... Но Гокудера был совсем другое дело. Этот человек вызывал у Тсунаеши смешанные чувства: несомненно, его преданность поражала и даже немного пугала, его взбалмошная натура заставляла всегда быть настороже, но его взгляд... Когда взгляд этого человека был обращен на Тсуну, в нем не было ни злости, ни раздраженности, ни еще каких-либо плохих чувств. Савада чувствовал себя настоящим боссом, нравилось ему это или нет: Гокудера своей непоколебимой преданностью и уверенностью заражал Тсуну подобием веры в свое... Свое право руководить этими людьми. Да, когда Хибари-сан смотрел на Тсуну, то вместо командования хотелось удавиться от своей никчемности, а когда это делал Мукуро, то хотелось оказаться за тысячи километров от этого человека, и Тсуна даже не знал, кто из этих двоих пугает его больше. А вот Гокудера-кун...
- Я скажу тебе, глупый Тсуна, где живет твой Хранитель Урагана. Но ты должен пообещать, что будешь больше времени посвящать своим подчиненным.
Реборн ненавязчиво заставлял Саваду делать вещи, которые давались тому очень тяжело.
- Я... Я постараюсь, Реборн, - вздохнул Тсунаеши, понимая, что все равно не тянет на роль босса. Не знает даже таких, казалось бы, простых и важных вещей...

- Гокудера-кун? – позвал Тсуна и еще раз постучал в дверь.
Друг снимал квартиру в неплохом районе, недалеко от дома самого Савады, и он даже подозревал, почему, но предпочитал не думать об этом. Все упиралось в то, что он босс, и это пугало.
Тсуна потерянно оглянулся, но Реборна рядом не было, так что и совета спросить было не у кого. «Твои Хранители, тебе и разбираться», - сказал малыш на прощание и скрылся в неизвестном направлении. Он всегда так делал, когда дело касалось кого-то из «подчиненных» Савады. Еще раз грустно вздохнув и поежившись от холода, забирающегося под куртку, Тсунаеши громко постучал – возможно, Гокудеры-куна просто не было дома. Мог же он, например, уехать куда-нибудь? Конечно, Тсуна привык, что его Хранитель всегда и обо всем сообщает своему боссу, но быть может, он изменил свое решение? Может, просто надоело так безоговорочно следовать за и правда никчемным человеком... Эта мысль была горькой, он даже не смог бы облегченно махнуть на нее рукой или порадоваться, что его больше не считают боссом мафии. Уже развернувшись, чтобы уйти, и грустно опустив голову, Тсуна услышал тихий щелчок открываемой двери, но радость, поднявшаяся в душе парня, мигом сменилась беспокойством.
- Гокудера-кун, с тобой все в порядке?!
Юноша выглядел крайне уставшим, тени залегли под глазами, светлые волосы спутались, зеленые глаза потухли, а губы пересохли. Помятая рубашка была небрежно накинута на плечи, домашние штаны чуть сползли и краями лежали на полу.
- Десятый...
Тсуна кинулся к другу, заметив, что тот пошатнулся.
- Что с тобой, Гокудера-кун? – рука Савады потянулась ко лбу Хаято, проверяя внезапную догадку: температура, причем высокая.
- Почему ты не позвонил мне? – Тсуна буквально затолкал его назад, в квартиру и захлопнул дверь. Скинув ботинки, Тсунаеши хотел было потянуть больного за руку, но замер, поняв, что он слишком нагло ведет себя в гостях. – Прости, Гокудера-кун, я...
- О чем вы, Десятый?
Парень прислонился к стене и мутным взглядом смотрел на Саваду. Было в этом взгляде что-то привычное, но и с тем... Тсуна на миг испугался этого, но еще раз окинув взглядом Хаято, решил, что сегодня, наверно, может быть чуть более настойчивым. Скинув куртку, Тсунаеши быстро осмотрелся и потянул Хранителя в спальню, где тот, по всей видимости, и был до прихода Савады.
- Ложись, - непривычно для себя, скомандовал Тсунаеши, и, удостоверившись, что его просьба-приказ выполнена, чуть ли не убежал на кухню. Обнаружив, наконец, там чистое полотенце и подходящую миску для холодной воды с уксусом, который долго не желал находиться, он вернулся в комнату. Гокудера не то уснул, не то потерял сознание, но рука так и осталась свисать с кровати, а одеяло неудобным комком лежало под его телом.
Поборов смущение и нервозность, Тсуна поправил постель, вытянув и откинув мешающее покрывало, положил руку Хаято на кровать и принялся за дело. Дрожащими руками, он убрал полы рубашки с груди Хранителя и, намочив полотенце, стал протирать горячую из-за болезни кожу. По мере того, как Тсунаеши отпускала нервозность и крайнее смущение происходящим, он начинал соображать, что делать дальше. На это время его глупый страх отступил назад – жизнь и здоровье друга были гораздо важнее каких-то там предрассудков, это Тсуна понимал как никогда ясно.

Врач уехал почти сразу. Похвалил Саваду за сообразительность (еще бы! Он сам слишком часто болел в детстве, потому прекрасно помнил, что мама делала), сделал два укола, и, оставив рекомендации по лечению, наказал тщательно следить за больным, а затем, когда тому станет немного лучше, пойти на прием в больницу. Тсуна пообещал все сделать, хотя, в душе понимал, что Гокудера очень упрямый и не пойдет никуда. Хорошо еще, что врач написал, какие таблетки нужно пить – хотя бы так.
Задремав на придвинутом к кровати стуле, Тсуна не заметил, как Хаято проснулся, как удивленно смотрел на босса, несомненно, снящегося ему, потому что это слишком хорошо, чтобы быть правдой: с чего бы Десятому сидеть рядом с ним, и, судя по уже нагревшемуся полотенцу на лбу и миске с водой на тумбе рядом, ухаживать за простудившимся по глупости Хранителем. Савада спал, уронив голову на грудь и опираясь рукой о край постели; он представлял собой такое умилительное зрелище, что Гокудера просто не мог поверить в такую реальность. А еще в то, что, возможно, самую чуточку, просто малюсенькую крохотулечку, Десятый испытывает к нему, Хранителю Урагана Вонголы, Правой Руке босса что-то большее, чем просто... Просто друг.
Хоть Хаято чувствовал себя крайне уставшим, но аккуратно приподнялся на постели. Тсуна, будто почувствовав на себе пристальный взгляд, встрепенулся и сонно заморгал, стараясь прийти в себя.
- Гокудера-кун, тебе лучше?
Неподдельное беспокойство в голосе босса заставило юношу нервно сглотнуть и поморщиться: горло пересохло и нещадно скребло.
- Да, - хрипло ответил он, не в силах оторвать взгляда. Похоже, болезнь сделала его совершенно неучтивым, раз он так беззастенчиво разглядывал Десятого. В Японии так не принято, он знал. Но Тсунаеши, похоже, не замечал этого.
- Что-нибудь нужно? – продолжал обеспокоенно Савада, не решаясь прикоснуться ко лбу друга и измерить температуру. Когда Гокудера был почти в беспамятстве, парню много легче было делать то, на что он не решился бы сейчас.
- В-воды, если можно, - тихо отозвался Хаято, отводя взгляд.
Быстро сбегав на кухню, Тсуна не только налил теплой воды в стакан, но и поискал аптечку. Не найдя ее там, юноша решил для верности еще и осмотреть ванную, где, как и следовало ожидать, она и оказалась. Вернувшись с водой и градусником, Савада протянул все это Гокудере и присел на облюбованное место.
- Вы давно здесь? - поинтересовался Хаято, осушив стакан почти залпом и с явной неохотой сунув градусник подмышку. Конечно, лечение руками босса – это самое прекрасное лечение в мире, но все равно заставляет принимать таблетки и ощущать противную слабость. Вчера он слишком замерз, даже для своего отличного иммунитета. Просто это был слишком хороший день, чтобы нарушать его глупым холодом.
Тсуна мельком взглянул на электронные часы на тумбе и в окно:
- Эээ, сегодня утром Реборн рассказал, что ты не пришел на работу. Ну я и... Зашел к тебе узнать, все ли в порядке.
- А... – ровно отозвался парень, чувствуя, как часто забилось сердце: волнуется, Десятый волнуется о нем!
Повисшая тишина давила на уши обоим: Савада думал, что зря остался – видел, как напряжен друг, наверняка не желающий проводить с ним еще больше времени, чем следует; а Хаято чувствовал, что Десятый из-за присущей ему тактичности и скромности сейчас может встать и уйти.
- Я наверно...
- Подождите!..
Эти слова прозвучали одновременно, так что оба вздрогнули от неожиданности. Первым в неловкой паузе заговорил Гокудера:
- Десятый, возможно, я... слишком настойчив и непростительно нагл, но...
Продолжить не получалось: хотелось закричать «останьтесь со мной, пожалуйста!!», но это слишком претендовало на свободу босса, но если сказать, что-то вроде «я рад, что вы за мной присмотрели», то ничто не спасет от ухода Десятого из его дома.
Тсуна едва заметно улыбнулся пришедшей в голову мысли, что Хаято просто не хочет оставаться в одиночестве, но гордость не позволяет попросить остаться.
- Гокудера-кун... Может, мне остаться еще немного?
Увидев, как просветлело его лицо, Тсунаеши понял, что оказался прав.

Он спал. Светлые волосы были влажными от болезненного пота, прилипли к шее извилистыми дорожками; грудь мерно вздымалась под двумя теплыми одеялами, что удалось отыскать в шкафу; светлые ресницы подрагивали на живом, несущем на себе следы болезненной усталости, лице. Тсуна не мог больше уснуть, приготовленный пару часов назад футон так и остался пустовать.
Сидя рядом с больным другом, Савада размышлял о том, каким вдруг беспомощным предстал перед ним Гокудера. Нет, это нисколько не заставило Тсуну думать о нем как о слабаке или еще что, просто из упертого, уверенного в себе и грозного Хранителя Кольца Урагана, он как-то незаметно превратился в обычного парня. Только вчера они вместе гуляли по улицам Намимори, и Тсунаеши казалось, что Хаято делает это исключительно из мнимой необходимости. Теперь же Тсуна будто видел что-то новое, будто раньше он совершенно не замечал человечности Гокудеры, видя лишь уверенного в себе на все сто парня, так разительно отличавшегося от него, Савады Тсунаеши.
В этой своей болезненности, юноша был необычайно притягателен. Тсуна не знал, отчего его тянуло к этому человеку, почему было грустно, если того не было рядом, зачем ему все же была интересна его жизнь, несмотря на банальное не знание таких простых, казалось бы, вещей, как адрес Хаято. Глупо, наверно, но иногда Тсунаеши хотел бы видеть его вот таким: слабым, доверчивым, нуждающимся в его, Савады, помощи. Это было... приятно? Нет, конечно, в болезнях нет ничего хорошего, но... Помогать Тсуне нравилось несмотря ни на что. Особенно нравилось помогать Гокудере.
Спать Тсунаеши отправился только спустя два часа, когда откровенно начал клевать носом, сидя на стуле возле кровати. Хаято проснулся как раз в тот момент, когда сонный Тсуна стянул с себя рубашку и брюки, повесив одежду на спинку того самого стула, и сладко потянувшись, улегся в холодную постель в одном белье, за не имением пижамы. Отключился он практически мгновенно.
А вот с парня сон как ветром сдуло. Он со смешанными чувствами наблюдал, как Десятый разделся, как мышцы перекатывались под кожей от каждого движения, как он потянулся, подобно кошке – лицо Гокудеры стало пунцовым от пришедших в голову мыслей, но, видимо, Савада ничего не заметил: уже была глубокая ночь, судя по часам, и комнату заливал ровный свет луны, иногда закрываемой облаками. Это было непередаваемое чувство. Хаято явно ощутил, как его тело, и без того разморенное температурой, отозвалось возбуждением – острым, терпким; ему безумно захотелось коснуться кожи Десятого, почувствовать ее аромат, а еще лучше если бы Десятый сам... прикоснулся бы...
Юноша осторожно, стараясь издавать как можно меньше звуков, потянулся рукой к груди. Не застегнутая рубашка беспрепятственно позволила провести пальцами по коже, коснуться соска и немного сжать его. По спине прошелся холодок дрожи. Вторая ладонь легла на живот и медленно, чтобы ненароком не издать лишний шорох, заползла под резинку штанов. Возбужденная плоть отозвалась еще одной волной дрожи, отчего Хаято закусил губу – только бы не застонать в голос, только бы сдержаться. Иначе он просто не сможет остановиться, иначе он просто умрет от стыда. Но и не делать этого он тоже не мог. Слишком... Слишком...
Рука гладила твердый член, а пальцы другой скользили по груди, заставляя чуть ли не выгибаться и беззвучно стонать от ощущений: воспаленная кожа остро отзывалась на соприкосновение с тканью одеяла, с пальцами, гладящими в правильном ритме, мысли о том, что так мог бы делать Тсуна, спящий почти рядом, заставляли еще сильнее дрожать и кусать губы. Как же хотелось бы почувствовать его дыхание на коже, как же хотелось стонать от его прикосновений... Слишком давно Гокудера хотел этого, слишком давно мечтал, сам не понимая отчего, но сегодня он был ближе всего, его мечта сегодня была на расстоянии вытянутой руки...
Хаято в последний раз жестко провел по влажному стволу и сжал пульсирующую головку, кончая и выдыхая заветное имя, едва слышным шепотом, но все же слишком громко для спящего человека. Дыхание безвозвратно сбилось, парень зажмурился, боясь увидеть, возможно, проснувшегося Десятого. Но спустя минуту – долгую, мучительную минуту Гокудера медленно приоткрыл глаза и понял, что Тсуна все еще мирно спит. Это одновременно и обрадовало, и расстроило Хаято. Иногда ему слишком сильно хотелось открыться этому человеку...

Утром температура окончательно спала. Тсуна виновато отпросился у больного сбегать домой за какой-нибудь едой, поскольку сам готовить умел весьма смутно, да и продуктов в холодильнике почти не было. Гокудера, все еще немного смущаясь вчерашней слабости, поблагодарил босса за заботу о нем и пожелал счастливого пути, как было принято в этой стране. Насколько юноша мог судить, Десятый все же ничего не слышал.
Закрыв за собой входную дверь, Тсунаеши обессилено прислонился к ней спиной. Холодные снежинки норовили залезть в глаза, нос или за ворот куртки, но это мало волновало Саваду. Вчера ночью... Уже засыпая, Тсуна услышал неясный шорох. Он было подумал, что ему померещилось сквозь дрему, но шорох повторился – едва заметный, едва уловимый, но интуиция подавала четкий сигнал. На какое-то время Тсунаеши подумал, что друг проснулся и, например, хочет встать с кровати. Мало ли что ему могло понадобиться? Стакан воды стоял на тумбочке рядом с кроватью, а быть может отойти по нужде в уборную. Не особенно обращая внимания на звуки, Савада все больше уплывал на волнах подкрадывающегося сна, но в какой-то момент он понял. Он не то, чтобы проснулся, в его сознании вспыхнула невероятная, смущающая догадка, а после мозг сразу отключился. Едва ощутимое, едва уловимое «Десятый» парень зафиксировал лишь на краю своего сна.
Утром, проснувшись от мутного сновидения, Тсунаеши еще какое-то время пытался припомнить, что же было прошлым вечером, и, когда воспоминания услужливо пришли в его голову, краска с лица еще долго не сходила. Ведь получалось, что... Что... Ну, это, конечно, слишком самонадеянно, и все такое... Но может так случиться, что Гокудера-кун его...
Кое-как приведя мысли и чувства в порядок, Савада отправился домой. Несмотря на свое смущение, он должен был позаботиться о своем Хранителе Урагана. Как бы они друг к другу не относились...

Вернулся Тсуна через два часа. По настоятельному требованию хозяина квартиры, он прихватил с собой ключ, а потому вошел не стучась. Хаято спал. Книжка, которую он, вероятно, читал перед этим, лежала на его груди, очки комично перекосились, а рука по-прежнему сжимала корешок. Оставив еду в холодильнике, Тсунаеши тихо прокрался в комнату. Без задней мысли он попытался стащить очки с лица Хранителя, что у него с легкостью вышло, а вот книга оказалась более сложной задачей: пальцы крепко держали том. На мгновение Савада задумался, как бы аккуратно вытащить ее, а в следующую секунду на него накатило жаркое воспоминание-фантазия: а что, если этой самой рукой Гокудера-кун вчера... И как он это делал – медленно, растягивая ощущения и удовольствие, или быстро и жестко? Вдруг ему нравятся дразнящие прикосновения? Или лучше всей кожей, ярко, почти болезненно?.. Краска залила лицо, Тсуна отступил на шаг от постели и спящего на ней парня. Как же это было откровенно, как притягательно-смущающе, как чувственно...
- Десятый?
Голос друга, раздавшийся будто возле уха Тсунаеши, был похож на ушат ледяной воды. Вздрогнув всем телом, Савада сфокусировал взгляд на приподнявшемся на локте Хаято.
- А? – глупо отозвался Тсуна, еще толком не придя в себя.
- Вы себя хорошо чувствуете?
Неподдельное беспокойство, сквозившее в голосе юноши, немного успокоило его. Тсунаеши понадеялся, что порозовевшие щеки Гокудера спишет на уличный мороз.
- Да, со мной все в порядке. Я принес немного еды... Разогреть?
Скорее угадав ответ, чем услышав его, Тсуна кинулся на кухню: он пытался спрятаться от удивленного взгляда зеленых глаз, от искорки, которая всегда жила в них, которая загоралась, стоило Хаято посмотреть на своего боса. Неужели? Неужели это всегда было так, а он был настоящим бесчувственным чурбаном и не видел ничего дальше своего носа?
Дрожащими руками Тсунаеши снимал пленку с чашек и даже не заметил, как Гокудера вошел в кухню и устроился на любимом стуле. Он следил за порывистыми движениями Десятого, старался понять, что же случилось с его боссом, почему он так странно повел себя сегодня? Он же точно не слышал ничего прошлой ночью? Наверняка, если бы он понял, то просто бы бросил Хаято, ведь у Десятого... У Десятого была девушка его мечты. Зачем ему нужен всего лишь Хранитель Кольца, да к тому же парень? Пусть в наше время это никого особенно не пугает, но это до тех пор, пока это не касается лично тебя. А может и не бросил бы, это не в правилах Тсуны. Наверно, просто игнорировал бы, как поступил бы сам Гокудера по отношению к неразделяемым чувствам. Просто потому, что они не нужны.
Савада поставил суп в микроволновку и обернулся, подскочив на месте: друг задумчиво глядел на него, явно не поняв еще, что Тсунаеши смотрит в ответ. Это длилось всего мгновение, но Тсуне показалось, что они несколько минут неотрывно смотрели друг другу в глаза. Ему показалось, что в данную конкретную секунду Гокудера рассматривает его с необычной нежностью, та самая искорка горела ярким зеленым пламенем. Лицо парня вмиг стало пунцовым, рот сам собой приоткрылся, потому что вдыхаемого через нос воздуха стало вдруг крайне мало. Хаято тоже понял, что взгляд Десятого направлен прямо на него, видел, что в нем смешиваются странные чувства, эмоции – будто хозяин этих янтарных глаз и сам не знает, что чувствует в этот момент...
Тренькающий звук микроволновой печи заставил подскочить обоих и разорвал звенящее напряжение. Тсуна торопливо обернулся и вытащил тарелку и все еще немного смущенно поставил ее на стол перед Гокудерой.
- Это мама сделала специально для тебя, - решил сказать Савада хоть что-нибудь, чтобы прогнать странное ощущение чего-то утраченного. Поставив еще несколько тарелок перед другом, он примостился на стул напротив и принялся увлеченно разглядывать деревянный пол, находя это занятие крайне интересным.
- Десятый, а вы не хотите? – тихо предложил Хаято. Он боялся отказа, но и вот так сидеть в напряжении совершенно не хотелось.
- Ой, - спохватился Тсуна и снова полез в холодильник. Оказалось, что мама передала целую кастрюльку супа: Тсунаеши налил его в еще одну миску и разогрел. – Приятного аппетита! – по традиции сказал он и приступил к еде, еще больше смущаясь, но теперь уже скорее своей забывчивости.
Гокудера повторил ритуальную фразу и тоже принялся за еду. Думать можно было и параллельно этому.

- Десятый, а у вас сегодня нет никаких дел? – спросил Хаято и тут же пожалел: это выглядело так, будто он прогонял Тсуну. – Я просто хотел спросить, - опередил он было открывшего рот босса, - сколько времени вы могли бы...
Опять выходило странно. Гокудера захлопнул рот и постарался сформулировать точнее, но Савада, кажется, и сам все понял.
- Реборн сказал, что я должен позаботиться о тебе, - мягко улыбнувшись, сказал он, припоминая вездесущего Аркобалено и его коронную фразу: «Ты должен заботиться о своих людях, глупый Тсуна!» - поэтому сегодня я еще побуду с тобой. Если ты, конечно, не против...
- Что вы, Десятый! – просиял Хаято, - Конечно оставайтесь!
А уже через мгновение Гокудера понял, что подписал себе смертный приговор. Это будет вторая ночь, когда его любимый человек будет находиться с ним рядом. Это будет второй шанс, который он опять не использует. Это будет мучительно и вместе с тем мысли, что ОН здесь, с ним...
Юноша вздохнул, отворачиваясь от тихо жужжащего телевизора, и плотнее закутался в плед. Отчего-то ему было очень грустно осознавать, что Савада остается только из чувства долга, а не потому, что ему самому этого хочется. Но выгнать Тсуну он просто не смог бы.

Зимой темнело рано. Из-за болезни Гокудера уснул прямо на диване в гостиной, и когда Тсунаеши, наконец, отвлекся от захватывающего фильма, чьи события разворачивались на экране, Хаято уже мирно спал. Губы снова сильно пересохли, волосы опять были влажными. Стараясь побороть смущение, парень коснулся лба друга тыльной стороной руки: снова поднялась температура. Не такая высокая, как была вчера, но от того не менее не нужная. Будить его очень не хотелось, но необходимо было отвести больного в спальню: он явно неудобно свернулся на небольшом пространстве диванчика.
Тсуна, чуть наклонив голову в его сторону, позвал:
- Гокудера-кун...
Тот лишь поморщился, не обращая внимания на попытку его разбудить. Хаято снилось счастье: будто бы Десятый улыбался ему, целовал его губы – сам, сам! От его тела было неповторимо жарко, но Гокудере хотелось быть еще ближе. Почувствовав прикосновение к своему плечу, юноша сонно приоткрыл глаза и снова увидел то самое счастье: Тсунаеши улыбался, касался его... Почти не осознавая своих действий, парень потянулся к Саваде и обнял его за шею. В сравнении с Хаято, тот был почти холодным, но это нисколько не смущало. Поддавшись порыву, Гокудера облизнул губы и прикоснулся ими к дурманно пахнущей коже шеи. Пульс отбивал учащенный ритм, босс был так возбужден...
Повинуясь импульсу, он скользнул руками на спину Десятого, притягивая его ближе. Тсунаеши не сопротивлялся – как и положено фантазии. Ладони прохаживались по спине, вызывая дрожь – такую реальную притягательно-возбуждающую дрожь желанного тела... Он не медлил: пальцы пианиста перепорхнули на пуговицы рубашки и ловко расстегнули все до единой. Ладони беспрепятственно легли на нежную кожу, она уже, казалось, была той же температуры, что и тело Хаято. Губы с наслаждением нашли губы Тсуны и нежно коснулись их. Невероятные ощущения... Как же Гокудере хотелось, чтобы этот потрясающий сон не заканчивался, чтобы можно было смаковать каждый вздох, каждое движение...
Здесь и сейчас этот нереальный Десятый, порожденный затуманившимся болезнью сознанием, несмело отвечал на поцелуи и прикосновения; он неуклюже придвинулся ближе, чуть не загремев с дивана, но парень крепко держал его. Пальцы Тсуны зарылись в светлые волосы, прижимаясь теснее, заставляя целовать глубже, жарче. Плед давно сполз на пол, и Савада без тени неловкости сидел на коленях Хаято, притираясь как можно плотнее, чувственнее, забывая дышать из-за неконтролируемого желания и захлестывающей нежности к этому откровенному, горячему, очень нужному человеку...
- Г-гоку...дера...кун...
Руки сжимают бедра, оглаживают ощутимо мягко – даже через жесткую ткань брюк, заставляют выгибаться, вжиматься, реагировать так, как никогда. Язык дразняще исследует кожу на шее, спускается ниже, заставляя Тсунаеши податься вверх и тихо застонать. Этот звук неожиданно заставляет Хаято широко распахнуть глаза и замереть. Он. Настоящий.
- Де... ся... тый?..
Кажется, будто едва Гокудера пошевелится, как иллюзия разрушится, как он останется в одиночестве и пустоте квартиры, ее холоде и с щемящим ощущением потерянного счастья. Ладони все еще ощущают жар чужого тела, они все еще сжимают бедра Тсуны, а губы и распахнутые глаза – прямо напротив.
Савада тяжело дышит, мутным взглядом осматривая Хаято и уже не понимая, почему тот остановился. Тянется за новым поцелуем – таким вкусным, таким завораживающе-нежным. Губы касаются чуть настойчиво, самую малость – Тсуна не привык принуждать, он даже сейчас просит этого прикосновения. И Гокудера сдается сразу же.
Одежда падает на пол; руки, губы, язык – они ласкают друг друга так, будто это последние мгновения их жизни. Нежность, сквозящая в каждом движении, всепоглощающая любовь и жажда. Пальцы по телу, капли пота на коже, поцелуи... Высшая точка блаженства – это вовсе не оргазм, это момент единения двух душ, как бы глупо это ни звучало. Это целая вселенная чувств и эмоций, в которую можно провалиться без возврата.
- Простите меня... Десятый... Я не... должен был.
Ему очень тяжело давалось каждое слово. Хаято боялся открыть глаза – не так уж часто его посещало подобное чувство, но сейчас... Сейчас парню казалось, будто под ним разверзается бездна и имя этой бесконечной пропасти – «конец всему». Когда босс поймет, что случилось, когда он оттолкнет Гокудеру из-за таких необдуманных действий, именно тогда он потеряет навсегда ту призрачную надежду, что жила в его душе уже несколько лет. Быть может, он даже потеряет право не то что быть другом – просто другом – а и возможность хоть изредка видеть Десятого... Последнее прикосновение – это так больно...
- В-все... в порядке, Гокудера-кун... Я...
Тсуна не знал, как выразить свои чувства, свои эмоции и ощущения, разом накатившие сейчас. Он смотрел на зажмурившегося обнаженного друга – или уже больше, чем друга? – и хотел просто коснуться его кожи, хотел сказать, что все в порядке, что он совсем-совсем не сердится, и даже наоборот...
Парень не стал больше ничего говорить. Если Хаято не хочет открывать глаз, то так даже легче. Можно просто поцеловать, а он, наверно, тогда все поймет. На этот раз – правильно.

---

09.07.2010 в 13:53

Пишет  >Dolly vi Britania<:

Название: Как это бывает в первый раз
Автор: >Dolly vi Britania<
Бета: отсутствует
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Тип: гет
Персонажи: 1896 (Хибари/Хром)
Рейтинг: PG
Жанр: романтика, флафф и прочие розовые рюшечки
Размер: мини
Состояние: закончен
Размещение: с разрешения автора
Предупреждения: глобальный ООС, потому что флафф
Дисклаймер: все права арендовала на пару дней у Амано Акиры
От автора: Поздравительный фанфик ненаглядному Василию (более известному как Kuvasari) в честь Дня Рождения. Собственно с ее разрешения выставляется здесь
Тема фанфика, не то, что можно подумать при названии, тема вполне невинна и обозначается так - свидание.


То, что Кусакабе Тецую неожиданно во время урока вызвали в штаб-комнату комитета, делом было не исключительным, а совсем обычным. Поэтому когда Кусакабе шел по коридору, весело насвистывая мелодию, услышанную утром на радио, даже когда он открывал дверь класса, и даже когда склонялся в приветственном поклоне, он и не подозревал насколько шокирующим для него будет вопрос своего начальника.
Глава Дисциплинарного комитета, сидевший за столом и с угрюмым выражением лица читавший что-то в мониторе компьютера, сухо кивнул в ответ и вместо приветствия произнес:
- У меня вопрос к тебе как к заместителю.
- Да, Ке-сан?
Хибари сцепил руки в замок и, положив на них подбородок, вцепился в заместителя холодным пристальным взглядом.
- Куда водят девушку на первом свидании?
Мелодия, прицепившаяся с утра, моментально вылетела у Тецуи из головы, как и все остальные мысли, а место их заняло недоумение и попытка осмысления вопроса. Если бы Кусакабе не был так удивлен, он бы изумленно гаркнул или всплеснул руками. Но удивление было настолько велико, что он просто спокойно стоял, вперив недопонимающий взгляд в подбородок «Ке-сана».
- На… свидание? – выдавил Кусакабе через силу.
Кея бросил на него такой взгляд, что нужда в повторении вопроса отпала моментально. Глава явно ждал ответа, причем ждал с нетерпением и стремительно нарастающим раздражением. Удивляться дальше было опасно для здоровья, требовалось незамедлительно отвечать. Но что должен ответить ему Тецуя, если…
- Я… Ке-сан, здесь я вам не помощник. Я ведь, - Кусакабе, замешкавшись, потер затылок. – Я как вы – я ведь заместитель: у меня школа, комитет, дисциплина и порядок, а девушки… они…
- С тобой все ясно, - Хибари откинулся на спинку стула. – Свободен, можешь идти.
Шокирующая пытка закончилась так же неожиданно, как и началась. Кусакабе схватился за дверную ручку, открыл дверь и поспешно обернувшись, спросил:
- А кого…
- Выметайся. И забудь об этом разговоре.
Нервно сглотнув, Кусакабе исполнил приказ – громкий хлопок двери и спешные шаги по коридору возвестили о том, что любопытный заместитель ретировался.
- Бесполезный придурок, - раздраженно пробормотал Хибари, щелкая мышкой и открывая свернутую ранее страницу поисковика.

Хром уже не помнила с чего все началось и как умудрилось развиться до того, что происходило сейчас, но происходящее было неожиданно приятным, это точно.
Они и виделись-то с друг другом совсем редко, даже реже чем с остальными Хранителями, разговаривали и того реже, а уж когда им случалось пересекаться друг с другом в одиночку, Докуро и вовсе терялась в смутных сомнениях и детской боязни, пытаясь как можно скорее улизнуть куда-нибудь, Хибари же совсем не возражал, потому как ее компания была ему в скуку, смешанную с неприязнью. Но в какой-то момент их короткие встречи перестали носить действительно случайный характер и стали просто «случайными», все такими же молчаливыми и внешне равнодушными. Хром никаких особых целей не преследовала, просто несмело учась наслаждаться чужой компанией, а не только компанией Мукуро-самы, какие же цели преследовал Хибари и преследовал ли их вообще, Хром не знала, но все это так или иначе привело их к данной ситуации. Ситуация их отношений была настолько нереальна и непостижима, что Хром боялась дать ей название. Впрочем, Хибари справился и без нее во время их последней встречи.
- В следующий понедельник. Свидание. Возражения не принимаются, - смерил он ее тогда суровым взглядом и, развернувшись, пошел прочь. Хром, безуспешно сдерживая неловкую улыбку, поспешила в противоположном направлении.
Понедельник медленно, но приближался и, наконец, наступил.
Хром стояла перед старым зеркалом в тяжелой раме и растерянно разглядывала свое отражение. Ходи она на свидания чуть чаще, она бы знала что каждой приличной девушке нужно не стоять вот так, а крутиться, кокетливо махая подолом, подмигивая своему отражению и щепетильно поправляя прическу и макияж. Но, увы, опыта в свиданиях и подготовке к ним у юной иллюзионистки не было никакого, поэтому нерешительно теребя подол своего наряда, купленного специально для такого знаменательного случае в тайне от Кена и Чикусы, она стояла почти недвижимо. По правде то, что она видела в зеркале, Хром нравилось – это выдавали ее разрумянившиеся щеки и взволнованный взгляд. В конце концов она все время ходит только в школьной форме, а сегодня на ней настоящая девичья одежда! Белоснежная рубашка из тоненького хлопка отлично сочеталась с розово-серым вязанным платьем-сарафаном на лямках, белые балетки завершали образ. Это была другая Хром, разве что с той же самой прической, но все равно как будто не она. Непозволительная роскошь сегодня стала разрешенной.
Девушка выглянула в окно. Солнце уже почти наполовину скатилось со своего зенита и было теперь не таким ярким и жарким как в полдень, а более мягким и ласкающим, хоть и по прежнему горячим. Небо еще не алело закатом, но его бездонная лазурь уже начала прятаться под золотистым слоем солнечных отблесков летнего вечера. Хром обеспокоено засуетилась, прибирая старую форму в покосившийся шкаф и торопливо спускаясь по лестнице главного здания Кокуе-Ленда – время уже поджимало, да и Кен с Чикусой могли вернуться в любой момент и пристать с недовольными расспросами по поводу ее внешнего вида. Миновав обширную территорию парка и главные ворота, Хром поспешила в сторону ближайшей автобусной остановки.

Если тщательно к чему-то готовишься, то это обязательно начнется с недоразумений. Такое открытие сделал сегодня Хибари, ведя свой мотоцикл в сторону ближайшей заправки. Кто был виноват в том, что в баке неожиданно не оказалось бензина, Хибари не знал, но винил во всем разноглазого подонка. Придумать реальную и достойную причину, почему в инциденте с бензином виноват Рокудо Мукуро, не получалось, но это было неважно - с недавних пор все неурядицы и помехи, касающиеся его общения с Хранительницей Тумана автоматически списывались на ревнивого иллюзиониста. В общем к тому времени когда Хибари наконец дотолкал мотоцикл до заправки, он окончательно пришел в к выводу, что Рокудо - редкостный мерзавец.
После приведения мотоцикла в рабочее состояние, настроение главы Дисциплинарного комитета улучшилось и он даже пару раз язвительно ухмыльнулся, обгоняя машины, застрявшие в пробках.
Когда Хранитель Облака прибыл в условленное место, Хром там не наблюдалось. Хибари взглянул на часы и нахмурился. Опаздывает.

Хром опаздывала. Торопливые шаги по мощеной аллее было бесшумными и невесомыми. Хибари Кея, к великому облегчению девушки, не передумал и обнаружился в конце аллеи. Он стоял, отперевшись на свой мотоцикл, и разглядывал противоположный от девушки вход. Хром приостановилась, глубоко вздохнула в попытке согнать со щек краску волнения и тихонько подошла к хранителю Облака.
- Кея-сан?
Хибари резко повернул голову и смерил ее недовольным взглядом.
- Опаздываешь.
Хром виновато кивнула, разглядывая будничный наряд главы Дисциплинарного комитета, состоящий не из привычной школьной формы, а из светлой футболки и черных джинс. Сегодня он также как и она был самым обыкновенным человеком.
- Едем? - он протянул ей шлем.
Докуро снова кивнула, покорно принимая предмет из его рук.

Почему для их свидания было выбрано место находящееся в отдалении от Намимори, понять было несложно - ни Хибари, ни Хром не хотелось быть случайно замеченными кем-нибудь из остальных Хранителей. Поэтому небольшой уютный ресторанчик на набережной в соседнем с Намимори городе, оказался идеальным вариантом.
Они сидели в углу у окна, скрытые от остальных посетителей большим цветочным деревом в кадушке. Хром здесь нравилось - обстановка была более чем приятная, воздух прохладный, а суши очень вкусные, почти как в суши-баре отца Ямамото.
Вообще-то на свидании полагалось разговаривать, обсуждать различные темы, выяснять пристрастия своей пары, но они оба молчали и были довольны этим гармоничным отсутствием лишних слов.
За окнами медленно сгущались теплые летние сумерки, маня наружу обещанием волшебного вечера, на главном мосту и вдоль набережной зажглись десятки разноцветных огней, а через несколько минут улица неожиданно вспыхнула фейерверками.
Хром, перегнувшись через стол, заворожено уставилась в окно и восхищенно выдохнула:
- Кея-сан, фейерверк!
Хибари в окно смотреть было не нужно, он итак прекрасно знал о наличии праздничного салюта, в конце концов сегодня был День Моря и он выбрал этот ресторанчик специально.
- Идем, - Хранитель положил несколько купюр на столик, встал и, сжав тонкую прохладную ладошку Хром, потянул не сопротивляющуюся девушку к выходу. Дверной колокольчик грустно прозвенел, прощаясь со своими посетителями.
Улица встретила их неожиданно горячим воздухом после мягкой прохлады помещения, яркими цветам фейерверка, полыхающими на фоне чернильного неба, и грохотом разрывающихся салютов. Ее рука все еще покоилась в теплой твердой ладони Хибари, и Хром повинуясь порывам восторга, сжала ее посильнее, боясь и совершенно не желая отпускать. Хибари против не был и своей руки не отнимал. Проходящие мимо компании и парочки тоже останавливались и с довольными возгласами и свистом, любовались фейерверком. Толпа вокруг них сгущалась, нагнетая обстановку, и когда кто-то из проходящих случайно толкнул Хром, мгновенно среагировавший Хибари прижал ее к себе, придерживая за худые плечи. Стоять вот так, совсем рядом, почти находясь в чужих объятиях, было более чем странно и волнительно, и Хром зажмурила глаз, боясь даже шелохнуться.
- Людей слишком много, - нахмурившись, Хибари разглядывал шумный балаган, портивший всю радость фейерверка.
- Да, - кивнула Хром так и не открывая глаза.
Он отстранился от нее намного быстрее чем того хотелось и повел куда-то, пробираясь сквозь ненавистную толпу. Она просто шла за ним, ведомая твердой рукой и не задумываясь ни о чем, просто ловя внутри себя отголоски чувств на все происходящее. Неужели рядом с нею идет сейчас этот самый человек, всегда казавшийся ей угрозой? Неужели это она сама, Хром, бредет по улочке не в одиночестве, а в его компании?
Вскоре они выбрались из тесных оков толпы и стремительно направились куда-то, перейдя широкую магистраль и свернув в небольшой переулок с невысокими трехэтажными домами. Они направились к одному из этих домов и Хром недоуменно наблюдала словно со стороны, как они вошли в светлый подъезд, пахнущий старым деревом и почему-то влагой, как они поднимались вверх по лестничным пролетам, как Хибари выдернув шпильку из распавшихся волос и с опытностью взломщика открыл замок двери, ведущей на крышу.
- Идем, - он снова сжал ее руку и ступил на крышу дома, увлекая ее за собой.
Было ли преступлением взламывать замки и гулять по крыше чужого дома, Хром не знала, но сейчас ее это особо не заботило, потому что крыша была абсолютно пуста, а праздничный фейерверк, ставший неожиданно ближе, сиял своими огнями прямо напротив нее. Хибари, находясь в своей родной стихии, прислонился спиною к кирпичному выступу и расслаблено откинул голову назад, разглядывая огни салюта сквозь полуприкрытые глаза. Хром стояла рядом, в радостном волнении сцепив руки перед лицом, и сияющим взглядом разглядывала то вспыхивающие то умирающие цветы. Отблески фейерверка бродили по ее распущенным волосам, окрашивая их в разноцветные нереальные оттенки. Может из-за нереальности этих оттенков, или может из-за того что в мерцающем свете вспыхивающих огней ее фигура казалось зыбкой и воздушной, словно сотканной из тумана, Хибари внезапно ощутил страх того, что Хром не настоящая, всего лишь иллюзорная подделка, что посмей он прикоснуться к ней - она тут же рассыпалась бы на мириады ярких искр, вспыхнув очередным фейерверком и тут же угаснув.
Хром, радостно улыбаясь, обернулась и пытаясь перекричать грохот салюта, до дерзости близко наклонилась к лицу Хибари:
- Это волшебнее чем самая красочная иллюзия!
- Я ненавижу лживые иллюзии, они как отсутствие дисциплины в реальности, - Хибари отстранился от стены, встретившись с ее губами. Они были прохладные и сладкие от съеденного десерта, его же - горячие и на удивление мягкие.
Что же будет завтра, с ужасом подумала Хром. Как она будет смотреть в глаза ему, себе или всем остальным? Вопросы и волна ужаса не успели накрыть ее с головой, потому что на ее плечи легли теплые руки, привлекая Докуро ближе. Завтра обещало наступить, но это было неважно, потому что сегодня были только фейерверк, крыша и почти случайный первый неловкий поцелуй.

---

18.06.2010 в 22:44

Пишет  kito;:

Фанфик от начинающего автора)
Название: Только верь мне
Автор: Kito (*lazy[Kito])
Бета: на момент написания не было
Фандом: Репетитор-киллер Реборн
Тип: Джен
Пейринг: 1896
Жанр: Романтика
Рейтинг: G
Размер: Драббл
Состояние: Закончен
Дисклаймер: Отказываюсь от прав на персонажей и мир
Размещение: С шапкой и после предупреждения автора
От автора:Приветствуются комментарии и критика, конечно же))

Это ее долг. Она должна была бороться. И боролась. Но что в итоге? Она лежит в постели на секретной базе Вонголы, почти при смерти. Ее внутренние органы исчезли. Почему она до сих пор жива? Она ждет. Надеется на Его помощь, но Он не приходит. Сухие губы неразборчиво шепчут Его имя, веки дергаются, будто снится кошмар. Проходит очень много времени, а Его все нет. Девушка из последних сил цепляется за жизнь, ведь в сердце теплится надежда. Окружавшая суета незаметна. Хром пытается сосредоточиться, чтобы услышать его голос - бархатный, манящий и тихий. Он слишком слаб сейчас и ничего не сможет сделать, но она выгоняет пугающие мысли из головы, стараясь думать о хорошем.
Мягкая поступь и молчание не выдают присутствие еще одного человека, и только через несколько минут Савада Тсунаеши понимает, что над кроватью стоит тот, кого он меньше всего ожидал увидеть. Что произошло с безразличным взглядом и куда делось то отвращение к другим людям? Он повзрослел за десять лет, изменился в лучшую сторону.
Постепенно все вокруг умолкают и, только тихонько перешептываясь, покидают помещение. Он не замечает их и не слышит разговоров. Серо-голубые глаза пристально следят за девушкой. Он чувствует, как она тяжело дышит, как пытается выжить, как ждет... Нет, не его. Врага, вечно переступавшего дорогу. Уставший грустный взгляд, плавное движение. Он взял ее на руки. Нежно, аккуратно, будто боясь разбить. Мраморная кожа, фиолетовый цвет волос, пышные ресницы и хрупкая фигура - все это придает схожесть с фарфоровой куклой.
- Мукуро-сама... - дрожащий голос еле слышен. В какой раз она повторяет это имя.
Тихий разочарованный вздох человека, пришедшего на помощь.
- Он не придет. Сейчас. - Чувствуются нотки злости по отношению к тому, о ком он говорит, - Ты справишься сама. Ты сумеешь. Только верь мне...

---

17.06.2010 в 20:55

Пишет  Шуя:

Название: –
Автор:  Шуя
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Персонажи: Хибари Кёя, Докуро Хром – контекст 1896
Рейтинг: PG
Жанр: Het, Drabbles
Дисклеймер: Акира Амано – Босс.
Краткое содержание: Серия мини-драбблов длиной в один абзац.
Предупреждение: возможные AU и OOC.
Размещение: Спросить разрешение.

 

Хибари Кёя.

 

1.

Хибари Кёя знает каждый квартал, каждую улочку в окрестности средней Нами. И всякий раз, совершая осмотр своей территории, он в тайне надеется встретить группу учеников из Кокуйо. Не потому что он хочет забить их до смерти, а для того, чтобы найти новый повод, как вырвать из их цепких лап наивное травоядное в соблазнительно короткой юбке.

2.

Хибари Кёя внимательно следит за посторонними, приходящими в его школу. Он даже знает, что некоторые друзья Савады Тсунаёши надевают ложную форму Нами, лишь бы проведать это крикливое травоядное во время уроков. Хранитель Облака терпит нарушение дисциплины только для того, чтобы однажды в его владения пришла Хром Докуро и, приняв его правила, облачилась в чёрное.

3.

Кёя в очередной раз просматривает досье на Хром Докуро, собранное его людьми из Комитета. Он знает о ней всё, но даже так девчонка остаётся для него загадкой. Настолько притягательной, настолько интересной, что он готов отказаться от своих принципов и самолично нарушить дисциплину в Намимори.

4.

С недавних пор Глава Дисциплинарного Комитета расширил свой маршрут патрулирования. Теперь чёрный байк проносится вблизи двух кварталов от школы Кокуйо. Прежде чем захватить территорию - необходимо её пометить. Ведь он собирается забрать эту школу себе.

5.

Иногда Хранитель Облака замечает на себе взгляды женщин: без страха и паники, полные какого-то непонятного интереса. В таких случая Кёя всегда отвечает взглядом на взгляд. И он абсолютно уверен, что его глаза не отражают ничего кроме холодных пасмурных облаков.

6.

- Облачный человек...

Он разворачивается настолько быстро, что Хром делает шаг назад.

- В-ваша птица, кажется, повредила крыло, - Хранительница Тумана протягивает ему жёлтый комочек.

Кёя берёт её ладони в свои и мягко раскрывает их. Внутри, распушив перья, сидит Хиберд и едва заметно дрожит, Хибари знает - от удовольствия. Проклятая птица не послушалась его...

7.

Временами Хибари Кёя ловит себя на мысли, что думает о Намимори, как о настоящей женщине.

8.

В мире Главы Дисциплинарного Комитета добыча означает лишь одно - желание забить до смерти. Когда же добычу хочется защищать, правило хищников и травоядных становится бесполезным. И тогда Хибари понимает, его внутренний хищник вырос, превратившись в настоящего самца.

9.

Первое, что бросается в глаза: колени Хром разбиты, а короткая юбка порвана. И лишь внимательно всмотревшись в её лицо, Хибари замечает неестественную бледность. Он ничего не спрашивает и подаёт ей руку.

- Пойдем.

Хром колеблется, а затем осторожно касается холодными пальцами его широкой ладони.

Кёя ведёт Докуро в свой кабинет, там он сам обработает ей раны и выдаст другую форму. А потом подымет весь город, чтобы найти и убить тех, кто посмел на неё напасть.

10.

Хибари Кёя никогда не влюблялся и поэтому не замечает, что его сердце уже давно сжимают маленькие ладошки.

11.

Сегодня Докуро стоит за спинами других Хранителей, будто ищет защиты в толпе. Хибари нервно сжимает тонфа, едва сдерживая досаду и раздражение. Он слишком привык видеть Хром одну, именно тогда она принадлежит ему полностью.

12.

- Хибари-Хибари, - Хиберд взволнованно бьёт крыльями и переступает с лапки на лапку, сидя на плече Главы Дисциплинарного Комитета, - Хибари-Хибари...

Кёя прячет улыбку в вороте куртки, останавливаясь перед нужной вывеской.

- Самое время меня покинуть, малыш, - повернув голову, произносит он.

Чёрные бусинки глаз мигают, но канарейка остаётся на месте.

Кёя благодарно кивает и толкает дверь, размышляя над тем, что магазин кошек не лучшее место для птицы. Но именно Хиберд поможет ему выбрать котёнка в подарок.

13.

Кёя не помнит, когда начались первые приступы: яростные, обжигающие, раздирающие грудь изнутри. Болью отдающие в каждом нерве, в каждой клетке кожи, заставляя Хибари сходить с ума, разрушая привычную маску холодности. Неужели любить настолько больно?..

14-15.

Беззвучно. Бонусная история.

Докуро Хром.

 

1.

Многие думают, что Кокуйо-ленд стал вторым домом для Хром. Но на самом деле для неё он первый.

2.

Хром Докуро не понимает, о чём разговаривают её одноклассницы, она слишком давно лишена обычных для каждой девушки увлечений.

3.

Маленькая Наги знала, чем наполнен мир женщин: холодом, равнодушием и презрением. И поэтому, когда Хром попадает в мир мужчин, она долго не верит в их защиту, уважение и заботу.

4.

Хром, не знакомая с флиртом, всегда остаётся сама собой, не замечая, что благодаря своей естественности влюбляет в себя мужчин.

5.

Хранительница Тумана может превратиться в кого угодно и облачиться в любой наряд. Но в реальности она девушка тринадцати лет, и её единственная одежда - школьная униформа Кокуйо.

6.

Докуро не придаёт значения, что она единственная женщина среди Хранителей. Она просто ещё не осознала, что является женщиной.

7.

Хром не знает, как нужно правильно благодарить, поэтому искренне отдаёт своё сердце каждому, кому хочет сказать «спасибо». Ведь у неё больше ничего нет.

8.

Каждый раз, бесстрашно отдавая свою жизнь в руки Босса, Хранителей и Мукуро-самы, Хром никогда не признаётся даже себе, как отчаянно нуждается в защите.

9.

Семья. Слишком новое слово для Хром. Она никогда не произносит его вслух, боясь разорвать ту невидимую связь, что тонкими нитями оплетает её.

Хрупкая цепь единения, когда-то зародившаяся в её душе, теперь соединяет сердце Хром с каждым из дорогих для неё людей. Наверное, это и есть семейные узы.

10.

Хром с трепетом и волнением благодарит каждого из Хранителей за помощь в тренировке и освоении новой техники. Когда она подходит к Хранителю Облака и кланяется ему, Хиберд неожиданно перелетает к ней на плечо и начинает громко петь.

- И тебе спасибо, - смущённо говорит она, гладя пальцем жёлтое брюшко.

- Забью до смерти, - цедит сквозь зубы Кёя.

Хром испуганно поднимает глаза. К кому были обращены его слова?

11.

Когда Хром впервые приглашают на свидание, она теряется настолько, что не может произнести ни слова.

Когда это случается во второй раз, она, отчаянно смущаясь, уже в силах дать ответ.

В третий раз - она, робея, говорит твёрдое «нет».

Номер восемнадцать становится для неё роковым. Приглашение больше напоминает приказ, и ответ Хром не важен.

12.

Могла бы Хром влюбиться? На этот вопрос она лишь отрицательно качает головой. Раздав своё сердце по кусочкам, она не может собрать его вновь.

13.

С недавних пор некоторые желания Хром Докуро стали исполняться.

Если бы она знала, что её редкие тихие реплики в присутствии Вонголы внимательно слушает один человек, то непременно бы говорила ещё реже. Слишком непривычно, когда твои желания, пусть и самые простые, с лёгкостью осуществляются.

14-15.

Рандеву. Бонусная история.

---

23.05.2010 в 23:16

Пишет  Шуя:

Название: Беззвучно
Автор:  Шуя
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Персонажи: 1896
Рейтинг: PG-13
Жанр: Het, Romance, намёки на Angst
Статус: Ficlet, бонусная история к серии мини-драбблов.
Дисклеймер: Акира Амано – Босс.
Краткое содержание: Ситуативная история.
Предупреждение: возможные AU и OOC.
От автора: Plot bunny.
Размещение: Спросить разрешение.

Тихий голос мягко касается слуха, и Хранитель Облака не сразу понимает, кому он принадлежит. Он слишком устал, чтобы отвлекаться на лёгкий шум, и поэтому он продолжает дремать.

Но голос не смолкает и, нежной мелодией обволакивая Хибари, осторожно дотрагивается плеч, чуть задевает кожу шеи и щёк. Кёя скорее инстинктивно хватает невидимого врага, подминает его под себя и, лишь ощутив холодную сталь тонфа под рукой - просыпается...

Хром Докуро, вжатая в подушки кожаного дивана, безропотно лежит под ним, слегка упираясь ладошками в его грудь. Стремительно краснея, она начинает бормотать какие-то извинения, стараясь отодвинуться от Главы Дисциплинарного Комитета.

Кёя слишком взволнован, чтобы слушать. Неожиданная близость хрупкой иллюзионистки заставляет его тело пылать огнём. А тонкий запах девушки сразу же сбивает дыхание, оставляя все вопросы на потом.

Дыхание Хром тоже кажется учащённым, наверняка он напугал её. Хибари внимательно изучает её лицо, обеспокоено ища следы страха, но Хранительница Тумана остаётся спокойной. Прекратив попытки освободиться, она прямо смотрит в ответ.

Её взгляд успокаивает, погружая Кёю в неизвестную ему глубину, дымкой тумана окутывает сознание, нежной прохладой разливается по измученному телу. Хибари улыбается внутри себя и, выпуская из рук ненужные тонфа, делает выбор.

Медленно наклоняясь и следя за реакцией Хром, он одной рукой проводит по спине девушки, притягивая её ближе, другой - бережно касается волос, запуская пальцы в непослушные пряди. И, не получив протеста, наконец, тянется к самому желанному - к губам иллюзионистки.

Губы Хром мягкие, слегка влажные и невероятно податливые. Глава Дисциплинарного Комитета осторожно пробует их, прикусывает, неторопливо посасывает. И, стараясь сдерживать себя, раскрывает их языком.

Хранительница Тумана издаёт короткий вздох, и Кёя с жадностью глотает его, проникая в беззащитный рот девушки. Вторгаясь в самую глубину, подчиняя себе Хром, желая впитать, запомнить вкус Докуро и оставить внутри неё свою метку.

Жар вновь начинает воспламенять тело, поглощая живительную прохладу ауры иллюзионистки, и Кёя чувствует, что теряет над собой контроль. С большим усилием он обрывает поцелуй и, тяжело дыша, отстраняется от Хром.

Замерев, девушка не произносит ни звука, только маленькими кулачками с силой сжимает ткань рубашки на его груди. Сейчас она напоминает дикого зверька, впервые попавшего в руки к человеку. Хром смотрит сквозь него, в точку, видимую только ей, и Хибари не сразу замечает, что её глаза покрыты влажной пеленой. Кёя с ужасом дёргается, понимая, что это сдерживаемые слёзы.

Он прикрывает глаза, осознавая, что зашёл слишком далеко. Меньше всего на свете он хотел обидеть эту девушку. Тягучая липкая боль поражения начинает разрастаться в груди, и Хибари впервые хочется избить себя до смерти. Отчаяние накрывает его тяжёлой волной, и Кёя будто со стороны слышит собственное рычание.

Он ослабляет объятия и, не открывая глаз, отодвигается от Хром. Но прежде чем он успевает встать с проклятого дивана, тонкие руки обхватывают его шею.

Докуро мелко дрожит и, пряча лицо в вороте его пиджака, с тихими всхлипами начинает что-то говорить ему. Кёя не может разобрать ни слова. Растерянный, он неуверенно берёт её на руки и, крепко обняв, сажает к себе на колени. Потом сдёргивает пиджак с плеч и накрывает им девушку.

Хибари хочет заговорить с ней, но останавливает себя, опасаясь расстроить её ещё больше. И поэтому он просто выбирает быть с Хром. Так они и остаются сидеть, прижавшись друг к другу, говоря на беззвучном языке...

Хранитель Облака теряет счёт времени, возвращаясь к реальности только под звук долгой мелодии, говорящей, что занятия закончились. Кёя удивлённо обводит взглядом комнату, замечая вечерние тени по углам, и задерживает внимание на небольшом свёртке на полу. Он сразу догадывается, что его уронила Хром, когда он напал на неё. Что внутри, ему тоже известно - школьная форма Нами. Та самая, которую он дал ей взамен порванной униформы Кокуйо. Она приходила вернуть её... Кто бы мог подумать, что именно Намимори поможет ему сблизиться с Хром. Хибари вновь улыбается про себя и переводит взгляд на Хранительницу Тумана.

Девушка, так и не сменившая позу за несколько часов, продолжает сидеть в объятиях Главы Дисциплинарного Комитета, щекоча дыханием его шею. Словно почувствовав, что Хибари смотрит на неё, Хром поднимает голову, впервые встречаясь с ним взглядом после злополучного поцелуя.

Слегка розовея, она произносит:

- Спасибо, что выслушали меня.

И будто борясь с собой, тянется к щеке Кёи, оставляя робкий поцелуй.

---

16.05.2010 в 01:37

Пишет  Придд такой Придд:

Драббл 1896
Автор: Tirliana
Бета: нет
Пэйринг: 1896 он же Хибари/Хром
Рейтинг: G
Жанр: флафф
Предупреждение: ООС Хибари
Дисклэймер: Все персонажи принадлежат Амано Акире. Мои только муз и трава.
Размещение: сообщите мне где размещаете и сохраните шапку

Утро как утро, ничего особенного. Как и всегда, окно было слегка приоткрыто, впуская в комнату свежий весенний воздух и пение птиц, которое неизменно её будило. Как и всегда, на большой кровати не было никого, кроме неё. Как и всегда, нестерпимо сильно хотелось прижаться к горячему после сна телу.
Хром перекатилась на другой бок и зарылась носом в смятую подушку, едва заметно пахнущую его шампунем. Запах навевал ассоциации и будил в памяти моменты, когда его волосы щекотали её шею. Так легко было заснуть во второй раз, обнимая подушку и предвкушая вечер, но комната внезапно наполнилась бодрящим запахом кофе.
Сон мгновенно отступил, Хром испуганно приподнялась на локтях - дом должен быть пуст.
Рефлексы работали быстро. Хром перегнулась через край кровати и достала из-под неё небольшой, откровенно дамский пистолет. Не бог весть какая защита, но работа сказывалась, и у неё под рукой всегда было оружие. На этот раз оно не пригодилось.
Аккуратно ступая, в комнату вошёл Хибари, держа в руках поднос с маленькой белой чашечкой, над которой вился пар, и двумя румяными тостами. Хром с облегчением выдохнула и, разрядив пистолет, вернула его на место.
- Я думала, ты уже ушёл.
- Решил сегодня остаться.
Как и всегда, ответ Хибари ничего не пояснил, но Хром давно к этому привыкла и короткие фразы не задевали её. К тому же, сейчас он здесь, осторожно, чтобы не пролить кофе, ставит поднос и присаживается на краешек кровати.
Хром прильнула к его спине и обвила руками широкую грудь, легко провела губами по влажной после утреннего душа шее.
- Ты тёплая.
- Я сонная.
- Люблю тебя.
- Я тоже.
Кофе остывал на прикроватной тумбочке.

---

19.10.2009 в 20:10

Пишет  Tadanori:

запись сто двадцать четвёртая, полусонная
Цикл драбблов "Письма с фронта"
Автор: я
Бета: главным образом Альнаира-сама
Фэндом: Kateikyoushi Hitman Reborn!
Персонажи: Савада Тсунаёши, Занзас, Сквало Суперби Сквало/Тсуна, Занзас/Тсуна, Тсуна/моск Занзаса
Рейтинг: от PG-13
Жанр: юмор
Тамлайн: пять лет с Арки Колец, пять лет до Арки будущего
Дисклеймер: ни манга, ни аниме Katekyo Hitman REBORN мне не принадлежат
Предупреждения: драбблы написаны в форме писем, которые Тсуна отправляет на деревню дедушке домой. ООС Тсуны вследствие взросления и пагубного влияния окружающих.

Письмо первое

Название: И нареку его...
Автор: Таданоря
Бета: Альнаира
Рейтинг: PG-13 за нецензурную лексику
Персонажи: отдыхающий Савада Тсунаёши
Саммари: Как корабль назовёшь, так он и поплывёт.

Синее море, только море за кормой.
Синее море, и далёк он, путь домой.

«Дорогие мама и папа!
Вот уже неделя как я по совету моего репетитора черт бы его побрал! нахожусь на борту яхты «IX Вонгола», флагмана флота Семьи. Я очень благодарен вам – особенно тебе, папа – за такую заботу. Не сомневаюсь, что солнце, морской воздух и общество Занзаса скажутся на моём физическом и душевном здоровье самым благотворным образом.
Наверное, вам будет интересно узнать, что нашу яхту с лёгкой руки Занзаса переименовали в «Stronzo vecchio», а официальное название скоро забудут даже в порту приписки. В связи с этим у меня была какая-то мысль, но я её забыл. Может, потом вспомню.
А вообще, плавание проходит хорошо. Команда настроена очень благожелательно, и меня даже кормят иногда. Кстати, с нами также плывёт Сквало, и это радует, потому что когда Занзас отвлекается на него, я могу немного передохнуть. Семпаи чтоб они сдохли так заботятся обо мне! Каждое утро, ровно в пять тридцать, Занзас будит меня ведром забортной воды, чтобы я вместе с ним полюбовался рассветом мать его и перемать. Потом – совместная тренировка: Занзас практикуется в стрельбе по-македонски, а я развиваю скорость реакции. После обеда, когда эта сволочь он идёт отдохнуть, со мной занимается Сквало. Сегодня, например, я учился плавать быстрее. Получилось очень хорошо! Когда двигатель самонаводящейся ракеты взорвался от перегрева, Сквало сказал, что я делаю успехи. Завтра меня научат управлять водным мотоциклом, если, конечно, удастся починить гранатомёт, из которого Леви запускал фейерверки на Новый год.
Так что, дорогие мои мама и папа, скучать мне тут не приходится. Я наконец-то в полной мере оценил, какая у нас хорошая, тихая и спокойная семья. Передавайте привет Ламбо – если бы не он, я бы не научился завтракать наперегонки и сейчас умер бы с голоду. Вы не представляете, как я хочу большой леденец на палочке! И мне уже не снятся кошмары про свадьбу с Хару, потому что сразу же после отплытия Занзас пообещал сводить меня в бордель. Как после этого я посмотрю в глаза Кьёко-чан?! Но Занзас сказал, что в случае отказа он меня сам изнасилует, и я сомневаюсь, что это была шутка. Папа, пожалуйста, скажи Девятому, чтобы он повлиял на своего грёбаного ублюдка приёмного сына. И поторопись – до прихода в Амальфи осталось всего три дня!
Да, вспомнил. Девятый говорил, что отдаст «Stronzo vecchio» Варии, а на семейных судоверфях уже готов к спуску на воду новый флагман – «Х Вонгола». Так вот, я хочу, чтобы этот корабль переименовали в «Никчёмного Тсуну» и пусть этот мешок дерьма засунет свои идиотские приколы себе в в этом случае у Занзаса вряд ли будет возможность переиначить название, а то эти клички так привязчивы.
Ну всё, мне пора заканчивать. Уже без пяти восемь, а за ужином планируется мастер-класс по распитию текилы. Сегодня я попытаюсь использовать то средство Бьянки-сан, поэтому не уверен, что останусь в живых.
За сим прощаюсь

Ваш любящий сын
Тсунаёши*

___________________________________________________________________

Письмо второе

Название: На пути разврата
Автор: Таданори
Бета: Альнаира
Персонажи: Тсуна, Занзас, Сквало
Саммари: Ваш мальчик не овладеет как следует дурными привычками, если вы не пошлете его в хорошую школу. (с) Гектор Хью Манро
Предупреждения: является продолжением Первого письма. Ахтунг! Ненормативная лексика, элементы нон-кона и извращенский пейринг Сквало/Тсуна

Верной дорогой идёте, товарищи!

Здравствуйте, дорогие мама и папа!
В первых строках своего письма спешу сообщить, что я жив и – если реакция Вассермана окажется отрицательной – здоров. Дорогой папа! Я весьма ценю то, с каким энтузиазмом ты встал на защиту моей невинности. Конечно, ты хотел как лучше, но получилось совсем хреново как всегда. Хотя твоей вины тут нет, просто крайне неудачное стечение обстоятельств. Но расскажу всё по порядку.
Тем вечером, когда я отправлял вам первое письмо, мне удалось провернуть коварный план немного пошутить над Занзасом. А то что он такой серьёзный? К счастью, он был настолько увлечён метанием вилок в Сквало, что не заметил постороннее вещество в бокале с текилой. Эффект превзошел все мои ожидания – Занзас оказался занят крайне важными делами аж двое суток жаль, что для полного счастья его в унитаз не засосало. Сквало был увлечён решением аналогичных проблем, так что я оказался предоставлен самому себе. Я уже забыл это сладкое слово СВОБОДА. И, главное, я вне всяких подозрений: всё свалили на несвежих мидий. Надеюсь, акулы оценили вкус нашего бывшего главного кока.
Но потом, вместе с действием подарка Бьянки-сан, халява кончилась. И, к сожалению, не просто закончилась… Папа, ты помнишь дурацкую книжку про самураев, которую ты подарил Занзасу на его позапрошлый день рождения? Так вот, сей фолиант бесславно погиб, но перед этим Занзас успел вычитать, что в Японии семпаи в обязательном порядке знакомили младших с прелестями взрослой жизни. В борделе. Его педагогическое рвение можно было охладить лишь очередной заморозкой или двойной дозой снадобья Бьянки-сан. Увы, препарат полностью израсходован, а сам Занзас осторожничает, так что применить точку прорыва нуля стало практически невозможно я уже пробовал. Единственная надежда оставалась на старого зас… то есть Девятого Вонголу, но, думаю, ты уже сам в курсе произошедшего. В общем, Занзас был в своём репертуаре и существенно пополнил лексикон Средиземноморья, обложив главу Семьи в радиоэфире десятиэтажным матом. Не знаю, как окрестные радиолюбители, но у нашего радиста уши в трубочку свернулись. И я сам видел, как капитан записывал в блокнот новые слова и лексические конструкции.
В тот момент посещение гнезда порока встало передо мной во всей апокалипсической неизбежности. Я хотел притвориться больным, но потерпел полное фиаско – Занзас сказал, что потащит меня в этот чёртов бордель даже мертвым. Я знал, что он извращенец, но чтобы настолько!
И вот счастливый проклятый день настал. Моя попытка спрятаться в холодильнике была похерена сведена на нет рыбоублюдком Сквало, который, в отличие от Занзаса, к пониженным температурам относится равнодушно. NB: Заморозить нахрен! Таким образом, я прекратил сопротивление и, влекомый в бездну разврата, отдался течению жизни.
Что было дальше, помню смутно. Эти уроды Сквало и Занзас всю дорогу с воодушевлением обсуждали “заказ”, я же трясся на заднем сиденье и даже о Кьёко-чан не думал. А думал, что при таком половом воспитании я на всю жизнь останусь импотентом. Когда мы приехали, Занзас вытащил меня из машины, доволок до дверей и сдал какой-то тёлке женщине с офигенными сиськами внушительным бюстом. Дальше не помню вообще ничего, кажется, я потерял сознание…
Очнулся я от холода. Странное дело – трусы вроде такие маленькие, но без них ужасно неприятно. Убедившись, что важнейшей детали туалета нет в зоне ближайшей досягаемости, я изучил обстановку более внимательно. Трусы оказались на люстре, хотя вся остальная одежда аккуратно висела на торшере. Достав – с пятой попытки – вожделенную собственность, я был жестоко разочарован. Они были мокрыми! Нет, это не то, что вы подумали. Судя по запаху, это было шампанское. Пришлось одевать как есть, ощущения – незабываемые. NB: Попробовать на Занзасе.
Когда я вышел из той комнаты, я понял, что не знаю, куда идти. Перспектива тащиться пешком до порта, а потом искать нашего «Stronzo vecchio» пугала, но действительность оказалась гораздо хуже. В холле я наткнулся на Занзаса и даже вот кретин! обрадовался ему. Я не сразу заметил рядом с ним Сквало, который почему-то сидел. Сидел, когда Занзас стоит! Так не бывает! А ещё Занзас не орал. Он шипел, как придушенная Бельфегором кошка, которой Леви наступил на хвост. Это было воистину страшно. Как я понял, совмещая приятное с полезным, Сквало отдохнул от всей души. Короче, он нажрался в хлам был настолько не в форме, что стало очевидно – обратно машину поведёт Занзас. Он вообще-то хороший водитель, но в тот момент у него, наверно, были другие планы. Я не успел вовремя съебаться улизнуть и меня заметили…
Папа, не давай маме читать дальше!
Этот ипанутый на всю голову Расстроенный нарушением дисциплины Занзас запихал хихикающего Сквало в багажник, а заодно и меня. Наверно, чтобы Сквало не было скучно, хотя кто поймёт намерения Занзаса? Разве что судебный психиатр.
Папа, эту чёртову поездку в багажнике я запомню на всю жизнь! Мамой клянусь, они заплатят за это!
Два часа до порта – на самом деле дорога занимает пятнадцать минут, но Занзас заблудился Сусанин хренов – Сквало мерзко хихикал и хватал меня за… за… в общем, за всё, до чего мог дотянуться. Я просил его остановиться, но он только пьяно хрюкал. Потом я сказал, что скажу Занзасу, на что он ответил, что сам всё скажет Занзасу и Занзасу наверняка понравится.
Папа, они извращенцы! Для них нет ничего святого! Заберите меня отсюда, пожалуйста!
Когда Занзас наконец-то нашёл порт и открыл багажник, я на четвереньках – потому что ноги затекли – убежал и заперся в своей каюте, откуда и пишу вам это письмо. А Сквало гнусно ржал и развратным голосом звал меня обратно, пока Занзас не съездил ему по морде семпай, я вас почти люблю.
Вот так мы и живём. Но ничего, осталась всего неделя до прибытия на базу, хотя один черт кто знает, что ждёт меня там. Всё равно хуже, чем есть, уже не будет.
С этим остаюсь,
ваш любящий сын

Тсунаёши.

P.S: Жаль, что я так и не понял, что делать с Кьёко-чан, когда... ну, вы понимаете...

_____________________________________________________________

Письмо третье

Название: Репортаж с петлёй на шее
Автор: мну, измученный нцой
Бета: есть такие
Фэндом: Риборн
Персонажи: Тсуна, Занзас, Сквало
Рейтинг: PG
Жанр: эпико-лирическая проза
Размер: драббель
Саммари: "Нас не догонят!"

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих
«Спасение на водах», самоучитель

Дорогие мама и папа!
Я буду счастлив, если до вас дойдёт это письмо, хотя, скорее всего, это последнее, что я пишу в своей грёбаной жизни.
Случилось страшное! Моё предыдущее письмо каким-то образом попало в руки Занзаса. И вместо того, чтобы использовать его по назначению, он его прочитал не знал, что он умеет. Мой дорогой семпай ужасно расстроился, но я сомневаюсь, что причиной его огорчения стал невинноубиенный старший кок. Тем не менее Занзас совсем охуел воспылал жаждой мести и мне пришлось съёбываться нахрен спасаться бегством... К счастью, бежать до мачты было совсем недалеко, а ещё мне очень повезло, что в этот момент я тащил на кухню тяжеленную корзину помидор. Или помидоров? Короче, томатов. Не помню, как забрался на самый верх – раньше все усилия Занзаса загнать меня выше отметки в три метра терпели полное фиаско, а тут я ещё корзину эту дурацкую неподъёмную втащил, и ни один помидор не упал.
Но на этом мои испытания не закончились. Не успел я перевести дыхание и вытащить занозы из задницы, как глянул вниз и увидел пылающие гневом глаза бешеной селёдки Занзаса. К сожалению, к глазам прилагался и сам семпай, а то я бы так не испугался.
И вот тогда я возблагодарил создателя за ниспосланную мне агромадную корзину помидоров. Первый же бросок оказался удачней некуда – переспевший снаряд попал точно между глаз агрессора. О, папа, видел бы ты лицо Занзаса в этот момент! Впрочем, я тоже не видел – оно было заляпано помидором. Возможно, я стою на краю гибели, но я готов заплатить жизнью за эту минуту.
От неожиданности Занзас разжал пальцы и полетел вниз. Воистину, это был прекрасный полёт. Гокудера-кун мог бы подобрать к нему достойное музыкальное сопровождение, а то от мата Занзаса шарахались даже чайки семпай слишком экспрессивно выражал свои эмоции. Мне показалось, что на капитанском мостике мелькнула фигура с блокнотом в руках.
Жаль, что в падении Занзас успел сгруппироваться, и его контакт с палубой не принёс ощутимых результатов. Может, это потому, что между палубой и Занзасом оказался Сквало?
Дальнейшие попытки штурма моей плодоовощной цитадели также закончились позорным бегством противника. Но Занзас на этом не успокоился и перешёл к правильной осаде. И тут я вторично возблагодарил провидение, хотя помидорная диета – отнюдь не мечта гурмана, да и боезапас в корзине подходил к концу. Так что я сижу на мачте, жую мятый помидор и любуюсь чёртовым великолепным закатом, в последних лучах которого пишу вам это письмо. Команда яхты попряталась по углам и до сих пор не покидает своих укрытий. Честно говоря, я их отлично понимаю, у меня самого нет ни малейшего желания столкнуться с Занзасом, который бродит внизу аки лев рыкающий. Изредка доносится голос Сквало, но я не могу разобрать слов. В такие минуты кажется, что кроме нас троих во всей Вселенной никого нет, но я вспоминаю вас и иллюзия рассеивается. Потому что если б не ваша больная фантазия, я не сидел бы в обнимку с этой грёбаной мачтой и не любовался бы на двух маньяков внизу, а смотрел бы полуночный выпуск Плейбоя как все нормальные люди.
Звёзды взошли, и доеден последний помидор. Мой жизненный путь подходит к концу, и впереди маячит голодная смерть.
Что я оставлю после себя, кроме побитой рожи Занзаса? Разве что киснущего в Венедиче Мукуро... но освобождать его что-то не хочется. Пусть сидит, над ним не каплет.
Наверно, напоследок я должен был бы сказать что-то важное и душевное… но тут ко мне залез Сквало с пакетом проклятых всё тех же помидоров. Я мог бы сбить его оставшейся у меня пустой корзинкой, но я был занят оплакиванием своей юной жизни и не заметил патлатого извращенца.
Хорошо, что всё обошлось – Суперби ко мне даже не приставал. Кажется, кто-то не будем показывать пальцем, кто поставил ему фингал под глазом. Впрочем, в сгустившихся сумерках это сложно разглядеть. В общем, Сквало сказал, что умирать мне никак нельзя, потому что Занзасу, видите ли, надо сдать меня под расписку . Утешил, нечего сказать. Оставив мне десять кило... томатов для пропитания и самообороны, хренов благодетель пожелал мне успехов и смотался. А я остался сидеть на мачте, выть на луну и давиться помидорами. Всё-таки сволочь нехороший человек этот Сквало, мог бы и колбасы притащить или, на худой конец, хлеба.
Ну всё, бумага закончилась и уже почти ничего не видно. У меня остался стратегический резерв – бутылка из-под виски. Сейчас это единственный способ подать весть о себе. Искушение запустить в Занзаса этой бутылкой которую он же и вылакал было очень велико, но я сдержался! И всё для того, чтобы сообщить вам, дорогие мои мама и папа, о своём печальном положении.

С прощальным приветом
Ваш несчастный сын
Тсунаёши

P.S. До главной базы Вонголы ещё три дня. Я всё же постараюсь выжить, пусть даже на одних помидорах.
__________________________________________

Письмо четвёртое

Название: Приплыли!
Автор: Таданоря
Бета: Альнаира
Персонажи, Жанр, Размер - те же
Саммари: Пути в Средиземье имеют начало, но не имеют конца (Агроном, сын Агронома, заблудившийся на колхозной плантации конопли)

Если вы видите свет в конце тоннеля, то скорее всего это электричка
Народная примета.

Дорогие папа и мама!
Наконец-то я вновь на твёрдой земле. «Stronzo vecchio» причалил шесть часов назад, так что я уже успел оценить все блага местной цивилизации NB: убить повара, помидоров было слишком много. Словами не передать мою радость, когда я с этой треклятой мачты узрел благословенный порт Бари. На Занзаса близость вонгольской базы оказала благотворное воздействие: с присущим ему великодушием он предложил мне слезть с мачты, пока он меня оттуда не стащил. В обмен на неприкосновенность и тарелку овсянки я пять часов драил гальюн зубной щёткой. Всё равно лучше, чем на мачте, там меня чайки совсем засрали гнусные птицы.
Впрочем, Занзас практически не обращал на меня внимания. Они со Сквало заняты какими-то расчётами, и я очень надеюсь, что им не удастся отчитаться по расходной части плавания. Хотя в эпической битве Занзас vs бухгалтерия я поставлю на Занзаса.
Папа, моя благодарность не знает границ. Благодаря твоим заботам я прекрасно провёл время, укрепил иммунитет и сблизился с членами Семьи особенно со Сквало. Я ему припомню то лапанье в багажнике! Мой дух укрепился очередными бедствиями, и, если так пойдёт и дальше, на следующей учебной экскурсии я войду в сатори и впаду в нирвану, а Занзаса оставлю преемником, чтобы вам засранцам не было скучно.
Надеюсь, вы с мамой тоже хорошо отдохнули? Я долго выбирал туры в агенстве, и этот показался мне наиболее интересным. Ты всегда любил сложные климатические условия, а мама – натуральные продукты. Поэтому, когда я увидел рекламный проспект «Посетите самые большие болота в мире!», то сразу подумал, что для вас это идеальный вариант. Очень рад, что ты, папа, уже проникся культурой аборигенов-нефтянников. Правда, в твоём прошлом письме я понял едва ли треть слов, и то после тщательных консультаций с Занзасом и блокнотом капитана. Кстати, он (Занзас, конечно же, а не блокнот) передаёт тебе своё восхищение и ждёт подробного лингвистического отчёта. А твою кирку я не брал. Её Ламбо взял, когда узнал, что его отправляют на необитаемый остров. Наверное, будет искать клад.
Да, мы только что взломали кабинет stronzo vecchio Девятого. Мы – это Занзас, Сквало и я. Меня, правда, быстро засекли, но Занзас сегодня сильно выпивши в хорошем настроении, поэтому исследование накопившихся за время нашего отсутствия тайн Вонголы мы продолжили в мире и согласии. Но тут среди входящей корреспонденции Занзас увидел счёт на выплату алиментов некой госпоже Бергане и офигел впал в прострацию. И пока Сквало отпаивал своего грёбаного босса найденным в баре кьянти, бормоча что-то про вконец оборзевшего лилипута, которому сколько не плати - всё мало, я оказался предоставлен самому себе. Представьте моё удивление, дорогие мама и папа, когда среди вороха ненужных бумаг обнаружил письмо Реборна. Ура! Он наконец-то свихнулся!
Мой сволочной уважаемый репетитор сообщает, что Леон нашёл свою вторую половину и намерен создать семью. А самого Реборна усыновила одна пожилая кенгуру, поэтому его просьба о политическом убежище в Сиднейском зоопарке будет рассмотрена в кратчайшие сроки. Думаю, идея о том, чтобы лучший киллер в мире занялся корректировкой поведения Занзаса, была не самой удачной. Мне, конечно, будет не хватать моего наставника, но я рад за него – тихая и спокойная жизнь ему теперь гарантирована.
Поскольку вы исследуете эту дикую Россию, где не ступала нога человека, а Реборн осваивает амплуа кенгурёнка, мне пришлось самому озаботиться моим будущим. Конечно, синьор Тимотео не оставит меня вниманием, но, боюсь, он будет занят закидонами проблемами Занзаса. Не хочу отвлекать старого идиота его от установления нормальных отношений с сыном Ха-ха-ха! Поэтому в ближайшее время – никаких приключений! Буду любоваться достопримечательностями, изучать быт и нравы населения и наслаждаться блюдами итальянской кухни, выковыривая оттуда помидоры. И только попробуйте помешать мне радоваться жизни – закусаю до смерти.

ваш сын Тсунаёши

P.S.: Я узнал, что скоро состоится Большая Игра. Что это за фигня такое? Конечно, я помню, как ещё до отплытия мы играли в футбол, используя Ламбо вместо мяча. Ожидается что-то столь же увлекательное? Если да, то я, пожалуй, навещу Реборна в его зоопарке.

цикл закончен!