[Lilly Alice Mort]

05.06.2011 в 21:27

Пишет  Мировега:

Tsunahiki
Название: Tsunahiki
Автор: metisket
Переводчик: я,  Мировега
Бета:  Tadanori
Фэндом: Реборн
Жанр: ангст, общий
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Тсуна-центрик, Реборн, Гокудера, Ямамото, Дино, Курокава Хана, остальная Вонгола мельком
Дисклаймер: мой только перевод
Ссылка на оригинал: Tsunahiki
Разрешение на перевод: получено
Предупреждение: AU без Шимон, т.к. фик был написан сразу после 282-ой главы.

Когда они вернулись в свое время, жизнь стала странной.
Конечно, жизнь Тсуны была странной с того самого момента, когда Реборн весело улыбнулся и выстрелил ему в голову, так что в этом не было ничего нового. Странности просто вышли на новый уровень.
С другой стороны, его Семья… стала настоящей семьей. После всего, через что они прошли, после всех потерь, которые они вынесли, будучи полностью отрезаны от знакомого им мира, не было ничего удивительного в том, что они начали полагаться друг на друга. И все же Тсуна не ожидал, что это случится так быстро.
Ямамото говорил, что они как будто побывали в интенсивном тренировочном лагере. Гокудера в ответ только закатывал глаза и толкал его локтем в бок, но не так, как он делал это прежде; теперь в его тычках не было враждебности. Конечно, они все ещё соперничали, но с тех пор, как в будущем они вместе дрались за свои жизни, это соперничество стало дружеским – с обеих сторон.
Они семья и потому заботятся друг о друге.
Все они проводят много времени в Такесуши, поскольку знают, что Ямамото не любит на долгое время выпускать отца из поля зрения. Они по очереди дерутся с Хибари, чтобы не дать ему заскучать, и сглаживают углы в общении Гокудеры с Бьянки, хотя эти двое, кажется, тоже достигли какого-то взаимопонимания. Время от времени кто-нибудь из них, чувствуя переизбыток энергии, проводит спарринги с Рёхеем, а Тсуна с Ямамото и Бьянки всегда следят за тем, чтобы Реборну не оставалось слишком много времени на раздумья.
Хару с Кёко, Ламбо, И-пин, Хром, Фуута и Базиль (когда тот рядом) – вся семья заботится о них, причем не только в важных делах, но и в мелочах, без всяких просьб и не задумываясь об этом ни на миг.
Когда Тсуна в последний раз видел Дино, тот улыбнулся и сказал ему:
- Ты теперь настоящий босс, младший брат.
Наверное, это была самая ужасная из всех вещей, которые Дино когда-либо говорил ему.
И все же Тсуна гордился своей семьей, несмотря на постоянно учиняемый ими хаос. Удовлетворение нужд семьи – все это было замечательно и прекрасно, но посмотрите только на эту семью. Их нужды включают в себя динамит, избиения и всеобщие погромы; это не было такой уж проблемой, когда весь будущий мир был на грани уничтожения, но сейчас?.. И, конечно же, предполагалось, что именно Тсуна должен был держать их под контролем. М-да.
Однажды Кёко сказала Тсуне, что он напоминает ей хомяка. Он никогда не забывал об этих словах; честно говоря, некоторое время он был на них зациклен, так как в каком-то роде Кёко была права. Она была настолько права, что иногда это почти пугало. Тсуна легко мог представить себе этого хомяка: пушистый грызун с большими, испуганными глазами, бегущий в колесе и визжащий от ужаса.
Похоже, Реборн считал, что убил хомяка и заменил его каким-то существом пострашнее, но Реборн ошибался. Хомяк был жив, здоров и по-прежнему носился кругами в своем колесе. Можно дать хомяку сумасшедшие глаза и большие окровавленные когти, но в глубине души он по-прежнему останется хомяком; причем хомяком, вызывающим жуть.
Реборн превратил Тсуну в такого жуткого хомяка. Тсуна собирался когда-нибудь сказать ему об этом и посмотреть, что будет дальше; впрочем, он был совершенно уверен в том, что получит пулю вместо ответа.
Но есть ещё одна странная вещь, которая не дает ему покоя. Действительно странная, просто-таки побившая все рекорды странности.
Другие школьники, кажется, не считают его жутким хомяком. Честно говоря, по некоторым причинам… они считают, что он просто жуткий.
Нет, они и правда так считают.
Ему потребовалось время, чтобы понять это, и ещё больше времени, чтобы в это поверить. Но все доказательства оказались против него. Все, что ему нужно теперь сделать, чтобы заставить людей попятиться, – это просто посмотреть на них и подумать: «С меня хватит». Вот и все; после этого они немедленно обращаются в бегство. На самом деле большую часть времени они стараются даже не подходить к нему.
Тсуне кажется, что мир сошел с ума.
Хулиганы-третьеклассники официально боятся Саваду Тсунайеши. В некотором смысле это куда страннее, чем попасть в будущее десять лет спустя; куда страннее, чем быть уверенным (абсолютно, неестественно уверенным) в том, что со временем он примет это как должное, точно так же, как принимает за должное наемных убийц.
Интуиция. Кровь Вонголы. Реборн может называть это как ему угодно, но ничто не в состоянии изменить то, что в черепе Тсуны поселился какой-то чужак. И, что гораздо хуже, этот чужак всезнающ.
Тсуна чертовски уверен в том, что боится своего мозга сильнее, чем другие боятся его самого. В каком-то смысле это его утешает.

*

За несколькими исключениями люди теперь его боятся. В число этих исключений, очевидно, входит его Семья, но не только.
- Савада, – говорит Курокава Хана, загоняя Тсуну в угол прежде, чем Кёко успевает его спасти. Курокава выглядит недовольной, но это ее нормальное состояние; обычно она недовольна всем подряд в целом и Тсуной в частности. – Что с вами всеми, черт возьми, происходит в последнее время?
С тех пор, как они вернулись, прошел месяц. Тсуна знал, что с самого своего возвращения они ведут себя странно, но, в общем-то… они всегда были странными. Курокава была единственной, кто так быстро увидел какую-то неправильность в этой странности.
- Эм? – глубокомысленно отвечает Тсуна. Господи, он и в самом деле хомяк. Что и требовалось доказать.
Курокава опирается на парту, склоняясь над ним, и Тсуна отодвигается назад так далеко, как только может. Гокудера начинает зловеще приподниматься, явно собираясь подойти к ним, и Тсуна посылает ему успокаивающий взгляд. После всего, что с ними случилось, он сомневается, что лучшая подруга Кёко может представлять для него хоть какую-то опасность.
Гокудера возвращается на свое место, все ещё не сводя с них глаз, и Тсуна косится на Ямамото. Ямамото тоже смотрит на них, пусть и не так агрессивно, как Гокудера.
С некоторой тревогой Тсуна понимает, что для Курокавы их обмен взглядами тоже не проходит незамеченным.
- И что насчет этого? – требовательно спрашивает она.
- Насчет чего?
Если ты все равно глуп, думает Тсуна, то, во всяком случае, ты можешь использовать это к собственной пользе.
- Не шути со мной, Савада, – отрезает она, показывая, что его тактика не сработала. – Что происходит? Сначала я думала, что неладное происходит только с Кёко, но потом поняла, что в этом замешаны вы все, не так ли? Ты, Кёко и твоя банда неудачников. Вы все вдруг начали вести себя так, будто, я даже не знаю, пережили стихийное бедствие или ещё что-нибудь в этом роде. Эти двое следуют за тобой как на привязи…
Ого, думает Тсуна, ну и сравнения.
- …а до них был ещё брат Кёко с его – как вы это называете? – «турниром сумо». Я ничего не спрашивала, потому что это не мое дело, но вы начали странно себя вести, а вместе с вами начала странно себя вести моя лучшая подруга. Поэтому я спрошу, и боже тебя упаси мне солгать. Во что, черт подери, вы втянули Кёко?
Тсуна улыбается ей. Она хороший друг.
Спокойный, чужеродный голос в его голове замечает, что она была бы также хорошим членом Семьи, и это правда. Но Тсуна не собирается втягивать ещё одного любимого человека Кёко в тот кошмар, в который превратилась его жизнь.
- Почему ты не спросишь об этом у самой Кёко-чан?
Это справедливый вопрос. Несмотря на то, что он хотел бы совсем другого, личная жизнь Кёко все ещё не его дело и уж точно не его ответственность. В эти дни существует так мало вещей, за которые он не несет ответственность; ему нравится составлять их списки перед сном. Это его личный вариант успокаивающей колыбельной.
- Она ничего мне не скажет, – шипит Курокава не хуже Бьянки в плохом настроении. – И я не буду беспокоить ее этим, поскольку не хочу, чтобы она подумала, будто я ее в чем-то укоряю, и потому она боялась заговорить со мной. Но ты… Меня не волнует, что ты будешь обо мне думать.
- Курокава, я не могу сказать тебе ничего, что от тебя скрывает Кёко-чан. Пойми, я просто не могу.
- Но это из-за тебя она не хочет, чтобы я знала!
- Ты не можешь утверждать этого с уверенностью. Точно так же, как не могу я.
- Я узнаю, Савада, – прищурившись, обещает она. – Ты просто добавил самому себе проблем. Но это же в твоем стиле, не так ли? Ты сам ищешь проблемы на свою задницу. Я видела, ты даже водишься с этим психом Хибари. Разве он не пытался тебя убить?
Тсуна вряд ли в состоянии обижаться на людей, пытавшихся его убить. В конце концов, его пытались убить почти все, кого он знает.
- Ты действительно беспокоишься обо мне? – недоверчиво спрашивает он.
- Кёко расстроится, если ты умрешь, – заявляет Курокава. – Хотя Бог ее знает, почему.
- Хибари-сан не собирается меня убивать, – заверяет ее Тсуна.
И Хибари действительно не собирается; не после всех тех усилий, которые он приложил, чтобы Тсуна выжил. Эти инвестиции пугают Тсуну, но он с ними уже почти смирился.
- Это выражение лица, – говорит Курокава, отстраняясь и обвиняющее глядя на него. – Оно тоже новое, и оно не нравится мне ни на грамм. Я буду следить за тобой, Савада.
Она уходит прочь, и Тсуна напоминает себе, что он больше не может просто побиться головой об парту; такие вещи перестали быть нормальными, к тому же это плохо сказывается на репутации. Но, что куда более важно, такие вещи волнуют Гокудеру.
Он никогда не мечтал о том, чтобы взять на себя ответственность за жизнь легковозбудимого подрывника, по совместительству – математического гения. Не то чтобы он когда-либо четко представлял свое будущее; в любом случае, он не хотел оставаться в одиночестве. Он иногда задумывался об этом, представляя себе несколько ночей, проведенных в номерах отелей безвестным и покинутым; а ещё – смерть после тридцати от какой-нибудь болезни сердца. Нет, лучше даже не думать об этом.
По крайней мере, теперь он точно знает, что его жизнь пойдет по другому сценарию. Но ему сильно повезет, если он доживет до тридцати.
Тсуна стонет и все-таки бьется несколько раз головой об парту. Ему все равно, что об этом подумает Курокава.
Также он пытается не обращать внимания на слегка безумное «Десятый?!», доносящееся из другого конца класса, но это уже намного, намного сложнее.

*

Тсуна всегда был в курсе слухов вокруг себя, даже если это ужасающе сказывалось на его и без того низкой самооценке. Обычно о нем говорили что-то вроде «неудачник Тсуна», «завалил тест по математике», «споткнулся об тротуар и сбил парня с велосипеда, что за бестолочь».
Совсем о другом шепчутся за его спиной теперь.
- Наш маленький Тсуна… он действительно вырос, правда?
- Они следуют за ним везде, как телохранители!
- Ты видел, как он посмотрел на Така-чина? Страшный!
Он слушает. И спокойный голос внутри него говорит: «Позволь им удивляться».
В конце концов, для них самих это лучший из вариантов. Они должны быть осторожны с ним – не потому, что он опасен сам по себе (для них), но потому, что он не тот человек, стоять рядом с которым безопасно.

*

Новая привычка одноклассников бежать от Тсуны, как от чумы, резко уменьшает количество отвлекающих факторов по сравнению с тем, к которому он привык. Вероятно, именно поэтому его оценки постепенно идут вверх. Он никогда не достигнет места Гокудеры в школьном рейтинге, но, по крайней мере, он больше не соревнуется за самый низкий уровень из всех возможных.
Его мама в восторге. Она говорит, что это все влияние Реборна, и это действительно так, но совершенно не в том смысле, который она вкладывает в слова.
Любовь Гокудеры к математике и другим точным наукам внезапно обретает смысл. Тсуна должен признать, что решение задачи, у которой есть ответ, действительно успокаивает. Гарантированный ответ! Только один! И даже если он ошибется, это не убьет никого из тех, кого он любит!
Кажется, школа действительно начинает ему нравиться.
К несчастью, у него появляются другие большие проблемы – Реборн решил, что Тсуна должен выучить итальянский язык. Они с итальянским взаимно не нравятся друг другу; Тсуна уверен, что артикли придумал Сатана (или, возможно, Реборн) специально для того, чтобы уничтожить его морально и физически. Все эти волнения по поводу мафии – лишь впустую потраченные силы, определенно. Он умрет из-за артиклей.
В языках он ещё больший неудачник, чем в чем-либо другом. После всех лет изучения английского языка единственная фраза, которую он твердо помнит, – «мы все здесь сумасшедшие», и это многое может сказать о его психическом состоянии, но совершенно не предвещает ему будущее полиглота.
Реборн предсказуемо не впечатляется ни одним из его аргументов.

*

- Но я не хочу переезжать в Италию!
- Переедешь ты в Италию или нет, половина твоей семьи все равно останется итальянцами.
- Да, но все они разговаривают по-японски.
- Да. Они выучили твой язык. А ты, видимо, тот босс, который ничего не сделает для своей семьи взамен?
- Боже мой, это несправедливо…
- Мафия вообще несправедлива.
- Именно поэтому я не хочу вступать в мафию. Я знаю, что…
На этом месте Тсуне приходится прерваться. Во время спора они успели зайти в дом и подняться по лестнице, так что теперь вышли прямиком к забаррикадированной двери. Вообще-то это Тсунина дверь, хотя в данный момент по ней этого и не скажешь – она закована цепями, с которых свисают кости и черепа; не возникает никаких сомнений, кто за это ответственен. К тому же Тсуна все равно слышит их крики, доносящиеся из комнаты.
У Гокудеры с Бьянки похожие эстетические вкусы; Тсуна задается вопросом, от чего бы он умер, если бы сказал это вслух – от яда или динамита. Возможно, что и от того, и от другого сразу.
- Нужно ли мне что-то сделать? – спрашивает он.
- Конечно же нет, – отвечает Реборн с улыбкой, показывающей, что он считает тупость Тсуны неисправимой. – Их отношения никогда не были хорошими.
Бьянки издает что-то похожее на боевой клич, и Гокудера отзывается потоком обвинений, не прерываемых даже криками. К счастью, все это произносится на итальянском, так что Тсуна имеет только общее представление, о чем они говорят, и не улавливает тонкостей. Вот ещё одна причина, по которой ему не стоит учить этот язык.
Он слышит, что в своем разговоре они используют приблизительно восемь сотен артиклей в минуту. Кругом одни сплошные артикли. Почему?
- Ты сумасшедший, – говорит Реборну Тсуна, и он только убеждается в своем мнении, слыша грохот, доносящийся из его комнаты.
Реборн равнодушно отворачивается:
- Тебе следовало бы беспокоиться, когда они молчат, – говорит он, направляясь прочь; по-видимому, чтобы потребовать еды у многострадальной матери Тсуны.
Тсуна пытается мысленно растолкать чужака, устроившегося у него в мозгу… то есть, пытается растолкать интуицию; и чужак подтверждает, что когда речь идет о его Семье, тишина куда более тревожный признак, чем крики. Тсуна думает, что если уж он все равно должен мириться с чужаком в голове, то он предпочел бы, чтобы тот не выдавал на три четверти общеизвестные сентенции.
Попытки добиться чего-то от своей интуиции оставляют его с одной лишь головной болью и абсолютной уверенностью, что кто-то наверху сильно его ненавидит.
Судя по всему, Гокудера и Бьянки за стеной заключили временное перемирие. Или же, во всяком случае, они хотя бы перестали кричать и разбаррикадировали Тсунину дверь.

*

Несколько месяцев спустя их навещает Дино. Тсуна не имеет ни малейшего понятия, почему Дино проводит столько времени в Японии, но так как он и не хочет ничего знать, то его это не волнует. В любом случае, Реборн счастлив, поскольку это означает появление ещё одного человека, который будет мучить Тсуну итальянским.
(Ямамото все ещё не выучил даже «buongiorno»*, Гокудера ведет себя крайне странно по отношению ко всему итальянскому, а Бьянки, по-видимому, не может быть внимательной к Тсуне даже ради Реборна. Все остальные предпочли хранить благоразумное молчание по этому вопросу.)
Дино открывает дверь мама Тсуны, и тот не может не задуматься, как это все выглядит для нее. Какой-то молодой иностранец с татуировкой и кнутом, в окружении огромных суровых мужчин, носящих солнцезащитные очки даже в помещении, приходит к ней домой, чтобы забрать ее сына. М-да. Конечно, это уже привычная вещь к теперешнему моменту, но о чем она думала в первый раз? Тогда он не обратил на это внимания – был слишком занят, паникуя.
Что ж, хорошо, что ей нравятся загадочные мужчины. Будь она нормальной мамой, ее бы уже давным-давно отправили куда подальше.
- Я слишком глуп для изучения итальянского, – объясняет Дино Тсуна. – Не знаю, почему вам всем так сложно это понять.
- Тсуна, ты не глуп, – говорит Дино со снисходительной улыбкой, от которой Тсуне хочется плакать. – Я видел, как ты дерешься. Ты пользуешься стратегией, как настоящий босс мафии, а это требует мозгов.
- Да, но это… – «…это все чужак в моей голове». Нет, он не собирался говорить этого вслух; даже Дино не стоило об этом знать. – …Но тогда на кону стояла моя жизнь.
- У тебя есть ещё множество других стимулов, младший брат, – с мягкой настойчивостью говорит Дино, даже не подозревая, как он неправ. У хомяков с когтями и чужаками в мозгах нет и не может быть никаких других стимулов. – Твоя жизнь – лишь один из них; к тому же ты никогда не встретишь ничего, что было бы страшнее самого тебя. В этом твоя удача.
Тсуна уже знает, что спорить с мафиози бесполезно, так что он просто пожимает плечами. Он сомневается, что Дино имеет ввиду именно то, о чем говорит; сам Дино не выглядел бы страшным, даже покройся он татуировками с ног до головы.
- Если бы ты выучил итальянский, это бы сделало Гокудере год, – говорит Дино. Он прав, конечно, но Тсуна делает Гокудере год, даже когда просто улыбается ему, и это требует намного меньше усилий. – И Реборну.
Тсуна моргает:
- О. Ты так думаешь?
Так вот почему Реборн так настойчив? Он хочет, чтобы Тсуна выучил итальянский не ради мафии, а ради…
Ради чего? Чтобы Тсуна знал его родной язык или чтобы оскорблять Тсуну на двух языках сразу, а он был в состоянии это понять?
- Я попробую, – говорит Тсуна.
Он уже пробовал и будет пробовать ещё; ему как никогда хочется победить чужака хотя бы в этом.
- Расскажи мне о своей школе! – беспечно говорит Дино. На итальянском.
Тсуна вздыхает.

* – «доброе утро».

*

Несмотря ни на что, итальянский язык действительно помогает Тсуне понять позицию Реборна относительно многих вещей.
В редкие моменты самоанализа это пугает Тсуну до полусмерти. К счастью, у него не остается много времени на самоанализ, так как в основном он слишком занят своей прогрессирующей паранойей.
Мильфиоре повержены, это правда. Но в этом мире все ещё существуют сотни мафиозных Семей, и жизнь отучила Тсуну от доверчивости и наивности; честно говоря, на самом деле он подозревает, что абсолютно все Семьи без исключения тайно хотят убить его.
То, что Реборн считает точно так же, не помогает ему ни в малейшей степени.
Тсуна рассеяно пинает грязь под ногами, из которой он вышел и в которую однажды вернется.
- Чего я не понимаю, – говорит он, – так это того, как нам удалось построить целую подземную базу так, чтобы никто ничего не заметил. Это нереально.
- Взятка, – говорит Реборн, – на итальянском произносится как «tangente».
Тсуна смотрит на него раздраженно:
- Мы не в Италии.
- Повтори то, что я сказал.
- Tangente.
- Нет, tangente.
- Tangente.
- Твое произношение – это позор всей Вонголы.
- Да, но возвращаясь к теме нашего разговора – мы не в Италии.
- Нет. Мы, вероятно, смогли работать в Намимори благодаря твоему Хранителю Облака. Но в нормальных обстоятельствах…
- Так что, мне стоит поговорить с Хибари-саном? – прерывает его Тсуна. От интерпретации Реборном «нормальных обстоятельств» у него болит голова.
- Конечно, – говорит Реборн. Секунду он глубокомысленно молчит, а затем подпрыгивает и бьет Тсуну по голове, возможно, просто по старой памяти.
- И не будь слишком дерзким, – добавляет он, когда Тсуна возвращается к своей привычной роли, то есть к стенаниям от боли на земле.

*

Тсуна направляется в Такесуши, так как в это время суток Гокудера с Ямамото наверняка находятся там. Ну, или в комнате Тсуны, но комнату он уже проверил.
И они действительно оказываются в Такесуши. Тсуна задается вопросом, как долго отец Ямамото вынесет кружащего вокруг ресторанчика сына с друзьями, создающих такое впечатление, будто он чем-то смертельно болен. Тсуна думает, что лично он не продержался бы слишком долго.
- Кто-нибудь, – говорит Тсуна, – должен попросить Хибари-сана помочь нам построить базу.
- Наверное, лучше оставить это мне, Тсуна, – беспечно говорит Ямамото. – Я не столь вспыльчив, как Гокудера.
- Скажи это моему выбитому зубу, идиот, – цедит Гокудера в ответ.
- Ха-ха, тот случай не в счет! Я был просто вынужден это сделать!
- Я хотел бы, чтобы вы пошли вместе, – говорит Тсуна, который не знает ни о каких выбитых зубах и предпочел бы не узнать о них никогда. – Надеюсь, Хибари-сан привыкнет к мысли, что ему придется общаться со всеми нами. В конце концов. Через несколько лет.
Ямамото с Гокудерой выглядят не слишком в этом уверенными.
- Рано или поздно это должно произойти, – настаивает Тсуна. – По крайней мере, попытайтесь. Если он нападет на вас, я попробую позже.
Синхронное пожатие плеч.
Хранители Тсуны… Он уверен, что отец сделал это специально. Конечно, они теперь его Семья, конечно, он защитит их от любой опасности, но черт возьми, неужели его отец не сумел подобрать менее катастрофическое сочетание людей? Нет, ну в самом деле?
И кстати говоря о катастрофах – он уже давно не видел Хром. Сама по себе она не доставляет проблем, но она прилагается к Мукуро, а уж Мукуро представляет собой одну сплошную проблему.
С одной стороны, он помог им победить Бьякурана. Он – Хранитель Тумана Вонголы, он входит в Семью, и они ему обязаны. Тем не менее, он все ещё закован в цепи Вендиче и плавает в своей колбе. Это совершенно точно не круто.
С другой стороны, это не самая хорошая идея – выпустить на свободу парня, который открыто заявил о своем намерении захватить тело Тсуны и развязать Третью мировую войну. Даже если этот парень лжет так же легко, как и дышит.
Одновременно с этим, думает Тсуна, сколько в действительности понадобится времени, чтобы Хром и Кен с Чикусой вытащили его сами? В конце концов, Хром знает, что однажды это уже было сделано.
Мукуро – это одна сплошная проблема, с какой стороны ни посмотри.
Тсуна вздыхает и покидает ресторан, чтобы проверить эту… бомбу замедленного действия.
- Мы доложим вам завтра о результатах, босс! – кричит Гокудера ему вслед.

*

Гокудера с Ямамото достигли определенного успеха, считает Тсуна, когда слушает рассказ о выполнении его задания. Им не удалось поговорить с Хибари о базе, но все же они вернулись назад относительно неизбитыми.
- Через несколько лет, – ободряюще повторяет он.
- Если вы говорите так, Десятый, – отвечает Гокудера, выглядя при этом весьма обеспокоенным. Ямамото смеется.
Отлично. Тсуна не знает, как Реборн может рассчитывать, что он справится со всем этим плюс со школой вместе с итальянским в придачу, если предел его скромных возможностей – это всего-навсего умение одеваться по утрам.

*

- Курокава преследует меня повсюду, – говорит Реборну Тсуна, потому что она действительно его преследует, и Тсуна не может разбираться ещё и с этим. – Разве тебя это не волнует?
Реборн разбирает свой пистолет и выглядит скорее раздраженным, чем обеспокоенным.
- Если бы ты сделал ее частью Семьи, – замечает он, – у нас бы не было этой проблемы.
- Но Кёко-чан…
- На итальянском.
Тсуна пытается объяснить на итальянском, что происходит, целую вечность, и Курокава успевает утомить его ещё больше. Его вообще не так уж трудно утомить, вся мафия тому свидетель. Но все же Тсуна не может просто рассказать ей обо всем, потому что это подруга Кёко и право Кёко, но он не хочет обсуждать это с самой Кёко, потому что та наверняка посмотрит на него разочарованным взглядом. Он даже не знает, почему так в этом уверен. Она просто посмотрит так, и все; а потом она улыбнется фальшивой улыбкой, и это будет ужасно.
Он разворачивается и выходит сначала из комнаты, а потом и из дома. Некоторые беседы определенно не стоят затраченных на них усилий.

*

- Нынешнее положение вещей таково, что ты должна перестать везде ходить за мной. Я не прошу ничего большего, только сделай это, ладно?
- Теперь, когда ты признался, что это тебя беспокоит, ты в самом деле думаешь, что я остановлюсь? Я не хотела бы повторяться, Савада, но что с тобой такое?
- Меня беспокоит не это, – Тсуна пытается говорить тихо, не повышая голоса; они стоят в школьном коридоре, и это определенно не самое уединенное место на земле. К несчастью, очень сложно разговаривать тихо, когда столько вещей в твоей жизни сразу пытаются заставить тебя вопить.
- Хочешь сказать, что тебе нравится, когда тебя преследуют? – спрашивает Курокава, приподнимая бровь. Похоже, в данный момент она ведет себя так неприятно просто для того, чтобы быть неприятной.
- Нет, – пытается шепотом завопить Тсуна, – это… это просто небезопасно, и я…
- Ты сказал «небезопасно? Небезопасно для меня, но не для Кёко? Это ты хотел сказать?
- Люди знают Кёко-чан.
- Люди, – шипит Курокава, наступая прямо на него и выглядя как никогда ужасающе. Тсуна изо всех сил борется с желанием закрыть глаза; Курокава не представляет для него совершенно никакой опасности, если только ей не удастся смутить его до смерти.
- Кто-то осмеливается угрожать Саваде Тсунайеши? – мимоходом спрашивает Хибари, немного заинтересованный. – Смело. Последнего из пытавшихся он сжег заживо.
Осуществив таким образом социальную катастрофу, Хибари проходит мимо.
Тсуна совершенно уверен, что большинство девушек в этот момент бы завизжали. Но Курокава, как и говорил Реборн, хорошо подходит его Семье. Она лишь хмурится, глядя на него, будто подтвердились все ее худшие подозрения.
- Кёко-чан лишь пытается защитить тебя, – говорит ей Тсуна в последней попытке отступить, прежде чем она найдет все-таки свою погибель.
- О, в самом деле? – говорит Курокава. – Защитить от тебя?
Первое его желание – не согласиться. Курокаву не нужно защищать от него; только от того, что наполняет его жизнь.
Но затем он думает, что Кёко может считать совсем по-другому. В конце концов, она видела, как он сжег кого-то заживо, и это произвело впечатление даже на Хибари Кёю. Кёко, наверное, должна сильно хотеть оградить своих друзей от убийцы.
Бьякуран… он заслужил это. Несмотря ни на что, он заслужил. Он уничтожил абсолютно все, он убил отца Ямамото, он запытал до смерти Юни, он угрожал Тсуниной Семье…
Но горение заживо – это не лучший способ умереть.
- Правильно, – говорит Тсуна, чувствуя себя старым и опустошенным, будто он прожил уже как минимум две жизни. – Так что держись от меня подальше.
- Савада!
Он уходит прочь, не оглядываясь. У него нет на это времени; он должен поговорить с Хибари о базе. Всегда остается что-то ещё, что нужно сделать, и никогда не остается времени, чтобы думать о чем-то уже сделанном. Наверное, все это часть плана Реборна.
«Все к лучшему», – шепчет в его голове чужак. Он уже не всегда может различать те мысли, которые принадлежат только ему, и мысли чужака.
Все к лучшему. Абсолютно все.